Воспоминание об ужасном крике – кричал Куп – эхом раздалось у меня в голове, и по рукам побежали мурашки.
– Что, если это они вломились в твою комнату, в поисках тебя, но вместо тебя нашли Хезер?
– Это безумие, – сказала я. – Копы не говорили, что был взлом.
– А что если они просто постучали в дверь? Ты не думаешь, что уж Хезер-то открыла бы, не задумываясь? Она считала себя неуязвимой.
– Они не убили бы человека, чтобы проучить тебя. Ты представляешь, под какой удар это бы их подставило? Они были не идиотами – наоборот, они были очень умны, и это больше всего пугало.
– Но паззл сходится, – настаивал Куп. – Особенно «твик». Это практически неопровержимое доказательство. Всё это время у меня была информация, которая могла бы помочь копам найти убийцу Хезер.
На его лице была решительность, и внезапно я точно знала что он собирается сделать: Куп, бунтарь, маргинал, торговец наркотиками. Бедный парень из семьи с одним родителем. Самый маловероятный кандидат в герои, и всё же каждый раз старающийся, только чтобы быть остановленным в самый последний момент. Всегда.
Я даже и сама это с ним проделала.
Вместо того, чтобы посмотреть на меня – моё отчаянье – с отвращением, Куп смягчился. Я хорошо знала этот взгляд. Раньше я думала, что это одно из его личных выражений лица: специально для меня, тайный код тайного чувства. Слишком поздно я узнала, что это всегда было чем-то много большим.
– Я должен, Джесс. Если я прав, то Хезер умерла из-за меня. Я должен сказать Эрику, потому что так – правильно. А после этого я сдамся полиции.
Глава 18
Ноябрь, выпускной курс
Я разложила на разделочной доске ровными рядами овощи: грибы, зелёные перцы, оливки – всё, что Куп любил больше всего – и положила рядом с ними нож. Я отошла на шаг и посмотрела. Идеально, как на картинке.
Дверь из ванной распахнулась и Куп вышел, вытирая мокрые и кудрявые после душа волосы полотенцем. Его грудь была голой, а баскетбольные шорты висели низко на его бёдрах. Он поднял взгляд и, с огромными глазами, отпрянул.
– Чёрт побери, Джесс. – Он положил руку на грудь. – Что ты тут делаешь?
Я протянула руки, как Вана Уайт.
– Ужин. Я принесла ингредиенты для пиццы. Помнишь, ты говорил, что научишь меня?
На его лице появилась тёплая улыбка, и он бросил полотенце на пол ванной. Я закатила глаза от его невыносимой небрежности, а он от этого только шире улыбнулся.
– Моя девочка пришла и принесла еду. – Он фланировал по своей крошечной студии и, игнорируя мой удивлённый визг, поднял меня на руки. – Сегодня хороший день.
– Ты пачкаешь стол, – запротестовала я, когда он посадил меня на кухонный стол и прижался ко мне.
– Иди сюда, – сказал он, поднимая моё лицо и целуя меня. Через какое-то время его поцелуи из горячих и взволнованных стали нежными. Значимыми.
Я запустила руки в его волосы, наматывая на пальцы мокрые локоны, и открыла рот, чтобы он смог поцеловать меня. Когда дело доходило до Купа, слишком много быть не могло.
Я была как на игле. Вся в отца.
– Как надолго ты со мной? – прошептал он.
– Весь уикенд. – Я ухмыльнулась в его губы.
– Весь уикенд?
– Минт поехал на игру «Джорджии». Решил в последний момент.
Куп развернул меня кругом.
– Целый уикенд. – Он посадил меня на стол. – Это прекрасно. У меня для тебя кое-что есть.
– Это совсем не обязательно.
Куп эффектно достал из буфета бутылку красного вина.
– Твоё любимое.
– Ты запомнил. – Я как раз в тот год открыла для себя красное вино, и моё восприятие вкуса в одно мгновение изменилось. Теперь я хотела пить только его. От него мои губы и зубы делались тёмно-бордовыми, как у вампира, но мне было всё равно. Красное вино – это стильно, благородно. Признак того, что я взрослею.
Хорошее вино также дорого.
– Тебе не обязательно было его покупать, – сказала я, когда он с тихим «чпоком» вытащил пробку. Я ненавидела когда Куп тратил деньги на меня, потому что знала, откуда берутся эти деньги.
– Я хотел с тобой поговорить. – Вино, тёмное, как кровь, выползло из бутылки и потекло по краю бокала. – Кое о чём важном.
Моё сердце забилось быстрее. Вряд ли это что-то хорошее.
– Вот, – сказал он, протягивая мне стакан. – Твое здоровье.
Я чокнулась с ним и выпила полстакана, чувствуя, как оно окрашивает мне губы.
– Итак. Что-то важное.
Куп подошёл на шаг ближе. Мне потребовались все мои силы на то, чтобы продолжать сидеть, расправив плечи, а не наклониться к нему, спрятав лицо у него на груди. Он пах деревом, цитрусовыми и землёй.
Меня захватила внезапная, острая паника. Я не хотела, чтобы это заканчивалось.
– Давай, – хрипло сказал он и снова поднял меня.
– Эй, – я беспомощно замахала ногами. – Ты сегодня такой грубый.
– Возьми бутылку.
Я закатила глаза, но вино прихватила.
– И… поставь… его… вот… сюда…
Куп сделал несколько преувеличенных шагов в сторону кровати и опустил меня над прикроватным столиком. Как только я поставила бутылку, он бросил меня на кровать.
– Боже, Куп! – Я оттолкнулась от кровати, но он потянулся ко мне и перевернул меня так, что я легла ему на грудь; наши ноги сплелись.
Он опёрся головой на руку.
– Поехали со мной ко мне домой на День благодарения. Познакомься с моей мамой.
Я отстранилась.
– Что?
– Выслушай меня. – Он поднял палец. – Во-первых. Моя мама очень хочет с тобой познакомиться. Во-вторых. Ты сможешь увидеть мою подростковую спальню со всеми постерами эмо-групп, которые я там вешал в старших классах. Материал для шантажа прямо сам себя собирает. В-третьих. У нас впереди целый уикенд без посторонних. Только ты и я в экзотическом городе Гринвиле, Южная Каролина. И, в-четвёртых: я знаю, что ты не хочешь ехать домой.
Я не хотела. Последнее пребывание моего папы в реабилитационном центре закончилось катастрофой, когда он наглотался таблеток и въехал машиной прямо через парковку в лобби своего офиса. Это была его третья попытка лечь в реабилитационный центр за три года. Три бессмысленных семейных дня, проведённых в маленьком кругу в ожидании, что папа сделает что-нибудь – ну хоть что-то – по-другому. Может быть, посмотрит моей маме в лицо, не отводя глаз; может быть, скажет мне что-нибудь о школе – может быть, заговорит о временах, когда я была маленькой и он переделал меня своей жестокостью. Может быть, он признает, что ему грустно, или одиноко, или что он в депрессии. Или хотя бы слегка разочарован.
Да, да, мы слишком многого хотели.
В его первое пребывание в реабилитации мы с мамой ожидали невозможного: ждали, что он скажет что-то, что даст нам знать: через туман таблеток он понимал, какую боль нам причинял. Но он, конечно, не сказал, и после этого мы перестали этого ожидать.
А теперь это. Он наконец-то был безработным, и стремительно падал. Никто не знал, что делать дальше.
– А как же Минт? – спросила я, отталкивая от себя мысли о доме. – Он подумает, что это странно, что я поехала с тобой.
– Я подумал, – медленно сказал Куп, изучая моё лицо. – А что если ты с ним порвёшь?
Мой рот открылся, но ни звука не прорвалось.
– Мы можем сказать ему вместе. В смысле, я скажу, если хочешь. Мы можем признаться, а потом, через какое-то время, сможем быть вместе. По-настоящему. Публично.
Моему мозгу было трудно это переварить. Куп, ненавистник всего традиционного, всерьёз хотел стать моим бойфрендом?
– Ты хочешь встречаться? – с сомнением спросила я.
Он взял моё лицо в ладони и посмотрел мне в глаза. Как ужасно – когда на меня по-настоящему смотрят.
– Куп… – начала я, отчаянно желая, чтобы он отвернулся; не уверенная, куда это всё идёт. В воздухе копилось напряжение, чувство: «Сегодня начнётся что-то, что никогда не закончится».
– Джессика Мари Миллер. Ты сейчас наверняка уже знаешь, что я тебя люблю.
Я издала удивлённый звук.
Он улыбнулся.
– Мне казалось, что у меня это на лбу написано со дня, когда я тебя встретил.
– Предсказание, – сказала я, опоздав на три года.
– Конечно. В первую неделю учёбы мы с тобой одновременно вышли из Ист Хауза. Ты меня не заметила, но я следил за тобой всё время, пока ты шла. Ты была такой красивой. Но что меня больше всего поразило – это то, с какой лёгкостью я мог прочитать твои мысли.
– Что ты имеешь в виду?
– Было так легко понять, что ты чувствуешь. Всё было написано у тебя на лице. Тоска, когда ты проходила мимо других студентов, счастье при виде башни Блэквел, волнение, когда ты подошла к Перкинс Холлу, где были твои занятия. Я помню, что подумал, какая ты невинная, какая смелая и как сильно я хочу тебя узнать.
Куп наклонился и поцеловал меня внос.
– Теперь я никогда не могу понять, что ты думаешь.
– Я…
– Я хотел пригласить тебя на свидание на первом курсе, – быстро сказал он. – Ты приклеила предсказание к своей двери, и я подумал, что у меня есть надежда. Но потом день приёма в сестринства, когда я зашёл в свою комнату, а вы с Минтом сидели на кровати… Минт был моим соседом. И тебе он очевидно нравился. Так что я сказал себе тебя забыть. Но так и не смог.
– Ты мог бы, – тихо сказала я. – Ты мог бы быть с кем угодно. Все сплетничают, почему ты ни с кем не встречаешься.
Он потряс головой.
– Скажи им, что я без ума по тебе с наших восемнадцати лет. Для меня больше никого нет. Я думал, что смогу вынести тайные отношения с тобой, потому что как минимум я получаю часть тебя. Я сказал тебе, когда мы это начали, что я хочу больше…
Я всё ещё слышала в голове эти слова: «Я говорю тебе заранее. Мне нужно больше. Ты нужна снова и снова». От одного воспоминания я густо покраснела.
– Но больше – недостаточно.
– Так чего же ты тогда хочешь? – Моё сердце стучало так сильно, что я чувствовала, как оно рвётся наружу из грудной клетки.
Он посмотрел на меня серьёзными зелёными глазами.