Что-то кольнуло в груди, помутилось в голове, поплыли в глазах какие-то радужные круги. Аня чуть не упала, левую ногу она почти не чувствует, машинально переставляет, как деревянную «Неужели конец? — похолодело внутри. — Шутки шутками, но ведь можно и в самом деле превратиться в сосульку! Как это страшно, несправедливо…»
Холод лишил ее воли, от отчаяния на глазах выступили слезы. Она громко всхлипнула. Гирго удивленно оглянулся, дернул повод, позвал Ванчо. Аня упала на, нарты и расплакалась.
— Солнечная невестка плачет? — удивился Ванчо, но, посмотрев на бакарь, упрекнул: — Что же молчала-то?
Аня ничего не ответила, она все плакала и плакала.
Ванчо огляделся — кругом тундра, до дров далеко. Гирго, нахохлившись, как воробей, испуганно молчал. «Не расплата ли Злых Духов настигает и Солнечную невестку?» — думал он.
Ванчо отошел к своему каравану, отвязал важенку, бежавшую позади без пары, вернулся с нею и вынул нож, «Что он хочет делать?» — с тупым безразличием подумала Аня.
Ванчо приставил острие ножа к затылку важенки и, резко ткнул. Та, как подкошенная, упала в снег и забилась, задергала ногами. Гирго уже стоял с котелком, он сразу догадался, в чем дело. Про этот древний способ он слышал. Ванчо воткнул нож в горло оленюхе, приподнял за рога голову и подставил котелок. Потекла темная жидкость. Наполнив половину, отвернул голову вбок, и кровь перестала течь. От котелка шел пар.
Ванчо стал трясти Аню за плечи, а она никак не могла понять, чего он хочет.
— Пей! — он поднес котелок к ее лицу.
— Да вы что? С ума сошли! — с отвращением еле выговорила она. Язык отказывался шевелиться.
— Жить хочешь — пей! — снова, как приказание, прозвучали слова Ванчо.
Аня зажмурилась и прикоснулась к щиплющему язык металлу. Сделала два глотка. Затошнило, теплая кровь не лезла в горло. Ванчо снова закричал на нее и силой заставил выпить еще немного. Потом он подвел ее к оленюхе.
— Снимай! — кивнул на бакарь.
Гирго помог Ане, а Ванчо, распоров важенке живот, опять приказал:
— Засовывай туда!
Аня молча подчинилась. Холод окончательно сковал ее мысли, заморозил волю. «Делайте, что хотите», — безразлично думала она. Парни кое-как, с трудом затолкали в живот оленихи негнущуюся, посиневшую ногу. «Так делай», — Гирго показал, как нужно массажировать. Аня сунула туда руку и лишь ею ощутила тепло, а нога была как не своя. Начала гнуть, ломать пальцы, тереть — нога ничего не чувствовала. Ванчо помогал ей. Лишь через несколько минут по ноге вроде бы забегали мурашки, потом появилась отдаленная ноющая боль, и Аня поняла — нога оживает. Боль становилась все острее и острее.
— Мама! — закричала Аня.
— Терпи! — повеселел Ванчо.
Живая кровь сделала свое дело. Нога стала более послушной. Постепенно ослабла и боль. Ванчо вытащил ногу и стал растирать снегом. Нога покраснела, запульсировала в ней кровь. Ванчо вытер ее насухо, надел шерстяной носок, завернул портянку и натянул сверху меховой чулок. Потом даже бакарь обмотали тряпкой, чтобы больше не попадал снег.
По всему телу разлилось удивительное тепло и приятная легкость. Оживились глаза.
— Ванчо, спасибо, ты спас меня, — сказала Аня.
Тот промолчал. Снял шкуру с важенки, вынул теплую печень и, отрезая кусочки, почти не жуя, стал глотать их. Один кусочек он протянул Ане:
— Ешь!
Она не стала отказываться.
Наконец собрались в дорогу. Аню посадили в мешке на нарту.
— Смотри не вывались! — предупредил Гирго.
И опять заскрипели полозья, зазвенели колокольчики на шеях оленей. «Песня» убаюкала Аню, и она не заметила, как задремала.
Очнулась от тупой боли в пояснице и слабости во всем теле. Впереди слышались хриплые стоны Чиркова. «Что теперь будет с нами?» — с тоской подумала она.
Остальную дорогу она припоминает смутно и отрывочно. Несколько раз Ванчо с Гирго зарывали их в снег, откапывали, поили горячим чаем, и Аня снова проваливалась в забытье, как в какую-то пропасть. Перепутались дни и ночи. Чтобы Аня и Чирков не сваливались с нарт, их привязывали маутами.
И скрипели полозья, щелкали оленьи ноги, ритмичную дробь отбивали копыта.
— Солнечная невестка! Солнечная невестка! Ты живая? — время от времени тормошил ее Гирго.
…Окончательно Аня пришла в себя только в больнице. Открыла глаза, увидела белую стену и невольно подумала: «Где это я? Опять в снегу?» Повернув голову, разглядела Василия, сидящего рядом на стуле. Он улыбнулся ей:
— Хорошо, что проснулась.
— А где Ванчо с Гирго? — тотчас спросила она.
— В лесу с оленями, кормить их уехали, — успокоил ее Василий.
Аня прикрыла глаза, и ей опять показалось, что она — на нартах. Опять заскрипели полозья, забрякали ботала… Снова взглянула на мужа и… расплакалась.
— Ну, ну, не надо, все теперь позади, — ласково сказал Василий.
Аня дала волю слезам. Ей хотелось многое рассказать мужу, но слезы сдавили горло, она едва смогла вымолвить:
— Я не могу здесь работать судьей… Не могу…
— Успокойся, Анюта. Все хорошо… ты привыкнешь. — Василий погладил жену по золотым волосам. — Ты у меня молодец… Солнечная невестка…
А период Хугдарпи только еще набирал силу. В тот год вымерзли до дна озера и реки. Задохлась рыба, закоченели птицы. Морозы отступили только в марте, в месяц Ворона.
Вспоминаешь и думаешь: что только не случалось в тайге в те далекие пятидесятые годы. Теперь-то, конечно, нелепым кажется в такие морозы гнать куда-то оленей… Но тогда это нужно было. И все равно — непонятными были те люди. Зачем им надо было испытывать Хугдарпи — Время Глубокого Снега и Больших Холодов?