– Так значит, это была ты, – сказал Эрик, постепенно снова успокаиваясь, теперь, когда Каро была у него под прицелом. – Хезер, должно быть, не послушалась, и ты собиралась исполнить свою угрозу. – Он потряс перед ней фотографией. – Это должно было быть сообщением?
– Нет! – закричала она. Я видела, что головы в толпе поворачиваются на нас, чтобы разглядеть странный вид: рыдающая женщина на футбольной платформе, а вокруг неё в тесный кружок собралась группа людей.
– Я не трогала эти фотографии, – настаивала Каро. – Я ни за что не порезала бы наши воспоминания. Я только хотела напугать её угрозой. И это сработало. Она так и не наябедничала. У меня не было причин её обижать.
– Это была не Каро, – сказал Куп вернувшимся к нему угрожающим голосом. – Она не идеальна – никто из нас не идеален – но это не она.
– Ну, в таком случае, – Эрик дёрнул головой в мою сторону, будто всё шло точно по плану, – у нас остаётся только одна версия.
Моя спина упёрлась в перила, и я за них ухватилась.
Эрик поднял фотографии. Его глаза блестели. – Скажи мне, Джессика. Что сделала Хезер, чтобы заставить тебя хотеть её убить?
Глава 28
Январь, выпускной курс
Доктор Гарви не повёз меня в другой город. Он не пытался ничего скрыть. Мы сидели прямо посреди битком набитого ресторана на другой стороне улицы от кампуса – в том дорогом стейк-хаузе, в который родители Минта водили его, когда приезжали на родительский уик-энд. Я задумалась, знал ли доктор Гарви, что нас никто не поймает – например, у него была договорённость с рестораном – или ему просто было всё равно.
Профессор настаивал, чтобы я называла его «Джон». Он наклонял бутылку вина и снова и снова наполнял мой бокал, пока пространно рассуждал о своей новой книге, которая непременно наделает много шума и заработает ему ещё одно предложение от Белого дома. Он не задал мне ни одного вопроса. Не спросил меня о стипендии, о том, почему я её хочу, или о том, куда пойду, если заполучу её. В первые же пять минут после того, как я села, мне стало ясно, что доктору Гарви вовсе не хотелось получше меня узнать.
Но я была рада, что он не прекращал болтать, потому что я сама не могла вымолвить ни слова. Я была аппаратом, двигающимся так, как запрограммировано, делающим то, что, как я видела, делают окружающие: развернуть белую салфетку, положить её на колени. Пить маленькими глотками воду. Позволить официанту пододвинуть мой стул поближе к столу, словно поймав меня в клетку. Слепо ткнув в меню, я заказала рыбу, а потом съела два кусочка.
Что я делаю? Я хотела оказаться в безопасном месте. Я автоматически подумала о квартире Купа, а потом вспомнила о том, как два мужика разбивают окно, как поворачивают замок в двери. Может быть, безопасного места не существует. Но всё равно каждый мой инстинкт кричал бежать отсюда как можно скорее.
Но мне была необходима рекомендация.
На столе зажужжал мой телефон, на экране высветилось имя Минта. Я секунду на него глазела, а потом погасила экран.
Я должна её заполучить.
Кроме того, я не знала, как это закончится. Может быть, доктор Гарви выпьет последний глоток вина, подпишет чек, и пожмёт мне руку в благодарность за моё общество с обещанием передать мне рекомендательное письмо в понедельник. Может быть, ему просто одиноко. Может быть, всё вполне невинно.
Но потом принесли чек, он посмотрел на меня и прочистил горло, ослабляя свой тёмно-синий галстук-бабочку.
– Зайдём ко мне выпить?
Нет, нет-нет. Я потрясла головой:
– Мне правда нужно домой.
Он улыбнулся.
– Разве ты не хочешь получить письмо? Оно лежит на столе у меня в кабинете. Пойдём со мной, выпьешь и заберёшь его.
Я непонимающе моргнула. Он уже написал его? А в чём тогда был смысл ужина?
– Я могу забрать его в понедельник, – сказала я, поднимая с коленей салфетку и складывая её на столе.
– А, – с сожалением сказал он. – Я уезжаю на несколько недель. В Европу, в маленький отпуск. А крайний срок подачи документов – раньше, да?
Он был через неделю. Неделя, неделя, неделя. Я должна была заполучить письмо. Я должна была победить. Для нас оставался всего один шанс. Дверь закрывалась.
Моё горло сжалось. Я сложила руки на груди, пытаясь вдохнуть воздух и борясь с чувством, что меня поймали в ловушку. Сидевшая за столиком рядом с нашим парочка повернулась и глазела на нас.
Доктор Гарви просто поднял бровь:
– Это «да?»
Я как будто бы вышла за пределы себя.
С расстояния наблюдала, как доктор Гарви открывает дверь своего огромного дома, пропускает меня внутрь, ведёт по коридору, в свой кабинет. Его дом был красивым, тускло освещённым, оформленным в мужественных цветах. У него были бесконечные полки с книгами. Я изучала их, останавливаясь у знакомых названий, повторяя про себя слова. Они были знакомыми. Успокаивающими. Всё будет хорошо.
Потом я увидела их висящими на стене: два диплома Гарварда. Один в точности такой же, как у моего отца: диплом выпускника колледжа. Второй – кандидатская степень – был огромным.
Он закончил тот же факультет, что и мой отец: экономики. Когда-то они были равными. Потом доктор Гарви вернулся туда. А потом получил работу в Дюкете и в Вашингтоне. В самой гуще событий. Такой важный, столько народу им гордится. Он жил жизнь, которую всегда хотел мой отец.
Доктор Гарви налил виски из графина из резаного хрусталя и вручил мне стакан.
Я должна была заполучить это письмо.
Я отпила глоток, а доктор Гарви скользнул рукой по моему локтю.
Он отвёл меня по коридору в спальню.
Как-то ночью, когда мне было шестнадцать, я шла одна домой с вечеринки у одноклассницы. На полпути я краем глаза заметила мужчину; его бледное лицо ярко выделялось на фоне ночи. Он был в нескольких футах у меня за спиной, шёл за мной след в след. Когда я ускорилась, он ускорился. Когда я обернулась, он обернулся. Меня пронзило дикое, страшное осознание, как заряд под кожей – напряжение, которое каждая девушка умеет считывать, хотя никто её не учил.
В ужасе, я побежала. Я так отчётливо помнила этот момент: как я использовала все, до капельки, силы, бежала так быстро, что не чуяла под собой ног. Пробежала целую милю, прямо до дома, чтобы избежать опасности позади меня в темноте.
По пути в комнату доктора Гарви меня снова пронзило это дикое, страшное чувство. Но на этот раз я не побежала. На этот раз мои ноги медленно двигались, одна за другой, в сторону кровати. Пока он развязывал свой галстук-бабочку, мои руки оставались опущенными вдоль тела и сжатыми в кулаки. Моё лицо было маской из плоских линий. Внутри меня всё ещё была шестнадцатилетняя девочка, которая хотела быть свободной и в безопасности. Нетронутой. Я чувствовала, как с ужасом, не в силах сбежать, стучит её сердце. Она бежала, она кричала, она стучала об мою грудную клетку, чтобы выбраться и сбежать.
Но я заперла её внутри. Я встала на колени на кровати. На этот раз я позволила опасности меня поймать.
Я утопила её во тьме.
А потом я шла той ночью домой, сжимая в руках письмо, и во мне уже не осталось никого, способного испугаться.
Глава 29
Сейчас
Это было так похоже на мои фантазии о встрече выпускников – все взгляды направлены на меня, ждут, что я сделаю дальше, прямо как когда-то было с Хезер – и в то мгновение я почувствовала абсурдный прилив восторга. Благодарности. Джессика Миллер, звезда представления.
Но конечно же, теперь, когда это наконец-то происходило, всё было не так. Они не собрались вокруг меня, чтобы аплодировать, надеть мне на голову корону. Они ждали, что я признаюсь.
Мне стало тяжело дышать.
– Ну? – спросил Эрик. – Ты ужасно молчалива.
– Я её не убивала, – мой голос дрогнул. – Я ничего не скрываю.
Лгунья.
– Той ночью кто-то взял ножницы из стола Каро и воспользовался ими, чтобы порезать три фотографии. – Эрик подошёл поближе. – Кто-то, кто был очень зол. А потом те же самые ножницы – ты помнишь, что случилось дальше?
Не говори этого.
– Кто-то воспользовался ими, чтобы убить Хезер. Воткнул их в нее семнадцать раз.
Один порез, два, три.
– Преступление в состоянии аффекта, как сказали копы, – Эрик сделал ещё один шаг, а мне отступать было некуда. Спиной я уперлась в перила. – Они подумали, что это должен был быть Джек, её бойфренд. Это было логично. Но Джек не испытывал «аффекта» к Хезер, правда? Не поймите меня неправильно, он её любил, но он не был так зол, чтобы сделать с ней вот такое, как думали копы. Он уже жил дальше. Нет, её ненавидел кто-то ещё.
Четыре, пять, шесть.
Эрик ткнул в меня фотографиями:
– Это была или ты, – он повернулся к Каро, – или она.
Куп оттолкнул плечом Эрика и встал передо мной, выставив руки почти как щит.
– Достаточно. Мы поиграли в твои игры. Признались в своих грехах. Больше нам нечего сказать.
– Куп? – Каро посмотрела на него, решительно стоящего между мной и Эриком, будто рыцарь перед драконом, а потом на пустое пространство перед собой. Она нахмурилась.
– Куп прав, – сказал Минт. – Мы практически отдали тебе всю встречу выпускников. Потому что ты – брат Хезер, и мы за тебя переживаем. Честное слово. Тебе, очевидно, больно. Но иногда, как бы страшно это ни звучало, загадки остаются нерешёнными. Дела остаются нераскрытыми. – Минт жестом показал на платформу позади нас. – Почему бы тебе не использовать этот день на то, чтобы оплакать сестру?
Спокойная маска Эрика пошла трещинами. Его глаза загорелись.
– Я никуда не пойду, пока её убийца не будет приведён к ответу. Я ей обещал. – её глаза нашли мои через плечо Купа.
Семь, восемь, девять порезов.
– Если никто не признается в её убийстве, – сказал Эрик, – может быть, вы признаетесь в других преступлениях.
– В каких других преступлениях? – осторожно спросила Кортни.
Каро всё ещё смотрела на Купа и измеряла глазами дистанцию между