Костя внимательно слушал Иволгина и, хотя ему хотелось сейчас же вступить в разговор и кое в чем не согласиться с Левой, он одобрительно думал: «Давай, Лева, не страшись трудностей, лезь в глубины жизни, авось как-нибудь разберемся».
— И все-таки, Лева, у каждого времени свой героизм. Возьми наши дни, наши шестидесятые годы! Разве люди не будут завидовать нам? Правда ведь, девочки, будут?
Дина почему-то обратилась за поддержкой только к подругам. Те шумно, с визгом и объятиями выразили свое согласие. Такая бурная поддержка всех рассмешила. Но Иволгин, предостерегающе приподняв руки, сказал:
— Дослушай меня, Динка, до конца. Я не унижаю наше время. Только глупец не оценит наши дни — покорения атома и завоевания космоса. Но учти одно: новое поколение всегда сравнивает свои поступки с прежними. И не потому, что новое поколение хуже, а потому, что от одного поколения к другому переходят традиции.
Костя, как и все ребята, слушал Иволгина с интересом. Лева был парень начитанный, думающий. Недаром в школе ему дали кличку «Доктор философских наук».
— Послушайте, ребята, — после короткого молчания сказал Костя. — Иногда я закрываю глаза и мысленно переношусь в разные эпохи и исторические периоды: то представлю себя в среде декабристов или рядом с Чернышевским и Добролюбовым, то вижу себя где-нибудь на Нерчинской каторге с большевиками, то перенесу себя в Донбасс, в маленький шахтерский городок Краснодон… Для меня нет ничего выше молодогвардейцев. Какое счастье прошагать с такими по свету! Не правда ли? И часто я думаю: ну, случись такое у нас в Веселой Горке, мы бы с вами оказались способными сделать все, что они сделали, или струсили бы?
— Я убеждена: случись у нас такое, наши ребята пошли бы по стопам молодогвардейцев. Наши не хуже. Что Родине надо, то и сделают, — твердо сказала Дина.
— А интересно, как бы поступили молодогвардейцы, если бы они оказались на нашем месте, вот здесь, в Веселой Горке? — спросил Костя.
— Мне кажется, они не стали бы жить тут ни одного дня, организовали бы бригаду и уехали на целину, — опережая всех, сказал Цыганок.
— Ты, Цыганок, плохо знаешь Олежку и в особенности Ваню Земнухова, — не согласился Иволгин. — Они очень любили свой край, Донбасс. Рабочие поселки, выжженную солнцем степь, овраги, балки… Это же их родная стихия!
— По-моему, они все учились бы, — вступила в разговор Дина Столетова. — Олег пошел бы в политехнический, Уля — в педагогический, Ваня Земнухов — в литературный.
Предположения посыпались со всех сторон:
— А Туркенич — в военную академию.
— Люба Шевцова — в театральный…
— Радик Юркин — в радиотехнический.
— Сергей Левашов — в пограничную школу.
— А по-моему, ребята, всё было бы иначе, — убежденно сказал Костя. — Молодогвардейцы остались бы в Краснодоне и пошли бы работать на шахту. Учиться — учились бы, конечно. Но, будь они на нашем месте, в Веселой Горке, они создали бы свою бригаду и пошли бы на животноводческую ферму… Вот в этом, ребята, и состоит особенность сегодняшнего дня.
Цыганок вздохнул, захлопал в ладоши:
— Ай-ай, Олег Кошевой — на животноводческой ферме… Ваня Земнухов — дояр… Любка Шевцова — телятница…
— Ну, перестань ты, Цыганок, паясничать! Речь идет о нашей будущей жизни, а он, как шут, удержу не знает! — резко оборвал Цыганка Лева Иволгин.
— В самом деле, Цыганок, перестань. Свою судьбу решаем, — взмолилась Дина.
Сконфуженный Цыганок забился в угол, сомкнул тонкие губы и всем своим видом говорил: «Молчу! Будете просить — не произнесу ни слова».
Но о Цыганке тотчас забыли. Каждый думал о другом: завтра будет окончена школа, что же дальше? Уезжать? Куда? Зачем? Оставаться в Веселой Горке?.. Ну, а как же ребята? Остаться без них? Столько лет провели вместе, учились, дружили и вдруг на пороге большой жизни разбежаться в разные стороны…
— Надо выяснить главное, — нарушая молчание, сказал Лева, — есть ли среди нас такие, которые не хотят оставаться в Веселой Горке?
Ребята замерли.
— Я не хочу оставаться в Веселой Горке! — с обидой в голосе выкрикнул Цыганок.
Ребята посмотрели на него с недоумением.
— Цыганушка, милый, — с ласковой ноткой в голосе заговорил Иволгин, — мы тебя попросим остаться. Ты не обижайся на меня. Ну извини, в конце концов, если я в чем-нибудь перед тобой провинился.
18
В шуме и гаме никто не слышал, как отворилась дверь и в комнате появился Ганька. Он не ожидал увидеть здесь столько народу и растерялся.
— Костя, я войду? — робко спросил Ганька.
— Ура герою мирного времени!
Костя подскочил к нему, стянул с его головы кепку, вытряхнул его из пальто и, положив руки на его плечи, подтолкнул вперед.
— Вот, ребята, Гавриил Овечкин. Может быть, не все вы его знаете. Этот человек думает не о себе, а в первую очередь о других. Желая спасти от неприятностей старшего пионервожатого, он взял на себя вину за проступок, которого не совершал.
— Ура герою мирного времени! — крикнул Цыганок и бросился к Ганьке. — Качать его, ребята!
Все повскакали с мест, радуясь тому, что можно подвигаться, покричать, отвлечься от трудного разговора.
Десятки рук подхватили Ганьку и стали подбрасывать вверх. Костя и сам поддался азарту. А потом довольного, возбужденного Ганьку посадили за стол, и ему казалось, что все смотрят на него, как на героя.
— Костя, откуда ты обо всем узнал? — тихонько спросил Ганька.
— Вот лежат Женькины ботинки. — Костя показал на окно. — Нетрудно догадаться.
Ганька осторожно, но все-таки нетерпеливо развернул бумагу. Да, это были Женькины ботинки — с облупленными и загнутыми носками. Ганька помнил их не хуже, чем свои собственные.
— А кто же украл, Костя?
— Николка Петухов спрятал. Отомстить Женьке задумал.
— Ну и гад Петух! — возмутился Ганька. — Ты ему хоть надавал за это?
— Ну, бить я его не собирался, это, брат, непедагогично, а подзатыльник по-дружески отвесил.
Вскоре Костя заметил, что Ганька подремывает, и шепнул ему:
— Лезь на печь и спи.
Ганька забрался на печь, но, снедаемый любопытством, старался перебороть сон, чтоб посмотреть, чем занимаются старшеклассники. Он засыпал на несколько минут, просыпался, приподнимал голову и снова засыпал.
А старшеклассники после фокусов, которые показывал Цыганок, принялись снова петь, потом декламировали стихи и, наконец, так громко заспорили, что Ганька закрыл ухо ладонью.
Сквозь сон он слышал, как Лева Иволгин кричал:
— Решено! Останемся в колхозе на два года. Кто за то, чтобы наша бригада называлась именем «Молодой гвардии»? Все!
Когда, в какой ночной час разошлись ребята по домам, Ганька не слышал. Он сладко спал. Ему снился сон. Колхозное поле покрыто цветущими маками: красными, розовыми, белыми; среди маков синеют васильки. Раскинув руки, как крылья, десятиклассники летают над полем и собирают букеты из маков. Ганька стоит на краю поля и думает: какая хорошая работа! Как им весело летать! Среди десятиклассников летает Костя. Только, в отличие от других, у него на спине пропеллер. Костя стремительно взлетает вверх, потом делает пике и у самой земли снова взмывает в облака. «Ганька! Ганька!» — зовет его Костя и бросает ему красный мак. Но мак в Ганькиных руках становится облупленным ботинком с загнутым носком.
Ганька проснулся, протер глаза, не понимая, где он.
Костя и в самом деле звал его:
— Ганька! Гавриил Овечкин! Вставай, братец, в школу опоздаешь. Ишь ты как заспался!
Костя стоял босой, в одних трусиках. Солнце заливало комнату, патефон разносил по всему дому мелодию бодрого марша.
Ганька проворно соскочил с печки, несколько раз присел в такт музыке. На сердце у него стало хорошо и радостно. В эту минуту он был уверен, что Косте ничего плохого грозить не может, что он останется в школе, и вообще жизнь состоит только из добра и удач, и живут на свете только хорошие люди.
Ганька помчался домой, наскоро позавтракал, забрал учебники и рысью припустил в школу.
Возле крыльца его встретил Женька:
— Овечкин, слышал новость?! Весь десятый остается на ферме. Бригаду называют «Молодая гвардия».
Ганька презрительно сморщился: подумаешь, удивил!
— Я это все еще с вечера знал. Они сегодня всю ночь у Кости дома договаривались. А я там ночевал.
Женька от зависти только заморгал ресницами.
Днем ребят поджидала еще одна новость.
В школе появился корреспондент в дымчатых очках. Костя в это время стоял в коридоре. Корреспондент прошел мимо него и даже не кивнул головой.
Ганька пошел за корреспондентом, но тот круто повернулся и скрылся за дверью десятого класса.
19
Весь день Илья Ильич Занимался Костиными делами. Утром он побывал у секретаря райкома комсомола.
Петр Голубев, его бывший ученик, худощавый, с длинными зубами, которые выпирали наружу, из-за чего казалось, что он все время улыбается, приветливо встретил Илью Ильича, усадил на свое место, а сам, по старой школьной привычке, разговаривал с ним стоя.
Голубев считал, что Костю необходимо снять с работы и дать ему выговор, чтобы впредь неповадно было морочить голову корреспондентам газет.
Илья Ильич предлагал с выговором не торопиться и решительно требовал оставить Костю в школе.
— Ты пойми, Петя, — говорил он. — Ботинки пятиклассник не украл, а спрятал из чувства глупой мести. А Костины побуждения были самые чистые, быть может, только по-юношески необдуманные. Всего лишь в этом и заключалась его вина.
— И все же факт остается фактом, — упрямо твердил Голубев.
Илья Ильич направился к секретарю райкома партии.
— Слышал, слышал о Костиных проделках, — грустно улыбнувшись, сказал секретарь. — Только вот что именно побудило пионервожатого поступить так, а не иначе, я раньше не знал. Признаюсь.
Он долго и придирчиво расспрашивал Илью Ильича о работе школы, о жизни учителей, о Косте, припомнил, каким замечательным человеком была его бабушка, Александра Ивановна. Когда-то давно она, старая коммунистка, дала ему, Сергею Семеновичу, рекомендацию в партию, а потом не раз с особым пристрастием критиковала его на районных партконференциях.