— Спасибо, не хочу. У меня другие дела есть.
— Так не будете портфель выкупать?
— Вы же сами видите: у меня дети малые, трое, где мне взять тысячу долларов, подумайте сами?
— А можно я еще позвоню?
— Звоните. Только смысл какой?
Снова звонит.
— Не надумали с портфелем?
— Нет, не надумала, увы.
— Знаете, у меня к вам предложение.
Я думаю, сейчас какой-то обмен предложит. Или цену на портфель сбавит… Но речь идет совсем о другом.
— У меня жена, двое детей. Семья — это святое. Но вам скажу: мне одной женщины мало. Мне нужны отношения. Вы мне очень понравились. А что, если мы станем встречаться? Я вас обеспечу. У вас дети, вам деньги нужны. Муж вон загулял. А вы — женщина порядочная. Мне понравилось, что вы отказались к той бабе ехать. Я вам красивую жизнь обеспечу…
— Вы что? — обалдеваю я. — Долго думали?
— Все так делают, — говорит шофер.
Да, до хорошей жизни я дошла. Какие интересные предложения мне поступают.
Я прощаюсь с собеседником и прошу его больше мне не звонить. Оставить себе портфель на память, и всё.
Унижение жуткое.
Достоевщина какая-то.
28 февраля 1993 года — Прощеное воскресенье
Воскресенье. У младшего сыночка день рождения. Десять лет! И праздник этот совпадает с тем новым, что пришло в нашу жизнь: началом Великого поста. Сегодня Прощеное воскресенье. Как хорошо — просить у всех прощения, от всей души.
Я сделала два праздника: детский и взрослый. Угощенье, гости. Мой Гришенька с женой.
Мужа только нет. Я к этому привыкла. Его нет уже давно. Он временами звонит и дежурно объясняет про тяжелого больного… Мне все равно. Я устала.
И тут приходит муж. День рожденья сына все-таки. Вспомнил. Усаживаем его за стол. Он как ни в чем ни бывало ест, выходит на лестницу покурить с моим братом.
Возвращается.
— Вижу, вам без меня хорошо.
Это он по поводу праздничного стола.
Как ответить на вопрос, который он задал себе в утешение?
Если честно — нам без него плохо. Мне одной очень трудно с детьми. Я устала. Просыпаюсь усталая и весь день живу усталая. Но — живу. Потому что должна. И праздники устраиваю, потому что детям начинать жизнь с точки — это уж совсем несправедливо. Но зачем отвечать на пустой вопрос? Не ради ответа он это произносит.
— Мне надо с тобой поговорить, — произносит муж. — Дети, выйдите из комнаты.
Дети выходят.
— Ты, конечно, уже догадалась, где я был все это время?
О чем мне догадываться? О «теплой бабенке», как доложил мне шофер? У меня и сил не хватало на догадки.
Я отрицательно качаю головой.
— Я полюбил женщину. Как тебя когда-то. Полюбил во второй раз в жизни.
Мне все равно.
— Любовь — это серьезная вещь. Тебе надо быть с ней, — говорю я.
— Увы, это невозможно, — печально упиваясь своей неизбывной тоской произносит муж. — Понимаешь, она дочь посла, она привыкла к другому уровню жизни. Я не смогу ей его дать. Я решил вернуться.
Чевой-то? Люди добрые? Чевой-то он сейчас произнес?
— Она дочь посла, и ей нужен уровень? А я кто — кухарка и прачка? И должна жить вот так, как сейчас? Отправляйся-ка ты к любимой и старайся обеспечить ей хорошую жизнь. А мы тут без тебя.
Он суетливо собирается. Встает и уходит.
Я его от всей души простила. Прощеное воскресенье.
Ладно, как-то проживем. Ничего.
Вечная весна
Ушел он, а через месяц вернулся.
— Не могу жить без детей, — говорит. — Позволь жить с вами.
— А любовь?
— У нее муж в Берлине, галереей художественной владеет. К нему она едет.
— А как же ты?
— Буду жить дальше. Кроме вас, у меня никого нет.
Так и остался. Мальчишки рады. Пусть.
У него к этому времени на службе неприятности. Собирается увольняться на пенсию. Сейчас разрешили увольняться, если 20 лет отслужил. Пенсия будет. Не совсем такая, как если бы отслужил 25 лет, но все же — пенсия. А ему только сорок с небольшим.
— У меня бизнес продвигается. Скоро деньги большие пойдут. Заживем! — обещает муж.
Ну, мы и зажили.
Дочь к поступлению готовится. Работу себе в газете нашла, чтобы публикации сделать. Она на журфак собралась. Средний сын занимается дополнительно английским и ходит в спортивную секцию на карате. Младший сын учится в Гнесинке. У него помимо английского репетитора еще и репетитор по сольфеджио. Мое дело деньги зарабатывать. Я стараюсь.
Однажды раздается звонок. Я одна дома. Снимаю трубку. Там плачущая женщина. Просит Артема. Говорит, они партнеры по бизнесу.
— Представляете, — жалуется она, — я на секунду вышла из машины сигареты купить, а мою машину обокрали! Всё украли — и перчатки лайковые, и документы по бизнесу. Я не знаю, что мужу скажу. Позовите, пожалуйста, Артема. Может, он подскажет, как бумаги восстановить.
— Ой, а его нет. И когда будет, не знаю. Вы только не плачьте, пожалуйста. Ну, перчатки… Наживное дело. И бумаги восстановятся — вот увидите. А паспорт тоже пропал?
— Нет, паспорт у меня в сумочке был, которую я с собой взяла. Чудом.
— Вот видите! Вы счастливая. Повезло как! Не плачьте из-за перчаток, не стоит оно того. Сегодня день еще такой тяжелый. Бури магнитные объявили. У меня целый день голова тяжелая и на сердце тоска. Это от бурь.
— Правда? Может быть! Меня Таня зовут. А вас?
— А меня Галя.
— Галя, передайте, пожалуйста, Артему, что звонила Татьяна, жена Сергея Попова. Пусть мне срочно перезвонит.
— Обязательно передам! А вы только не плачьте больше.
Приходит муж. Я ему все передаю, про бедную женщину, как ее ужасно обокрали, как она плакала.
— Позвони ей. Помоги.
— Ладно. Разберусь.
Все это не мои дела, я в это не лезу.
Проходит пара недель. Звонок. Низкий женский голос, вроде не очень трезвый, просит Артема.
Его опять же нет, о чем я и сообщаю.
— Я звоню потому, что он мне должен десять тысяч долларов. Если он немедленно мне их отдаст, меня убьют. И вот чтобы меня не убили, я вынуждена буду сообщить тем людям ваш телефон и адрес.
Опять? Да что ж это такое?
— Простите, какие десять тысяч? Вы о чем?
— Он ребенку инструмент купил на мои деньги! — истерически вопит явно пьяная баба.
— Инструмент? Что за инструмент? Мой сын играет на блок-флейте. Она стоит десять долларов. Да, инструмент ему нужен будет. И за него я заплачу восемьсот долларов. Вы что-то не то говорите.
— В общем, пусть звонит мне, — туманно требует тетка. — Телефон мой запишите.
Я записываю телефон, который начинается так же, как наш.
— Вы где-то рядом живете? — спрашиваю.
— В соседнем доме, — отвечает. — Скажите, Нора звонила, пусть немедленно перезвонит.
Приходит муж.
— Что за десять тысяч ты должен? Какой инструмент ты купил?
Даю ему номер телефона.
— А! — кивает он. — Это все ерунда. Это… Это моя дура звонит.
— Что за «моя дура»?
— Ну, моя…
— Это вот эта пьянь — твоя?..
— Нет, это ее подруга. Рядом тут живет. Она к ней часто приезжает, вот и решили…
— А почему у подруги наш номер телефона?
— Нет, это Татьяна ей дала…
И тут вдруг я понимаю: Татьяна! Та, которую я утешала, что у нее перчатки украли. Жена Сергея Попова…
— Это та самая Татьяна?
— Да, — разводит муж руками, — скучает по мне, грустит.
— Что же вы все от меня-то хотите? Почему без меня никак не определитесь?
Он говорит мне об их любви. О том, что фамилия Татьяны на самом деле Сударикова. Что муж ее был помощником министра культуры Демичева, выехал в Германию, открыл там галерею русского искусства… Вот сейчас она уезжает к нему… Тоскует…
Одного не понимаю — почему я должна принимать во всем этом участие?
…Сударикова все-таки уехала в Берлин. И заскучала. Теперь она звонила нам из Берлина. Там было 11 вечера, у нас — час ночи. Мне каждое утро полагалось на работу. Пьяная женщина знала всех детей по именам и слезно умоляла позвать папу.
Папы не было.
Несколько раз она говорила со мной. Ох, что она только говорила! О том, как ей хорошо в Берлине, как много у нее молодых поклонников, какие парти она посещает…
— Ты знаешь, что такое парти? — спросила она у меня.
И тут я не выдержала. Лопнуло терпение. Я до этого очень долго разговаривала с ней как человек с человеком. Пыталась вразумить. Объяснить, что мне надо спать, я устаю… Ей-то какое до этого всего было дело? Ну ладно. НЕ умеешь по-человечески, получай по-своему. Это ты наверняка поймешь, посольская дочь!
— Где мне знать, что такое парти? Я только одну «парти» знаю, старая минетчица: коммунистическую парти, в которой ты и твой Сергей Попов исправно состояли. И у меня есть друзья в Берлине, которым очень интересно обнаружить у себя под боком работников КГБ.
— Откуда такие сведения? — изменившимся и вполне трезвым, даже, я бы сказала, деловым голосом промолвила Сударикова.
— Это ты не у меня спрашивай. Но знай: еще звонок сюда, я сделаю то, что обещала.
Больше она не звонила.
Потом, через десять лет, я увидела ее в Берлине. Мы оказались на соседних креслах в итальянской парикмахерской на Ку-Дамме.
Я никогда ее до этого не видела. Не поняла просто, почему эта высокая, дорого, с шиком одетая женщина так пристально смотрит на меня. Потом позвонил ее мобильный.
— Да! — ответила дама по-русски. — Да! Татьяна Попова! Слушаю вас.
Голос! Тот самый голос! Не перепутать. Зачем судьба нас свела?
Ну… просто мир тесен.
И моя судьба любит преподносить мне истории в полном их сюжетном завершении.
Трой Данн
Ура! Оля поступила в МГУ на журфак! Без всяких репетиторов, если не считать, конечно, английского. Я занималась, как могла. И вот результат.
Мы все радуемся, понятное дело.
Мой ребенок легко осуществил то, что мне в свое время запретили.
Я снова мечтаю учиться.