— Мистер Салливан, я не уполномочен…
— Я за себя заплачу, — сказала Карен.
— …включать в соглашение кого-то ещё. Это будет очень… что? Ну, если вы возместите расходы — я так понимаю, это говорит миз Бесарян? Но должен вас предупредить, мэм, мы планируем воспользоваться экспресс-ракетой; дополнительные пятьдесят килограмм обойдутся в… Анна? Секундочку, пожалуйста… примерно в шесть миллионов долларов. Приём.
Я улыбнулся Карен.
— Женщина за шесть миллионов долларов.
— Не проблема, — сказала она.
— Ну… тогда всё в порядке, — ответил Смайт. — Всё в порядке. Но помните, вы полетите срочной грузовой ракетой — это самый быстрый способ добраться до Луны. Они беспилотны и не приспособлены для пассажиров. Это будет не слишком комфортабельное путешествие. Приём.
— Что такое комфорт, в конце концов? — сказала Карен. — Нам не нужны мягкие кресла. Мы знаем, какая снаружи температура, но безразличны к ней. Сколько времени займёт перелёт?
— Нужно сказать «приём», — подсказал я.
— Э-э… приём, — сказала Карен.
Задержка сигнала, затем:
— Двенадцать часов.
Карен фыркнула — я и не знал, что она и сейчас умеет так делать.
— В самолётах я проводила и больше.
— Тогда договорились, — сказал я. — Мы летим. Вы сказали, что пришлёте за нами машину?
— Да, пришлём. Каков ваш текущий адрес?
Карен сказала.
— Отлично, — ответил Смайт. — Мы всё устроим. Вы уже на пути к Луне.
Я на пути к Луне…
Я покачал головой.
На пути к чёртовой Луне.
37
Видеофон лунобуса снова пискнул.
— Всё в порядке, — сказал Габриэль Смайт, как только я принял звонок. — Всё в порядке. Он уже летит. Джейкоб Салливан уже летит сюда.
— Грузовой ракетой? — спросил я.
— Да. Сейчас он на пути к Флориде.
— Когда он будет здесь?
— Через четырнадцать часов.
— Ну, значит, нам особенно нечего делать, пока он сюда не доберётся, верно? — сказал я.
— Вы видите, что мы идём вам навстречу, — сказал Смайт. — Мы делаем всё, что в наших силах, чтобы вам помочь. Но четырнадцать часов — это долгий срок. Вам нужно поспать.
— Я так не думаю. Я вполне способен не поспать одну ночь. И у меня есть таблетки. Спросите доктора Ын. Я сказал ей, что страдаю от постоянной сонливости, и она дала мне какой-то стимулятор.
— И всё же, — сказал Смайт, — через четырнадцать часов всё только станет сложнее. А контролировать троих слишком хлопотно. Вы не думаете, что одного можно бы было отпустить? Скажем, в качестве жеста доброй воли?
Я подумал об этом. Строго говоря, мне, вероятно, вообще не нужны заложники — в конце концов, я мог уничтожить весь Верхний Эдем, просто взорвав лунобус. И Смайт был прав: трое — это и правда слишком много, чтобы эффективно контролировать. Но мне не хотелось менять никаких параметров.
— Я так не думаю, — ответил я.
— Ну же, Джейк. Ведь вам же будет проще следить за двумя людьми вместо трёх. Или за одним…
— Не испытывайте судьбу, Гейб, — сказал я.
— Ладно, ладно. Но одного-то заложника вы можете отпустить?
Чёрт, три — это действительно многовато. Плюс, совсем скоро мне их придётся кормить.
— Вы, вероятно, хотите вернуть Брайана Гадеса, — сказал я. — Его я не отдам.
— Мы примем любого, кого вы решите отпустить, Джейк. Выбор за вами.
Я осмотрел свою команду. Гадес сидел с решительным выражением на круглом лице. Хлоя Хансен выглядела смертельно напуганной; мне даже захотелось как-то её успокоить. Я отключил телефон.
— А вы? — спросил я Акико Утияму. — Вы хотите уйти?
— Хочешь, чтобы я умоляла? — спросила она. — А вот хрен тебе.
Я опешил.
— Я… я стараюсь хорошо с вами обращаться.
— Да ты на нас срать хотел, сучий ты сын. Не говоря уж про всех наших близких.
— Я собирался вас отпустить.
— Собирался. Великодушный тиран.
— Нет, то есть, если вы…
— Так отпусти меня. Или не отпускай. Но не жди, что я скажу тебе за это долбаное спасибо.
— Ладно, — сказал я. — Можете идти. Активируйте шлюз.
Акико секунду смотрела на меня — выражение её лица не изменилось.
— Но когда вернётесь домой, — добавил я, — вымойте рот с мылом.
Она поднялась с кресла, в котором сидела, и пошла к шлюзу. Я дождался, пока она закончит шлюзование, потом вернулся к видеофону.
— Смайт, — сказал я.
Пауза.
— Смайта сейчас нет, — ответил голос женщины-диспетчера.
— И где же он?
— В туалете.
Везучий чёрт. Интересно, это правда, или они опять пытаются меня надуть.
— Ладно, скажите ему, что я только что послал ему подарочек.
Грузовой отсек ракеты имел форму цилиндра высотой метра три и диаметром примерно метр. По сравнению с ним третий класс казался роскошным.
— Как… э-э… вы хотели бы расположиться? — спросил Хесус Мартинес, мускулистый лысый мужчина, надзирающий за погрузкой.
Я посмотрел на Карен. Она вскинула брови, оставляя это на моё усмотрение.
— Лицом к лицу, — сказал я. — Окон нет, так что смотреть будет особо не на что.
— Света тоже не будет, — сказал Хесус, — когда задраят люки.
— А вы не можете дать с собой нам этих светящихся штук? — спросил я. — Люцифериновых, или как их?
— Думаю, можно, — ответил Хесус. — Но каждый грамм стоит денег.
— Запишите на мой счёт, — сказала Карен.
Хесус кивнул.
— Как скажете, миссис Бесарян. — Он велел стоящему рядом с ним человеку принести световых палочек, потом, снова повернувшись к нам, сказал: — Вы ведь понимаете, что нам придётся пристегнуть вас на первый час, когда ракета будет разгоняться с постоянным ускорением. Но потом вы сможете отстегнуться, если пожелаете. Как видите, мы уже выстлали внутреннюю поверхность грузового отсека смягчающим материалом. Ваши тела прочны, но старт будет тяжёлым.
— Это нормально, — сказал я.
— Хорошо, — ответил Хесус. — Сейчас время Т минус шестьдесят минут. Давайте устраиваться.
Я вошёл в вертикальный цилиндр грузового отсека и прислонился к закругляющейся стене напротив входа. Потом я развёл в стороны руки, приглашая Карен к себе в объятия. Она тоже вощла в отсек и обхватила меня. Почему бы нам так и не лететь, обнявшись? Конечности у нас не затекают.
Хесус и двое его помощников немного подвигали нас и пристегнули.
— Такие, как вы, искусственные тела — это, возможно, будущее пилотируемой космонавтики, — сказал Хесус, не прерывая работы. — Никакого жизнеобеспечения, и о длительных перегрузках беспокоиться не нужно.
Тот, кого Хесус отправлял за световыми палочками, вернулся.
— Они светят по четыре часа каждая, — сказал он, переламывая одну и встряхивая; она залила помещение светом… зелёным, полагаю, то был оттенок зелёного цвета. — У вашего брата нормальное ночное зрение?
— Более чем нормальное, — ответил я.
— Тогда вам будет достаточно одной за раз, но на всякий случай вот ещё.
Он засунул их в сетчатый карман, закреплённый на стене грузового отсека, где Карен легко могла их достать.
— Да, и её одно, — сказал Хесус. Он протянул мне нечто такое, чего я не видел уже очень-очень давно.
— Газета? — спросил я.
— Сегодняшняя «Нью-Йорк Таймс», — ответил он. — Ну, по крайней мере, первая страница. Они печатают тысячу экземпляров ежедневно, на бумаге, для Библиотеки Конгресса и нескольких чудаков, готовых платить по тысяче баксов за печатный экземпляр.
— Ага, — сказал я, — слышал о таком. Но зачем это мне?
— Таковы были инструкции от парней на Луне. Это поможет вам доказать, что вы прилетели с Земли; никаким иным способом, кроме как грузовой ракетой, газета не могла добраться до Луны за двенадцать часов.
— О, — сказал я.
Хесус запихнул газету в другой сетчатый карман.
— Всё готово? — спросил он.
Я кивнул.
— Да, — сказала Карен.
Он улыбнулся.
— Мой вам совет: не говорите о религии, политике или сексе. Ни к чему затевать спор в ситуации, когда вам друг от друга никуда не деться.
С этими словами он захлопнул изогнутую дверь грузового отсека, и мы остались одни.
— Ты в порядке? — спросил я Карен. Мои искусственные глаза адаптировались к полутьме быстрее биологических; опять же, наверное, благодаря различиям между электроникой и химическими реакциями.
— Мне хорошо, — ответила она; это прозвучало вполне искренне.
— Кстати, ты раньше летала в космос?
— Нет, хотя всегда хотела. Но к тому времени, когда начал развиваться космический туризм, мне уже было под шестьдесят, и доктор меня отговорил. — Пауза. — Как хорошо больше не беспокоиться об этом.
— Двенадцать часов, — сказал я. — Это может показаться вечностью, если нельзя заснуть. А мы ведь даже не можем эмоционально расслабиться. В смысле, что там на Луне вообще происходит?
— Они вылечили другого тебя. Если бы у тебя этой болезни не было, значит…
Я чуть-чуть качнул головой.
— Это врождённый дефект. Можно называть вещи своими именами.
— Ну, если бы у тебя его не было, ты бы не пошёл на мнемосканирование в таком возрасте.
— Я… прости, Карен, я не критикую твой выбор, но, в общем, если бы у меня не было этого врождённого дефекта, я не уверен, что вообще стал бы этим заниматься. Я никогда не стремился обмануть смерть. Я лишь не хотел, чтобы меня обманули, лишив нормальной жизни.
— Когда я была в твоём возрасте, я вообще не задумывалась о том, чтобы жить вечно, — сказала Карен. А потом её тело немного сдвинулось, словно чуть-чуть сжавшись. — Прости; я не должна была так говорить, да? Я не хочу, чтобы ты комплексовал из-за нашей разницы в возрасте. Но это правда. Когда впереди ещё десятки лет жизни, они кажутся такими долгими. Всё относительно. Ты читал Рэя Бредбери?
— Кого?
— Вздох. — Она снова произнесла слово, а не изобразила звук. — Когда я была подростком, он был одним из моих любимых писателей. Один из его рассказов начинается, когда он — или его персонаж; уж мне-то как писателю не стоило бы смешивать автора и его героя — вспоминает свои школьные годы. Он говорит: «Представьте себе лето, которое никогда не кончится». Школьные летние каникулы! Всего два коротких месяца, но когда ты молод, они кажутся бесконечными. Однако когда тебе восемьдесят и доктор говорит, что тебе осталось в