– Джесс, мне нужно, чтобы ты была честна со мной. – Куп дёрнул меня за локоть, притягивая к себе. – С тех пор, как я мог легко тебя читать, прошло много лет.
Была ли я в ту ночь на вечеринке в честь помолвки честна? Вцепившись в него в самом тёмном уголке бара, взмолившись:
– Не женись на ней. Ты должен был любить меня. Люби меня, люби меня, люби меня, – как заклинание, которое обретает силу от многократного повторения. Хватала его за руки. – Уйди сейчас со мной, идём. Давай сбежим и никогда не вернёмся.
Его руки на моих плечах.
– Ты пьяна, Джесс. Ты не думаешь что говоришь. – Его лицо будто выбито из камня.
– Я знаю, что ты так не думаешь. Потому что если бы думала, это была бы самая большая жестокость в твоей жизни. – Отходит назад, создавая между нами дистанцию.
– А Каро – твоя подруга.
Честна или пьяна?
Я посмотрела на руку Купа на моём локте, на его сильные, тонкие пальцы. Прошлась взглядом до крепких изгибов его бицепсов, которые были видны даже через свитер, скользнула по элегантной линии его шеи до его полных губ, длинных ресниц, копны тёмных волос. Каждый дюйм был таким знакомым, прекрасным, приводящим в ярость.
Я чувствовала себя такой живой, какой не была уже целый год, а может быть и дольше, и это чувство приняло решение за меня. Я не могла позволить ему снова исчезнуть из моей жизни. С этого момента я буду играть по правилам, избегать рисков, держаться за нашу дружбу, и ничего более. Даже если мне достанется не больше, чем кусочек Купа – пара дружеских слов, рука на моём локте – мне хватит. Как бы больно мне ни было.
– Я была пьяна, – прошептала я, словно захлопывая этими словами дверь. – Конечно.
Он на мгновение закрыл глаза, а затем открыл их – они были тёмными и горящими.
– Трусишка.
Глава 8
Январь, третий курс
Что бы я ни делала, счета меня всё равно находили. Если я избегала почтовый ящик в студенческом центре, их доставляли к моей двери. Если я прятала их под книгами и бумагами на столе, они каким-то образом оттуда выкапывались, их случайно роняли со стола Каро и Хезер, и они рассыпались по полу.
В тот самый день, когда я открыла красный конверт и обнаружила, что на третьем курсе колледжа я имела долг в десять тысяч долларов – мне жирным шрифтом угрожали «обращением в суд в случае дальнейшей неуплаты» – родители Хезер удивили её новёхоньким «BMW». Был первый день родительского уикенда, который всегда превращал кампус в свою весёлую, но благопристойную версию. Мои родители никогда не приезжали. Конечно же они получали приглашение от школы – тяжёлое, тиснёное золотой фольгой – но они ни разу этого не упоминали.
Когда я открыла дверь в нашу комнату, со счётом в руках, я обнаружила, что там были не только Хезер и Каро, но и их родители; они радостно кричали и вскрывали шампанское на нашей крошечной кухне. Они чокались длинными искрящими бокалами и представляли собой живописную, хоть и неожиданную сцену.
Я остановилась в дверях.
– Что происходит?
– Предварительное празднование двадцать первого дня рождения Хезер, – с нежностью в голосе сказала доктор Шелби. Мама Хезер была вылитой копией её самой, вплоть до слишком большого лба. На ней были тяжёлые украшения и свободная одежда – как на какой-нибудь владелице дорогого спа-отеля. Это был стиль, с которым я познакомилась в Дюкете; я называла его «Богатая женщина за пятьдесят».
– Они подарили мне новую машину! – Хезер бросила мне связку ключей. – Больше никакой старенькой «Ауди». Я скоро собираюсь прокатить Джека с родителями, если хочешь, поехали с нами.
Я поймала ключи той же рукой, в которой держала красный конверт, а потом быстро отдёрнула руку, чтобы они не увидели. Ключи были большими и тяжёлыми; на них были врезки с сине-белым логотипом «BMW» – могущественные талисманы богатства. Я сглотнула и положила ключи.
– А, обыкновенные ключики, – я улыбнулась, чтобы показать, что шучу. – Думала, они будут позолоченные или типа того.
Мне было любопытно что они сделают с аж пятилетней старой «Ауди» Хезер.
– Давай нальём тебе бокал, – сказал мистер Шелби. Он был маленьким, лысеющим, но постоянно улыбающимся мужчиной. – Французское. Настоящее.
– Вообще-то, – сказала я, сжимая в руках счёт, – я забыла, что у меня урок рисования.
– Рисования? – Мама Каро выглядела озадаченной. – Я думала, ты учишься на экономиста.
– Это правда, – сказала Хезер, взмахнув рукой. – Джесс – ужасно умная. Но она не вообще-то не любит экономику. Она обожает рисовать.
– Экономика – самый практичный выбор, – папа Каро предупреждающе посмотрел на неё, как будто волновался, что моя непрактичность может оказаться заразной. – Особенно на фоне спада. Ты слышала, говорят, что рынок недвижимости…
– А мне нравится, что у меня есть друг-художник, – перебила его Хезер. – Не всё в мире должно вертеться вокруг денег. – Она подмигнула мне и подняла свой бокал с шампанским. – За Джесс, нашего личного Ренуара!
– Не волнуйтесь, – сказала я папе Каро, игнорируя представление Хезер. – Это просто хобби. – Я отступила к двери, а развернувшись, чтобы помахать им рукой, поймала на себе удивлённый взгляд Каро. Она каждый семестр учила наизусть моё расписание, поэтому конечно же знала, что я вру насчёт рисования. Но мне надо было сбежать.
Я побежала по кампусу, не представляя куда хочу попасть, пока не оказалась перед башней Блэквел. Я вошла и полезла вверх по ступенькам; круг за кругом, выше и выше; с каждым шагом из глаз лились слёзы. Конечно же я не учусь на художника. Мне нужен серьёзный диплом, такой, с которым можно подняться в мире; с которым перед тобой открываются двери. В Дюкете очень легко увидеть как выглядит могущество: студенты в интернатуре в фондах своих отцов после того, как те пожертвовали большие суммы денег; постоянные профессора, которые брали отпуск, чтобы стать советником президента по торговым вопросам. Могущество выглядело как «Мазератти», припаркованные на местах для владельцев сезонных абонементов на футбол и знакомые фамилии на бортиках бейсбольных стадионов. Оно выглядело как доктор Джон Гарви, знаменитый экономист.
В этом семестре я наконец-то попала на один из курсов доктора Гарви, и было трудно не быть очарованной его лекциями. Он имел сухой, резкий голос, носил костюмы-тройки и цитировал секретарей министерства обороны. Он выговаривал всякому студенту, посмевшему опоздать на лекцию, и требовал, чтобы мы прочитали все его книги по экономической теории.
Он напоминал мне кого-то; я долгое время не могла вспомнить кого, кого-то знакомого; и только на последнем занятии я, с уколом стыда, наконец поняла, кого именно. Доктор Гарви напоминал мне человека, которым я представляла себе моего отца до того, как он стал моим отцом: выпускник экономического направления Гарварда, с мечтами работать в Вашингтоне, мечтами поменять весь мир. Тот, кем мог быть, должен был бы быть мой папа.
Поэтому было очень уместно, что именно доктор Гарви был моей главной надеждой на осуществление амбиций моего отца. Если я правильно разыграю свои карты на занятиях, буду работать, не покладая рук, и заслужу его могущественное одобрение, у меня появится серьёзный шанс выиграть в будущем году стипендию Дюкета для выпускников. Эта стипендия откроет мне двери в аспирантуру Гарварда и даст мне деньги, чтобы сделать её реальностью.
«Не всё в этом мире должно вертеться вокруг денег», – сказала Хезер.
Хезер: моя самая непоколебимая защитница с того самого дня, как она заступилась за меня перед Кортни. Но Хезер также была девушкой, которой подарили «BMW» просто за факт рождения – не за хорошие оценки, не за победу на соревновании или что-то ещё хоть немного выдающееся. Хезер не надо было волноваться о практичной специальности. Она получала всё чего хотела, без усилий вписывалась в общество членов «Чи-О» и «Фи-Дельты» – всех богатых ребят, которые имеют значение.
В то же время мне приходилось скрывать своё происхождение, отсутствие денег у моей семьи, некоторые… особенности моего отца. Мне пришлось, только ради того, чтобы иметь хотя бы толику того, что было у Хезер, или Кортни, или у многих других ребят на кампусе, зарыть себя в долговой яме.
Особенно Минт. Как и Хезер, мой парень получал всё, чего хотел, по движению пальца. Как бы я его ни любила, наши с ним жизни были разными как день и ночь.
В конце концов я добралась до вершины башни Блэквел и ворвалась в скрытую кладовку – тайное место, о котором знали только старшекурсники. Я не пыталась сдерживать рыдания.
– Джесс? Что ты тут делаешь?
Чёрт. Я развернулась, судорожно вытирай глаза. Через завесу слёз комната, не считая горы старой мебели и картонных коробок, казалась пустой. Но вот он стоял, облокотившись на стену в углу, с одной рукой в кармане.
– Куп. – Я попыталась придать голосу лёгкость. – Кто бы мог подумать. Почему ты всегда находишь меня в полном раздрае?
– На самом деле, – сказал Куп, – это ты меня находишь.
– Извини. Я пойду. Я думала, что буду одна.
Он бросил что-то на пол и раздавил мыском, сунул руки в карманы и подошёл поближе, опасливо меня разглядывая. У него были такие растрёпанные волосы, что он выглядел почти диким.
– Мне позвать Минта? Думаю, он с родителями в стейк-хаузе, но я могу его найти.
Я попыталась улыбнуться.
– Нет. Но спасибо. – Минт был последним человеком, которому я могла бы сказать о своём долге. А от мысли о том, что слухи могут дойти до его родителей, меня начинало мутить.
– Хорошо. В таком случае освобождаю комнату. – Куп убрал волосы за уши и пошёл к двери.
– Подожди.
Он остановился. Я сглотнула и выглянула в большое окно на кампус Дюкета, который как раз поглощала полутьма.
– Вообще-то не мог бы ты остаться?
Куп обернулся и мы встретились взглядами. Я попыталась прочитать по лицу его мысли, но он осторожно сохранял нейтральное выражение.
– Конечно, – в конце концов сказал он. Он вернулся и неловко встал рядом со мной. – Ты заставишь меня угадывать, почему ты ревёшь?