Открыл Мада дверь, а там — полно народу, сесть негде. Он опустился на землю прямо у входа, подобрал под себя ноги — приготовился слушать Ганча — в чистой рубахе, подстриженный, какой-то неузнаваемый, но уже подвыпивший, сидел на почетном месте. Сегодня он долгожданный гость. Ему, видно, уже успели рассказать про длинный ящик, и он, увидев Маду, заговорил:
— Дома я давно бы зарытый был! Помните, у меня же всегда тут болело. — Он ткнул себя в правый бок. — Там, как привезли, пожаловался я доктору. Сказал: тут болит. Он заставил меня раздеться, что-то слушал, что-то стучал, потом мял долго и наконец сказал: грыжа! Надо операцию делать. Я испугался, операция — это ведь когда человека режут. Как быть? Боюсь, но лег. Тут уж меня совсем раздели, ну, думаю, все, смерть пришла. А как резать стали — не почувствовал даже! Усыпили, а как и чем, тоже не знаю, но когда проснулся, оказывается, все, уже зашитый! Диво! Теперь ничего не болит. Доктор говорил, еще бы маленько, и не спасли бы меня… Вот ведь — умеют же русские! Заболело, взял и вырезал… Дома-то я давно бы зарытым был, — повторил Ганча.
— А что ты там делал? — спросил Мада.
— Работал. — Ганча провел рукой по ежику на голове.
— Как работал? Там же, говорят, в железные коробки запирают?
Люди усмехнулись.
— Работают там. Я даже специальность приобрел — столяр. Мастерил стулья, столы… Теперь все могу сам делать, — похвастал Ганча.
— А я думал, там в ящиках железных сидят… — разочарованно признался Мада.
Опять поусмехались.
— Там работают. Деньги даже дают. Я хорошо жил, — начал объяснять Ганча. — У меня и койка своя была. Положено так. Белое белье, как в больнице. В баню раз в неделю водили, в кино… Вот кино — интересно!.. Повесят белое полотно, начинают крутить какую-то машинку, и — живые люди на этом полотне бегают. Кони скачут, деревья растут, речка течет, дома стоят — все как в жизни. Видел, как стреляют и убивают… Про одного парня показывали кино, название почему-то непонятное было — «Как закалялась сталь», ну, по-нашему, как железо делать тугим, нековким.
— Хэ! — удивился громче всех Мада.
Кино никто, кроме русских, Черончина и Шилькичина, не видел.
— А кормили как? — опять спросил Мада.
— Наедался. Суп какой-нибудь давали, кашу… Мясо попадалось в супе, правда, коровье, твердое и сухое, как трава, но есть можно было. Компот пробовал, чай пил…
— Хэ, вот хорошо-то, — кивал в знак одобрения Мада. По лицу было видно, завидовал он Ганче, самому хотелось туда, в тюрьму-то. Выходит, зря людей темным домом пугают.
— А если тебе не нравится эта еда, — рассказывал дальше Ганча, — магазин есть… Пойдешь и возьмешь, что надо. Деньги у меня были. Там порядок, всегда тепло, даже по нужде в тепле ходишь… Это у нас холодина и грязь… Там, брат, порядок!..
— Хэ! — снова удивился Мада.
— Темный дом есть темный дом!.. Чего там не остался-то? — неожиданно брякнул Митька Тириков и этим испортил весь разговор. Все повернулись к нему, зашумели:
— Сиди — знахарь!
— У, вечно тебя суют!..
Митька поднялся и выскочил на улицу.
Мада отряхнулся, словно что-то сбрасывая с плеч, привел свои мысли в порядок, подумал: «И верно, чего же он там не остался-то? Плетет, поди, а мы уши развесили. Интересно, однако… Чего только не бывает на свете. Иной раз чуть мурашки по спине не бегают от страха, когда про эти самые города рассказывают. Может, и не загибает Ганча… Насчет больницы, пожалуй, верно он говорит. Может, и мне надо что-нибудь вырезать? Но у меня вроде ничего лишнего внутри нету, а горностай.
Он вспомнил про горностая, про длинный ящик, прислушался к сердцу — нет, все спокойно, не слышно зверька. Может, пока обойдется… Мада потрогал грудь и тут же отдернул руку — не надо его беспокоить, вдруг да зверек совсем уснул.
Мада прислушался к разговору — ничего интересного. Говорили про охоту, это он знает. Не стал больше встревать и вышел на улицу. У Ганчи теперь рассказов — на всю жизнь хватит, как же, белый свет повидал!..
Мада глянул на небо — узнать про завтрашнюю погоду. Вызвездило. Луна рукавицы надела. Ярко светился Хэглэн — Ковш Большой Медведицы. Звездные Охотники гнались за Звездным Сохатым, искрился их след — Млечный Путь. К морозу. «Неужто, Нижняя и Верхняя земли — вечные, а наша, Срединная — временная? — подумал он. — И человек здесь живет временно…»
Мада остановился и снова уставился в небо. Всю жизнь, считай, прожил, а такой красоты и не замечал. Вот это голубое небо — тайга Верхнего мира. Вот Хэглэн — Созвездие Большой Медведицы, вон Малая Медведица, множество сияющих Звезд, и все вечные. Сколько уже людей побывало в Срединном мире, и все видели, как наступает вечер, как Лосиха с Теленком выходит из голубой чащи пастись на хребты небесной тайги…
Заскрипел снег, и на тропинке показались два маленьких силуэта. Вблизи Мада узнал Амарчу и Воло.
— Куда вы?
— К Ганче, послушать, что он рассказывает.
Ребятишки побежали дальше, а Мада все стоял под звездами. Любовался небом, «Почему это я никогда не рассказывал сказки? Я ведь тоже знаю… Почему бы не рассказать ребятам легенду о Созвездии Большой Медведицы?»
Дед Мады, помнится, рассказывал так…
Однажды трое охотников — эвенк, кет и русский, поссорили: кто из них самый ловкий и самый удачливый. Долго спорили, но не сумели убедить друг друга словами. Решили доказать на деле. Пошли в лес на охоту и увидели лосиху с теленком, погнали их по снегу. Кто первый догонит и убьет зверя — тот и лучший охотник, решили они. Но лось-то оказался не простой, а Бугады — Священный, догнать его было не просто. Лосиха с теленком и трое охотников на лыжах пробежали всю Срединную землю и очутились в Угу Буга — Верхнем мире. Попав туда, звери и люди превратились в звезды: впереди четыре звезды ковша Большой Медведицы — это Лосиха, а позади три звезды — это Охотники: первый неутомимый охотник эвенк, за ним тяжелый и неуклюжий — кет, а в хвосте — неопытный в таежных делах великан — русский. Только превратившись в звезды, охотники смогли решить спор: эвенк догнал лосиху и, убив ее, возвратил земле день. Созвездие Малой Медведицы — это убегающий от матери лосенок. На следующую ночь, оставшийся в живых, он стал большой лосихой, вышел со своим потомством из чащи на редколесные хребты небесной земли, и охота началась сызнова. И так будет вечно…
Надо рассказать ребятишкам — глядишь, может, и они, когда вырастут, Передадут потомкам и его, Мады, сказку…
Мада кашлянул и хотел было своей привычной походкой, вперевалку, будто перешагивая через большие коряжины, двинуться к чуму, как вдруг замер на месте, схватился за грудь, и… звезды замигали в глазах. Горностай проснулся и неожиданно, словно острым ножом, полоснул по сердцу своими зубами…
Старика нашли на дороге. Лежит, скорчился, точно что-то обнял. Взгляд его устремлен в небо.
— Как же так? Он ведь только что сидел в чуме и удивлялся, — недоумевали люди.
— Легко ушел.
— Выходит, напрасно разломали его домовину.
Амарча спрашивал у бабушки:
— Откуда Мада знал, что ему надо уходить к нижним людям?
— Старики это знают, — отвечала она. — Не ошибаются.
А знала ли сама бабушка Эки, что и ей скоро предстоит переселиться в Нижнюю землю? Может, знала… молчала только?..
ПУСТЬ ДОБРЫМ БУДЕТ УТРО
— Ты что, забыл дорогу к дедушке Бали? — спросила Эки и повторила: — Забыл?
— Нет.
После драки Амарча ни разу не бывал в их чуме. Неудобно себя чувствовал, да и Палета мог расплатиться, дома-то он смелый.
— А что так? Может, ему чем помочь надо. У него же все время ночь. Вон сколько новостей-то, передашь ему — все светлее старику станет. Он тебе новую сказку расскажет. Сбегай, заодно рябчика отнеси, пусть хоть маленький шашлык сделает…
Амарча поднялся. Скучно и ему без дедушки Бали, но не хотелось слышать от него осуждающих слов за то, что ударил он Палету.
Откинул Амарча обледенелую ровдужную шкуру соседского чума, нырнул в темный прогал, — все оказались дома. Пэргичок расчесывала трехзубой костяной гребенкой болотную траву на стельки. Тымани сдала. К удивлению, дедушка Бали сидел без дела, задумавшись. Никто не обратил внимания на Амарчу, лишь Палета оживился:
— Ага, пришел!..
— Ча! Сиди! — сердито прикрякнул на него дед. Палета замер, с надеждой поглядывая на мать. Но та молча продолжала расчесывать траву. Удивился Амарча, никогда не видел дедушку таким сердитым. Может, какая беда стряслась? Нет, вроде не слышно было. Пэргичок давно бы кричала.
— Бабушка вам рябчика послала. Сделайте шашлык, — заторопился Амарча и подал птицу Пэргичок. Та не спешила брать угощение. «Странно», — опять удивился Амарча.
— Спасибо, тезка, — поднимая голову, сказал дедушка Бали, — Сегодня наши желудки сыты! Можем даже сами дать вам ниматчину. Что же, дочь, не дашь для Эки немного? Угостить надо… Она-то нам вон как помогает…
— И дам! — Пэргичок отбросила в сторону траву, вскочила и перешла на другую сторону очага, там откинула ветки и… вытащила какие-то ребра.
— Амарча, отнеси домой. Только будь умницей, никому не говори… Бабушка тебе вкусный суп сварит, на, беги. — Она сунула в руки Амарчи тряпичный сверток, куда завернула мясо, и, повернув его к двери, насильно выпроводила на улицу, говоря отцу: — Ты думаешь, Эки кому скажет? Она не такая, поймет и попусту болтать не будет…
Что-то неладное почудилось Амарче. Уж не тот ли теленок в свертке, которого искал Удыгир? Зачем это она сделала, ведь ее могут посадить в темный дом?..
— Мясо дали, — тихо проговорил Амарча, вернувшись домой.
— Мясо? Какое мясо? — удивилась бабушка. — Кто дал?
— Пэргичок…
— Неси обратно! Скажи: не надо нам такого мяса, у нас белки есть, рябчики… Неси! — и тоже силком стала выпроваживать внука. Амарча чуть не заплакал, обидно — он-то чем виноват…
— Не плачь, а мясо неси!
У Амарчи брызнули слезы — ни за что обидела бабушка, самый добрый, самый родной человек.