Всё это время дело было во мне.
Когда шок улёгся, следующей моей мыслью было: «Моё тело выворачивается наизнанку». Я оперлась о стену, и меня стошнило всем содержимым моего желудка; кислота во рту была горькой.
Комната взорвалась шумом.
– Ты убил её, – завизжал Эрик, бросаясь на Минта, но Минт был слишком быстр; он вывернулся и отскочил в тот угол, где разбитое окно переходило в стену. Он наклонился и поднял что-то с пола, ухватив в руке, будто кинжал. Это был огромный зазубренный осколок стекла. По его запястью от места, где стекло впивалось в руку, потекла струйка крови; такая же алая, как надетая на нём футболка с символикой «Дюкета».
– Не подходите близко, – предупредил Минт.
– Минт, это не может быть правдой, – сказала Каро. – Возьми свои слова назад. Ты ни за что бы этого не сделал. – Она судорожно сложила руки на груди. – Ты – наш друг.
Минт направил стеклянный клинок на меня:
– Где ты была той ночью?
Он развернулся к Купу:
– С профессором или с ним?
Моё сердце билось так быстро, что, казалось, вот-вот пробьётся через грудную клетку наружу.
Кортни застонала – очень недостойным настоящей леди звуком – и её глаза закатились. Каро завизжала, но прежде чем она успела что-то сделать, Кортни пошатнулась, её колени изогнулись в неестественные стороны, а потом она упала на пол. Каро опустилась на колени и прислонила два пальца к горлу Кортни. – Сердце бьётся. О, Господи.
– Она просто в обмороке, Каро. Я видел это на играх. Всё будет хорошо. – Медленно, Фрэнки повернулся от Каро к Минту, молитвенно расставив руки. – Минт, давай ты положишь стекло на пол. Это не ты. Положи его на пол и мы поговорим. – В надежде, он сделал шаг вперёд.
– Не подходи! – зашипел Минт. Его золотые волосы были растрёпаны и спускались со лба так, что виден был только один глаз; от этого у него был немного безумный вид. Идеальный Минт, знаменитость кампуса, наследник империи недвижимости, король «Ист-Хаузской семёрки». Убийца.
Эрик проигнорировал предупреждение Минта и двинулся в его сторону.
– Ты подложил ножницы в комнату Джека, – это был не вопрос, а кусочек пазла, уложившийся на своё место. – Ты подставил одного из своих лучших друзей, бросил его под танки. А потом сидел и смотрел, как его жизнь разлетается на кусочки из-за того, что сделал ты. Все наши жизни. А потом что, продолжил встречаться с девушкой, которую пытался убить, чтобы сохранять видимость? Это правда. О, Господи. Минт пришёл ко мне после смерти Хезер, утопая в океане эмоций, которые он едва мог сдерживать – чувство вины, страх и ярость. Я думала, что это вина выжившего; не больше, чем сильная реакция на то, что случилось с нашей подругой. Теперь я помнила. Он часами – почти всю ночь – не позволял мне до него дотронуться, даже когда настаивал, что мы пообещаем друг другу быть вместе. А я – погружённая в собственное чувство вины – была благодарна за протянутую соломинку, за шанс вернуть свою жизнь к норме. Я отчаянно хотела почувствовать то, что когда-то вызывал во мне Минт: ощущение, что я – кто-то ценный и важный.
Я поморщилась, вспомнив ночь, когда он порвал со мной в Нью-Йорке и то, как он с отвращением смотрел на меня, когда я умоляла его этого не делать. Это был проблеск настоящего Минта; того, что он чувствовал на самом деле. Всё остальное было ложью, осторожно составленной человеком, который на самом деле пытался меня убить. Мой первый настоящий бойфренд; несколько триумфальных секунд во тьме он думал, что на самом деле это сделал.
Мои ноги ослабли. Я упала, не в состоянии на них устоять.
Стальные глаза Минта повернулись ко мне, пока я падала на колени, и уставились на меня этим присущим ему оценивающим взглядом. Но на этот раз вместо того, чтобы захотеть выпрямиться и выглядеть повыше, я хотела спрятаться. Быть где угодно, где он не сможет меня найти.
– Джек собирался сдать меня копам за то, что я избил Тревора, – сказал Минт холодным отстранённым голосом, почти в задумчивости. – Я никогда не жалел о том, что сделал с ним. Но ты – тебя я жалел. Правда. Я пытался простить тебя за Гарви, жить дальше в Нью-Йорке. Я думал, что если смогу избавиться от своей ярости, от этого чёртова огня у меня в груди, я смогу начать жить заново. Но я не мог. И оказывается, мне и не надо было пытаться тебя простить, потому что был не только Гарви. Был ещё и он, – кончиком стекла он показал на Купа. Тот, с напряжёнными плечами, уже смотрел на Минта резким взглядом.
– За это я закончу то, что начал, – сказал Минт. На секунду мне показалось, что он говорит с Купом: он всё ещё смотрел на него. Но потом он повернулся ко мне, посмотрел странно пустыми глазами, и я увидела правду. Конечно. Ненавидел-то он меня. Меня, превратившую его в его отца.
Его голос был взвешенным.
– На этот раз я всё сделаю правильно. Ты сделала всё, что могла, чтобы меня унизить, и теперь тебе, для равновесия, придётся заплатить. Я…
Эрик резким рывком бросился на него, но Минт быстро отреагировал и встретил Эрика ударом ноги, ударив его прямо в грудь. Эрик тяжело упал на пол, задев руками стеклянные осколки. Они покраснели от крови. Куп бросился, пытаясь использовать то, что Минт отвлёкся, но Минт вывернулся и полоснул Купа своим зазубренным осколком, образуя на груди Купа страшную полосу. Куп пошатнулся, схватившись за длинный порез через разорванную футболку, а Каро завизжала.
Я упала назад, на пол. Одно дело услышать признание Минта, а совсем другое – видеть, как он ударяет своего друга до крови. Фрэнки, похоже, тоже был поражён, потому что и он замедлил своё движение вперёд, давая Минту бесценные секунды на то, чтобы сунуть руку в карман Купа и вытащить оттуда зажигалку, которая, как он знал, у Купа была с собой. Он щёлкнул, высекая пламя – изящно, как его научил Куп.
– Не надо… – Каро начала подниматься оттуда, где сидела возле Кортни, но Минт прыгнул мимо неё к стопке старых газет и тронул пламенем бумагу. Одно невероятное мгновение казалось, что ничего не происходит, но потом из зажигалки вырвалось пламя, побежала по газете, и внезапно вся стопка загорелась. Огонь перешёл на подлокотник ближайшей кушетки, лизнул подушки – и вот он уже покрыл кушетку, как одеялом.
Минт зажигал комнату. Мы раскрыли его тайну и теперь он собирается нас убить.
Эрик перекатился на колени, всё ещё тяжело дыша после удара Минта, и теперь они с Франком схватили Купа за плечи, игнорируя его стон и прижатую к груди руку, и оттянули его назад, подальше от огня. Каро изо всех сил пыталась оттянуть бессознательное тело Кортни в сторону двери.
Минт поднялся, и вместе с ним, как зачарованная кобра, поднялось пламя. Оно было таким жарким, что я почувствовала его у себя на коже, даже на расстоянии. И оно делалось всё больше и больше, захватывая кушетки и создавая стену между мной и моими друзьями. Между мной и выходом.
Оставляя меня на одной стороне с Минтом. Одних, вдвоём.
Он повернулся ко мне, бросил зажигалку и улыбнулся.
Я попятилась назад, в сторону прохладного воздуха из разбитого окна, но Минт слишком быстро сократил дистанцию между нами, схватив меня свободной рукой за ногу. Я была слишком перепугана, чтобы орать, когда он потянул меня по полу. Мои руки скреблись по полу, но не могли найти за что зацепиться.
И тут я оказалась под ним и посмотрела в его лицо. Даже безумным, даже в раздрае, он всё ещё был прекрасен. Лучшая маска в мире. Парень, у которого было всё, которого никто не станет подозревать. Я задышала быстрее и закашлялась, вдохнув дым. Когда Минт стал этим другим человеком – на старшем курсе? На третьем? Было ли это, этот страшный потенциал, всегда внутри него? Следовало бы мне заметить на первом курсе, в тот день, когда мы сидели на его кровати, соприкасаясь коленями, и он рассказал мне о том, что сделал со своим отцом и как хорошо ему от этого было? Или даже раньше, в день, когда он потерял контроль из-за рисунка на платформе?
Он показывал мне кусочки того, чем был на самом деле. Но вместо того, чтобы отшатнуться, я потянулась к нему. Потому что это Минт. Принц Дюкета.
Я снова закашлялась, а Минт всё это время возвышался надо мной, опускаясь всё ближе. Почему я не сопротивляюсь? Какую власть он надо мной имеет, каким заклинанием удерживает меня в этом рабстве, даже сейчас?
– Почему? – выдавила я, проталкивая это слово мимо боли в горле.
Минт проигнорировал мой вопрос; его глаза скользнули по моей шее, моим губам, моим щекам.
– Ты знаешь, мой отец пытался себя убить. В неделю бала влюблённых. Я никогда до сих пор никому не говорил.
«Опасность, убегай». Я попыталась перекатиться на бок, но он поймал меня за горло своей огромной рукой и болезненно сдавил. Я забилась, пытаясь дышать; мои руки и ноги были скользкими от пота из-за огня. Минт крепко меня держал.
– Он подвёл всех, поэтому решил поступить как трус. Но я – не он. Я исправляю свои ошибки. – Его слова не шокировали меня, а прозвучали до боли знакомыми. И я осознала: наши отцы были похожи. Они шли по похожим дорогам, и всё это время мы с Минтом скрывали это друг от друга. Всплыл мой шёпот, десять лет назад: «Я думаю, я тоже ненавижу своего отца». Может быть, мы – одинаковые. Минт и Джессика – две стороны одной монеты.
Минт сдавил мою шею, и я почувствовала, как сокращаются мои дыхательные пути. Перед глазами была красная пелена; весь мир сократился до одной-единственной отчаянной потребности: в воздухе.
Он наклонился ко мне, прижал губы к моему уху, как любовник – как он уже делал тысячи раз – и прошептал:
– Ты – ужасный человек. Я хочу, чтобы ты умерла, зная это.
А потом он воткнул зазубренный осколок мне в бок.
Боль. Она была как электрический шок, как удар молнии; жжение тысячи умирающих нервных окончаний. Я дёрнулась под его рукой; мир сокращался: густеющий дым, его твёрдый захват, боль – боль сильнее, чем я когда-либо знала.
Он отстранился, чтобы ещё раз ударить меня, и я увидела, как дежа-вю: я сейчас умру, как Хезер. Она заняла моё место десять лет назад, дав мне перерыв на десять лет, но теперь судьба вернулась, чтобы забрать меня.