Я потрясла головой. Наши руки соприкасались, и это давало мне чувство тепла и безопасности, но я должна была быть честной. «Мне нужно поступить в аспирантуру по экономике и работать в Вашингтоне». Как планировал мой папа, – подумала я про себя, но вслух не сказала.
– У тебя очень специфические и скучные мечты, – пожаловалась Хезер.
Я перевернулась набок.
– Да, ну, сначала я должна закончить «Дюкет» с идеальными оценками. Потом получить идеальный диплом аспирантуры. А потом, может быть, смогу немножко пожить. – Я была уверена, что если буду достаточно хорошо работать, у меня будет шанс. Я уложила эту уверенность в тёплое местечко в своём сердце.
– Идеальные, идеальные, идеальные, – поддразнила Хезер, прижимаясь поближе. – Ты одержима этим словом. Ты же знаешь, что никто не идеален?
Недобрые слова пришли мгновенно:
– Тебе легко говорить. – Ей каким-то образом удавалось получать всё желаемое, не заботясь о том, как его заработать. Она была исключением из правил. Я проглотила эту мысль и решила сказать ей правду.
– Я хочу, чтобы мои родители мной гордились. Больше никаких «Мы с прискорбием сообщаем». Я хочу оглянуться назад через десять лет и знать, что всё сделала правильно. Больше никаких «вторых мест», больше никаких «не обижай слабых».
Хезер подвинулась, глядя в потолок и обводя глазами светящиеся в темноте звёздочки, которые Каро туда наклеила. Каро, вечно одержимая тем, что ей не позволяли в детстве.
– Через десять лет, – медленно сказала Хезер, – ты даже и не вспомнишь то, что сейчас кажется важным. У тебя будут совсем другие приоритеты. Спорим, ты будешь оглядываться назад и смеяться надо всем, что кажется сейчас таким драматичным.
Она зевнула и ткнула плечом в моё плечо.
– Мы, конечно, через десять лет всё ещё будем друзьями, и я напомню тебе об этом разговоре. Ты посмеёшься. Честное слово. – Она воодушевлённо повернулась набок. – Мне только что пришла в голову прекрасная идея. Давай займёмся предсказаниями! У меня они очень хорошо получаются. Спорю на миллион долларов, что через десять лет я стану известной.
– Как? – спросила я, но Хезер пожала плечами.
– Не знаю. Мне нравятся лекции по археологии. Может быть, я буду женщиной – Индианой Джонсом. Или самым популярным пластическим хирургом в Голливуде. Но скорее всего займусь реалити-шоу.
– Я думала, ты сказала, что хочешь заняться филологией.
– Разберусь по ходу дела. Чем бы это ни было, будет великолепно. – Она усмехнулась. – Спорим, Минт будет управлять бизнесом своего папы, а Фрэнки будет его секретарём.
Я подумала о Минте, которому, конечно, суждено получить власть; силовые линии шли прямо через него. Унаследовать империю недвижимости – казалось, надёжный способ. Но потом я подумала об отношении Минта к его отцу; о секрете, которым он со мной поделился.
– Не может быть, чтобы Минт захватил этот бизнес. Но ты права, чем бы Минт ни занимался, Фрэнки найдёт способ последовать за ним. А Куп? – Я отогнала восторг, который вызывало во мне само это имя и воспоминание о том, как он смотрел на меня на пляже в весенние каникулы.
Хезер фыркнула.
– Куп или будет адвокатом и вытаскивать людей из тюрьмы, или сам будет сидеть в тюрьме.
Я нахмурилась:
– Просто тот факт, что он курит траву, не значит, что он – преступник.
Она погладила меня по голове.
– Иногда ты – прелесть. – Она глянула на Каро, свернувшуюся у наших ног. – Каро говорит, что хочет стать кинокритиком. Но это ей не подходит. Она станет, скажем, президентом какой-нибудь гуманитарной организации. Какая-нибудь работа, на которой все обязаны её любить.
– Хезер, – зашипела я, пытаясь шипеть как можно тише, чтобы Каро не проснулась и не услышала.
– Слушай, я говорю что вижу. А Джек, кстати, станет священником. В Южной баптистской церкви Джорджии. Может быть, даже в той же сумасшедшей, в которую ходят его родители.
– Да ну, – фыркнула я, – теперь ты просто говоришь глупости.
– Подожди и увидишь, – Хезер со знанием дела посмотрела на меня. – Для Джека колледж – это такие каникулы, но рано или поздно ему придётся вернуться. Кроме того, одобрение его родителей значит для него намного больше, чем он демонстрирует.
Я задумалась над этой вероятностью. Неужели Джек правда на временной передышке, и ему суждено после колледжа вернуться назад, а не двинуться вперёд? Он всегда был так непринуждённо шутил о своих родителях-евангелистах, их строгом образе жизни, категоричной церкви. Неужели эти шутки были способом легче к этому относиться, не переживать о том, что нужно будет вернуться?
Я посмотрела на Хезер.
– И ты нормально к этому относишься?
Она фыркнула.
– Джеку со мной повезло. Я могу гарантировать, что его жизнь всегда будет интересной, – она развернулась на кровати. – Но вот ты, Джессика Миллер – непредсказуема. Может быть, ты поедешь работать в твой скучный Вашингтон, как какой-то занудный ботаник. Но у меня есть ощущение, что ты нас всех удивишь.
– Тьфу, – сказала я, хотя втайне была в восторге, – ни за что.
– Подожди и увидишь. – Хезер снова откинулась назад и прижалась ко мне поближе. Мы прижались голова к голове и смотрели в окно, на границы крон деревьев. – Что бы ни случилось, мы будем счастливы, хорошо? Обещаю. Так что ты можешь перестать волноваться. – Она взяла мою руку и сжала. – Через десять лет мы вместе будем на вершине мира. Ты и я, будем смотреть на всех сверху вниз и смеяться, смеяться.
Глава 43
Сейчас
Копы тащили меня через озверевшую толпу, толкая вперёд за плечи. Мои руки были болезненно закручены за спину и заключены в холодные металлические наручники. Кто-то закричал: «Убийца!» и кто-то ещё подхватил. Вместо того, чтобы расступиться, толпа сжималась; взиравшие на меня лица делались всё более и более недовольными.
Я не могла не подумать о мечте, которая была у меня всего-то два дня назад: стать центром внимания, сияющей королевой бала. Звездой шоу.
И вот посмотрите на меня.
Я сжала зубы и шла вперёд.
– Назад, – закричал коп за моей спиной и люди неохотно расступились, освобождая проход. Кампус погрузился в хаос; все кругом носились и орали; визжали машины «скорой помощи» и пожарных. В одной из «скорых» я краем глаза, прежде чем дверь захлопнули и машина поспешно удалилась, заметила Каро.
О Каро и остальных заботились: осторожно обрабатывали их ожоги и лечили их от отравления дымом. Со мной совсем другое дело. Как только пожарные расчистили адское пламя на вершине башни, они отвели меня вниз по винтовой лестнице и передали там толпе полицейских. Те схватили меня, толком не церемонясь даже тогда, когда я завизжала и сказала, что у меня ранение в бок. Они спросили, я ли это столкнула человека из окна, и услышав положительный ответ, поволокли меня вниз по ступенькам, игнорируя мои протесты и крики боли.
Если бы я знала что ждало меня по выходе из Блэквельской башни, я, возможно, отказалась бы выходить, решив попытать удачу в горящей комнате.
Передо мной была стена людей, и в их глазах – ужас и обвинение. У тех, с кем я училась в колледже, на лицах был шок; по их щекам текли слёзы. Я убила Минта, золотого мальчика. Они не знали, что он – убийца, знали только, что убийца – я.
Я переживала сцену из кошмарного сна. Но всё будет хорошо, потому что о Каро и Эрике и обо всех остальных позаботятся. Всё будет хорошо.
Я повторяла эти слова, когда они выворачивали мои руки, чтобы надеть на меня наручники, протыкая кожу и дёргая за рану в моём боку; когда толпа едва расступилась, чтобы пропустить меня, желая увидеть меня вблизи: убийцу, ведьму Блэквельской башни.
Теперь, когда копы толкали меня в сторону последней оставшейся машины «скорой помощи», я увидела сцену парада встречи выпускников – ту самую, где должен был рядом с ректором стоять Фрэнки и толкать речь, чтобы взбудоражить толпу. Вместо этого, на сцене было пусто; только арка из воздушных шариков колебалась на ветру. Ошалевший ректор стоял и с открытым ртом взирал на разворачивающееся вокруг безумие: Блэквельская башня, символ Дюкета, ещё дымится; встреча выпускников, главное событие года, погрузилась в хаос.
Вид ректора что-то встряхнул во мне. Я вывернулась, пытаясь повернуться лицом к копу, который толкал меня вперёд.
– Он убил Хезер, – поспешно сказала я. – Минт, человек на земле. Вы должны мне поверить. Он убил Хезер Шелби и собирался убить меня. Я оттолкнула его, чтобы спасти свою жизнь. Это была самооборона.
Коп толкнул меня сильнее.
– Придержите оправдания для своего адвоката.
Было слишком поздно; я стояла лицом к «скорой помощи»; растворились двери и оттуда выскочили медики. Но прежде чем они успели до меня дотронуться, вперёд выскочила чья-то фигура, судорожно пробиваясь через толпу.
– Джессика, – закричал Джек.
Медики повернули меня так, чтобы коп смог расстегнуть мои наручники. Я вытянула шею, чтобы увидеть лицо Джека.
– Какого чёрта ты тут делаешь?
Джек смотрел на меня так, как будто вот-вот взорвётся.
– Какого я… А ты что тут делаешь? Что случилось?
Внезапно до меня дошло. Он не знает о Хезер. Мои колени ослабли и медики схватили меня, чтобы удержать на ногах.
– Джек, Минт убил Хезер. Это он.
Джек замер.
– Минт?
Медики ножницами срезали с меня блузку, чтобы осмотреть рану в моём боку; обнажая меня перед всеми. Но это была наименьшая из моих проблем.
– Он думал, что это я. Это меня он хотел убить.
– Я не понимаю. – Джек попытался подойти поближе, но коп оттолкнул его, ткнув локтем в грудь.
Теперь, обнаружив рану, медики поднимали меня в машину «скорой помощи». Я повернулась, встретившись с Джеком глазами.
– Я всё объясню, – пообещала я, повышая голос. – Он признался. Потом он снова попытался меня убить, и я его оттолкнула. Это была самооборона.
Джек перестал сопротивляться полицейскому. Он стоял, неподвижный от шока, и на его лице появилось изумление.