Вовремя: их возня заинтересовала преподавателя. Нахмурившись, он двинулся вдоль рядов импровизированных парт с твердым намерением прекратить беседы на отвлеченные темы.
Оставалось только ждать. Ефимия ненавидела это слово. Вечные мечты о будущем, о том, что когда-нибудь… А если не получится? Вдруг Элизабет действительно презирает ее за ошибку отца?
Чтобы не слоняться из угла в угол, сразу после занятий Ефимия взялась за выполнение задания. Скинув туфли, она с ногами забралась на кровать. Однако прошел час, другой, а в голову ничего не приходило. Во всяком случае, того, что устроило бы его величество. Требовалась некая пафосная идея, а девушка думала о куда более прозаичных вещах. Например, о предвзятости расследования некоторых дел, солидарной ответственности членов семьи за проступок родственника, пенсиях вдовам героев войны. Помнится, некогда отец хотел обратить внимание на бедственное положение тех, кто ценой своего здоровья, а порой и жизни ковал победы – Рдожа.
– После этого конкурса я все равно вылечу, – вздохнула Ефимия и обмакнула перо в черниль-ницу. – Почему бы не воспользоваться папиной идеей?
Подложив под поясницу подушку, девушка набросала черновик проекта. Несколько раз перечитала, внесла необходимые правки и встала, чтобы уже за секретером переписать набело. Попутно она наконец-то сочинит весточку родным. Хватит отмалчиваться!
Ефимия промокнула написанное и потянулась за чистым листом, когда в дверь постучали. Не дождавшись нерасторопной девицы, неизвестный протолкнул в щель сложенную пополам бумагу. Судя по линовке, ее вырвали из тетради. Ефимия выглянула в коридор, но никого не застала, только хлопнула в отдалении дверь. Какая именно, сказать сложно. Заинтригованная Ефимия подняла и развернула послание. Сердце забилось быстрее. Элизабет! Мирабель оказалась права: подруга согласилась на примирение и предлагала обсудить сложившуюся ситуацию. «Приходи в зимний сад к девяти вечера, – гласила записка. – До четверти десятого буду ждать тебя у фонтана. Только не бери с собой Мирабель! Я устала от ее увещеваний».
Никогда прежде Ефимии не приходилось бывать в императорском зимнем саду. Она предпочитала прогулки на свежем воздухе и искренне не понимала, какую прелесть можно найти в созерцании кадок с деревьями. Однако многие придворные не любили вечерней сырости и предпочитали проводить досуг под крышей. Впрочем, сегодня здесь было тихо. Сквозь стеклянную крышу и такие же прозрачные стены в оранжерею проникали последние закатные лучи. Они многократно преломлялись, затейливой радугой падали на ажурные листья. Многие растения Ефимия видела впервые и с интересом рассматривала пальмы и орхидеи, столь любимые ее величеством.
Где-то впереди мерно журчала вода. Ориентируясь на звук, то и дело отодвигая нависавшие над головой жесткие листья, девушка двинулась к месту встречи. Она заранее отрепетировала речь, все, что скажет Элизабет. Если та захочет ее понять, они помирятся, если нет, дальнейших попыток Ефимия предпринимать не станет.
– Бетси! – позвала она, намеренно употребив уменьшительную форму имени.
Ответа не последовало. То ли бывшая подруга еще не пришла, то ли ей не понравилось обращение.
– Элизабет! – встревоженно повторила Ефимия.
Фонтан журчал совсем рядом. Сквозь листву вечнозеленых растений девушка заметила женский – силуэт на скамейке. Выходит, Элизабет таки здесь, но по какой-то причине игнорирует бывшую по-другу.
– Ну хватит уже! – недовольно буркнула Ефимия. – Довольно твоей графской гордости! У меня она тоже есть, могу поделиться.
Девушка сделала еще шаг и увидела чашу фонтана. Выполненный в форме раковины, он собирал вытекавшую изо рта мраморной рыбы воду. А вот и Элизабет. Она поднялась и стояла к ней спиной. Светлые волосы выбивались из-под шляпки. Выходит, Элизабет либо собиралась, либо недавно вернулась с конной прогулки – на скамейке валялся хлыст.
– Ну, я пришла. – Ефимия остановилась в паре шагов от нее. – И либо ты начнешь говорить, либо я немедленно ухожу. Право, не веди себя как ребенок!
– Надеюсь, вы воспользуетесь собственным советом, – послышался знакомый голос сбоку.
Обернувшись, Ефимия увидела Идриса Блеккуока. Он кинул на девушку полный злой усмешки взгляд и остановился рядом с Элизабет.
Ефимия попятилась. Странности поведения подруги пугали, она начинала сомневаться, Элизабет Сомерсби ли перед ней.
– Мы заключили договор, миледи, – напомнил маршал, – и вы нарушили его условия.
– В чем же? – гордо подняла подбородок Ефимия.
Если он планировал ее запугать, то ошибся. Или?.. По коже пробежал холодок. Элизабет не могла ведь поведать ему ее тайну? Тогда Ефимия целиком во власти маршала.
– Судя по тому, как испуганно дрогнули ваши губы, я прав, – довольно констатировал Идрис. – Значит, наша прогулка станет для вас заслуженной платой.
Прежде, чем Ефимия успела что-либо сделать, на ее голову накинули мешок. Девушка отчаянно забрыкалась, пытаясь вырваться из душного плена, но нападающие превосходили ее числом и силой, и леди Брок проиграла. Словно куль с корнеплодами, ее перекинули через плечо и куда-то понесли.
Воздуха категорически не хватало. Ефимия отчаянно царапала мешковину, чтобы проковырять дырку и не задохнуться. Ее несли вниз головой, отчего в висках пульсировала кровь. Казалось, еще немного – и девушка потеряет сознание.
– Слишком шумно! – раздался над ухом голос Идриса.
В следующий миг Ефимию опустили на пол. С головы сняли мешок. Однако она рано радовалась. Позволив жертве сделать лишь пару жадных глотков свободы, один из похитителей прижал к ее лицу омерзительно пахнущую тряпку. Ефимия закашлялась. На нее накатила дурнота. Напрасно она пыталась убрать ветошь от своего носа, чем больше девушка сопротивлялась, тем сильнее ее прижимали к коже. Слабость постепенно усиливалась. Ефимию резко потянуло в сон, и вскоре она провалилась в черное безвременье.
Ленар Горзен снова задержался в кабинете допоздна. Однако мысли его занимали не государственные дела. Устроившись в глубоком кресле возле камина, он водил пальцем по небольшой книжице без названия. Кожаный корешок и обложка местами потрескались от времени и небрежного обращения, часть листов скукожилась от влаги, но самое главное: две буквы на форзаце сохранились. Некогда их вывели уверенным крупным почерком – округлую «э» и чуть более резкую «б».
Когда на Ленара находили минуты серой меланхолии, он любил извлекать кожаную книжицу и перечитывать избранные записи. Дневнику Эвана Брока надлежало находиться в архиве, но первый министр изъял его вскоре после трагической гибели генерала, рассудив, что посторонним ни к чему читать откровения усопшего. Они ничего не изменят, зато способны навредить семье барона. Те же сторонники виконта Ора могли устроить на нее охоту, если бы прознали о предсмертных планах мнимого союзника. В остальном… Ленар сделал все, что мог.
Однако сегодня первый министр вытащил дневник из сейфа не просто так. Он пытался подобраться к неведомому врагу, отыскать зацепки в прошлом. Чем больше Ленар размышлял об угрозах, тем больше убеждался, что ненависть исходила от давних недоброжелателей. Самой подходящей кандидатурой виделся виконт Ор. Ради должности не пытаются убивать иноземных принцев, не подсыпают яд невесте императора. Сделавший это человек хотел не только избавиться от Ленара, но и навредить Вардену. Первый министр не удивился бы, если бы в следующий раз покусились на императрицу, при этом подставили его. Идеальная комбинация, чтобы потом нанести решающий удар и примерить корону. Война, междоусобная или с Гестфолом, тоже на руку Гилмору Ору.
Ленар сжал кулаки. Где же притаилась крыса, кто из девушек ему помогает? Он ненавидел прятки, ненавидел плясать под чужую дудку, однако пока именно враг дергал за ниточки. Складывалось впечатление, что он где-то рядом, потешается над первым министром и продумывает новые каверзы.
К сожалению, наблюдение за участницами отбора ничего не дало. Ленар специально сопровождал императрицу в приют, надеялся, что сообщница преступника занервничает, выдаст себя. В итоге он только убил день на развлечение Алисии. Даже близость Катарины не успокаивала. Хотя с некоторых пор граф охладел к ней, использовал лишь для удовлетворения мужских потребностей. А ведь не так давно он всерьез ревновал маркизу к Вардену!
Катарина ощущала перемены в их отношениях, обвиняла его в коварстве. Мол, все мужчины одинаковы, получив женщину, быстро ей пресыщаются, хотя прежде клялись в вечной любви. Может, и так. А может, дело в Ефимии Брок, которая прочно поселилась в его мыслях. Потеряла бы она для него интерес, если бы поступилась девичьей честью? Кто знает! Зато Ленар точно воспринимал ее иначе, не как красивую безделушку. Он жаждал ею обладать, но не мог купить или принудить. С Ефимией граф терял рассудок, не мог думать ни о чем, кроме ее губ, глаз, голоса. И если бы только он! Похоже, она понравилась Вардену, раз он велел передать ей повторное приглашение. Оно лежало на столе – граф перехватил слугу, сказал, что вручит сам. Глупо! Равно как глупо общаться со старым дневником, надеясь, что он способен решить проблемы.
Ленар поднялся и положил книжицу рядом с запиской на гербовой бумаге. Вместо имени счаст-ливицы Варден провел под своей подписью зеленую черту. Граф осторожно коснулся ее пальцем. Пастель. Жирная, маслянистая. Внутри заворочалось глухое раздражение. Когда император успел увлечься живописью? Мать безуспешно пыталась привить ему любовь к искусству, а тут вдруг приглашение на пленэр.
Взгляд Ленара обратился к камину. Кинуть туда записку, и все. Только ему не семнадцать, граф прекрасно понимал, что на месте одной уничтоженной бумажки возникнет вторая, третья. Нужно переключить внимание друга на другую девушку, хотя бы на одну ночь.
Первый министр усмехнулся. При желании он мог подделать почерк Вардена, да что там, порой, в исключительных случаях расписывался за него. – Пастель легко стереть, а имя адресата вы-вести буквами. Пленэр останется, но граф добавит еще одну строчку – о желании прежде показать девушке рассвет. Валерия, несомненно, уловит прозрачный намек. Только бы император принял ее! Если он не в духе, самоуправство дорого обойдется Ленару. Но если Варден заинтересуется прелестями Валерии и приятно развлечется, то лишь пожурит друга.