У меня сами собой, как стон, вырвались стихи. Пусть будут.
У нее, конечно, были на то причины:
Редко водятся в наших краях мужчины,
Редко кто согласится жениться — не просто спать,
Ну, а дети чужие — у них есть мать…
Хоть бы мачехой стала дочке его!
Но жадна: не отдаст ничего своего.
«Мой» — и точка.
А сердце болело и ныло…
Не тоска ли по дочке тебя убила?
Папочка-а-а…
Вспоминаю, как маленький Пашенька плакал, прощаясь с дедом:
— Дедушка, не уезжай! Дедушка, не уезжай!
Ну, почему все так? Почему?
И снова сами собой складываются строчки стихов:
«Помню себя с раннего детства», —
Такими словами ты начал свое письмо,
В котором старался связать воедино
Разорванные ниточки наших жизней.
«Папочка, я ничего не знаю о тебе»…
…Ты написал.
О том, какие были лошади.
О душистых лугах.
О молодой своей маме
(когда она еще не знала потерь),
О своем братике (моем дяде, которого убьют под Сталинградом),
О вязком кровавом море войны,
Из которого Бог тебя вытолкнул невредимым.
О добрых венгерских девушках весной 45-го.
Я, как и ты, помню себя с раннего детства.
Помню тебя с раннего детства.
Моего. Любимого. Не отделимого от моего существования.
Я знаю о тебе все.
Мы выживаем
Что мы имеем?
Я жива. Скоро буду здорова. Дети тоже здоровы. Слава Богу. У нас все хорошо. Надо только сообразить, как прожить то время, пока я еще не могу давать уроки. Ну — просто: что нам есть?
Ресурсов — ноль.
Но почему-то нет никакого уныния. Есть уверенность, что все как-то образуется. И правда.
Мама присылает мешок картошки и большую кастрюлю квашеной капусты. Это очень щедрый дар. Она на пенсии. Было время, пенсионеры не бедствовали. Сто тридцать рублей пенсии — это еще своим внукам подкидывать можно. Но время это кончилось. Теперь от ее пенсии остались жалкие гроши. И я ценю этот мешок картошки как самый щедрый дар.
Ничего! Мы продержимся. Главное — не унывать.
В положенные дни хожу на прием к врачу. Она мной недовольна: гемоглобин все еще низкий.
— Вы плохо питаетесь, — ругается она. — Надо есть икру, мясо, гранаты! Надо гемоглобин поднимать, так у вас никогда сил не будет.
— Я ем, — отвечаю я.
Ну не могу я сказать, что у нас только картошка на все про все.
— Вижу я, как вы едите, — ворчит врач и отсыпает мне волшебный дар: гуманитарную помощь из Германии, препарат железа, поднимающий гемоглобин мгновенно.
Вот это дело! Начала его пить, и силы сразу прибавились. Пошла на поправку.
В следующий раз прихожу продлевать бюллетень, а моя врач заболела. Иду к той, что заменяет. Мне же всего продлить, до следующего посещения.
Чужая врач изучает мою историю болезни.
— Ай-яй-яй, что у вас было! Ай, какая операция! Это знаете почему? По грехам вам воздается!
Я ошеломлена. Я же только больничный продлить зашла, а тут такие мои разоблачения… Сижу, перед глазами круги.
— Вам, знаете, что надо? Три раза в день бить земные поклоны. По сорок раз. И повторять: «Господи, прости меня, грешную». И вот: я еще дам вам молитву, читайте ее как можно чаще. Можно до ста пятидесяти раз в день. И вот, можете у меня чай купить, специальный, освещенный.
— Спасибо, не надо, — отказываюсь я.
Я вообще не понимаю, на каком я свете. У врача — или? Я деморализована и ответить ей, как подобает, не могу.
Мне бы к главврачу пойти с ее молитвами, с ее чаем за 50 долларов… Но куда мне! Силенок пока маловато.
Так и лежат у меня на память ее молитвы.
Не божий она человек. От таких отойти подальше, чтоб ладаном слишком не пахла. А то и задушит.
Сон. Танюся
Когда не стало моей дорогой Танечки, одна соседка, очень ее любившая, сказала мне: вот теперь смотри, какой она тебе приснится. Из сна поймешь, что она о тебе думает, не обижается ли.
Я все ждала, чтобы она мне приснилась, но напрасно.
И вот через двенадцать лет после ухода я увидела ее во сне. Такой сон, как явь. Мы где-то в гостях, суета, много народу, все галдят, шумят. Вдруг я смотрю: Танюся. Что-то тихонько делает, хлопочет. Я подбегаю к ней и говорю:
— Так ты не умерла!
Она поднимает на меня свои огромные голубые глаза, но молчит. А я думаю: ну, все! Теперь-то мы с ней заживем — только вместе, никогда не расставаясь, только счастливо! Мы все будем ее беречь, любить, будем рядом… Детки уже подросли, столько помощников у нее, Оленьку свою любимую и не узнает!
Танюся молча встает и идет к двери. Я бегу за ней. Она уходит, значит, и я должна. Вместе уйдем.
Мы идем по улице. Она чуть впереди, я едва успеваю, так быстро она идет.
Оказываемся за городом, у подножия прекрасных гор. Она вдруг быстро-быстро и очень легко идет вверх, по почти отвесной горе.
Я стараюсь догнать ее. Ноги начинают вязнуть, как это бывает во сне.
— Подожди! — зову я.
Она чуть оглядывается, через плечо. Я понимаю, что должна карабкаться дальше. Я иду все выше и выше. Мне осталось совсем немного: надо одолеть трудный подъем, и я на вершине.
Танюся еще раз оглядывается. Я рывком, из последних сил, взбираюсь на самый верх.
Оглядываюсь — ее нигде нет. Но я почему-то понимаю, что она хотела мне сказать:
— Иди вперед. Не останавливайся. У тебя все получится.
Спасибо, что пришла ко мне во сне, моя любимая!
Новая жизнь
И вот только поправляясь после своей болезни, я поняла, что пришла пора мне начать совсем новую жизнь. Я ведь, по сути, столько лет не жила! И совсем не развивалась как личность. Разучилась принимать решения и даже, по ощущениям, не повзрослела. Я жила, претерпевая и превозмогая трудности, которые каждый день на меня наваливались. Держалась, как могла, но дальше так продолжаться не могло.
Я сама для себя решила определить, чего же я именно хочу от жизни. И второе — какими путями я этого могу добиться.
Я сказала себе: для себя лично я хочу, во-первых, освежить свои знания в области психологии, я хочу написать исследование, касающееся творчества Мандельштама (меня очень интересовали его так называемые кодовые слова), я хочу, наконец, попробовать себя в писательстве, раз мне дано продолжение жизни.
Что мне для этого надо сделать? Мне конечно же надо меньше работать. Могу я это себе позволить? Сейчас нет! Не могу! То есть — не могу в полном объеме. Потому что на мне по-прежнему дети.
Я решила не расстраиваться. Я сказала себе: дети вырастут. У меня будет время, принадлежащее мне. А пока я могу кое-что из запланированного осуществить. Например, психология. Новые знания мне вполне по силам усвоить. Тем более надвигались каникулы.
И тут как раз позвонил мой знакомый, еще с институтских времен. Нашел меня через общих знакомых. Он эмигрировал в Штаты в семидесятых, стал там программистом и прилетел в Москву по работе. Мы встретились. Пошли гулять по Бульварному кольцу (мой любимый маршрут). Он о себе рассказывал, я о себе. Поделилась своими планами. И он спросил:
— А ты слышала об НЛП?
— Нет. А что это?
— Нейро-лингвистическое программирование.
Я впервые слышала этот термин. Но, конечно, меня заинтересовала «лингвистическая» часть.
Мой знакомый мне и говорит:
— Ты так излагаешь свои планы, словно ты сложившийся специалист в НЛП. Тебе надо этим заняться.
— Я бы с удовольствием. А как?
— Ты по-английски читаешь?
— Еле-еле.
— Это уже хуже. Но — дело разрешимое. Уж очень у тебя хорошо голова работает в этом направлении.
Мы стали встречаться почти каждый день. Он давал мне распечатки на английском и, с ходу переводя, объяснял мне самую суть. Это действительно было по мне, казалось очень простым и при этом удивительно действенным. Потом я записалась на специальные психологические курсы и увидела, что там уже вполне осознанно используют техники НЛП. Значит, у нас процесс пошел, не прошло и двадцати лет с момента возникновения НЛП в Калифорнии…
Потом, во время предвыборной кампании президента в 1996 году я увидела, что команда Ельцина вовсю пользуется методами НЛП. Не знаю, это ли помогло ему победить на выборах или что-то другое, более примитивное, но не менее действенное.
Я на выборы больше не ходила.
Почему?
Идем с Пашкой мимо метро «Октябрьская». Там цветами торгуют, сигаретами… В общем, чем только не торгуют. Времена такие — сплошная торговля.
Решила купить цветы.
Выбираю и вижу: продает цветы молодой парень, красивый… И сидит он на такой же тележке с колесиками, на какой сидели инвалиды в моем раннем детстве.
Парень без обеих ног!
Ну, в детстве моем — понятно. Такую войну прошли. Враг вероломно напал, с фашизмом боролось.
А сейчас — почему?
Парень говорит Пашке, который тоже пристально смотрит на него:
— Чечня, братишка.
Я не хочу покупать цветы. И не могу не купить.
«Чечня, братишка…»
Значит, и о наших детях позаботилась наша власть. И им предстоит.
Декабрь 1996. Парад планет
В декабре к нам приезжает наш друг из Питера, Аркадий Волк. Когда он у нас, жизнь бурлит, приключение за приключением, клубы, вечеринки… Он сначала подружился с Олькой, потом пришел к нам домой, и вот мы друзья. Так Аркаша и остался одним из моих самых близких друзей: могу говорить с ним обо всем, знаю, что поймем друг друга. Он умеет дружить. И докажет это…
А пока — фестиваль «Поколение», мы с Пашкой и Аркашей ходим на выступления… 24, 25 декабря — Рождество идет. Весь мир уже празднует. Я покупаю журнал ELLE, который только недавно стал выходить на русском, и читаю гороскоп на 1997 год.
Интересные вещи обещает астролог: все изменится уже в конце декабря 96-го года. Для многих именно в это время дверь за прошлым закроется навсегда, будто его и не было, и откроются новые двери. Жизнь у большинства людей изменится кардинально, от малого до самого большого. И все это потому, что планеты выстроятся в ряд, что бывает очень редко. Парад планет.