— Женой? — переспросила она. — А разве ты его любишь? И он тебя любит?
— Полюбит, если я этого захочу, — уверенно сказала Вира. — А я? А зачем обязательно любить? Ведь это так необыкновенно: муж африканец, вождь Уганды.
Наде захотелось оборвать ее, сказать: «Была ты дурехой набитой, такой и осталась». Но она сдержалась.
— Ну что ты, Вира, мне такие вопросы задаешь? Ты же знаешь, что я могу тебе посоветовать.
— Знаю, конечно: иди на производство, батрачь с утра до ночи и выбирай в женихи себе какого-нибудь мазилу.
— Ну и правильно! Угадала! — сердито ответила Надя и, не желая ссориться, торопливо ушла.
…Вскоре вернулся с работы отец, и Виру позвали обедать.
— Ну, чем, дочка, занималась сегодня? — спросил отец, размешивая сметану в тарелке с борщом. Он на мгновение оторвался от своего занятия, поднял голову и внимательно взглянул на Виру серыми, такими же красивыми, как у дочери, глазами. — Встала рано?
— В двенадцать еле-еле поднялась, — сказала Тоня, подавая тарелку с борщом Наталье Степановне.
— Так чем же ты занималась весь день? — повторил свой вопрос Иван Сергеевич.
— Да особенно ничем, — попыталась улыбнуться Вира. — Я не виновата, что родители, научные работники, не могли устроить любимую дочь в какой-нибудь институт! — капризно протянула она.
— Вчера ничем не занималась, третьего дня тоже ничем, — сдвигая густые брови, сказал отец. — Картина ясная.
Тоня, ожидая, что родители поговорят наконец с дочерью строго и серьезно, вышла за дверь и прислушалась. Но резкого разговора не получилось. Все молча съели первое и второе. Так же молча Иван Сергеевич поднялся из-за стола и ушел в кабинет.
Наталья Степановна встала, одернула юбку, обтягивающую ее полные бедра, ушла в спальню, села за письменный стол и занялась подготовкой к лекциям. А Вира легла на диван, сердито прошипев вошедшей Тоне:
— Ябеда-беда!
— Черномазый-то твой придет? — миролюбиво спросила Тоня.
— Конечно! Я за него замуж выйду.
— Что?! — округлив глаза, воскликнула Тоня и, прижимая к груди тряпку, плюхнулась в кресло.
Вытянув ножку, Вира поиграла висящей на пальцах красной домашней туфелькой.
— Выйду замуж. Уеду в Африку. Буду ходить в белых одеждах, босая, с браслетами на ногах. Отец еще слезы будет лить. А то пилит, как нахлебницу.
Когда вечером Иренсо пришел к Вершининым, Тоня, открывая дверь, смутила его недобрым, подозрительным взглядом. Наталья Степановна тоже встретила его холоднее обычного, а Иван Сергеевич не вышел из кабинета.
После ужина Наталья Степановна углубилась в свои бумаги. Вира и Иренсо остались вдвоем. Полушутя, полусерьезно она спросила Иренсо о том, как отнеслись бы к нему его угандийские друзья, если бы он привез с собой русскую жену. Иренсо часто разговаривал с Вирой шутливо и сейчас ответил шуткой:
— Погоревали бы и устроили свадьбу.
Но слова Виры насторожили его. Неужели она серьезно смотрит на их отношения? Или, может быть, в этой еще не совсем узнанной стране существуют какие-то законы, о которых он не знает? Может быть, он уже обязан жениться на Вире? Он решил немедленно поговорить с Петром и, несмотря на уговоры Виры, сразу же ушел домой.
13
Петра дома не оказалось. Иренсо присел за свой письменный стол и открыл учебник русского языка, намереваясь позаниматься. Вдруг он заметил на своей кровати письмо с адресом, написанным на английском и на русском языках. Он понял, что письмо из Уганды, схватил его, прижал к сердцу, стал кружиться по комнате.
В таком виде и застал его Петр. Иренсо, не обращая внимания на вошедшего, продолжал восторженно прыгать, приплясывать, петь.
— Признавайся, Иренсо, что случилось?
Иренсо остановился. Отнял руку от груди, показал письмо:
— От сестры!
— Что пишет?
— Еще не читал.
Петр улыбнулся:
— Сначала прочитай, потом уж радуйся.
Иренсо сел на диван и принялся читать. Вести были столь грустные, что он готов был заплакать.
— Ну, что пишет сестра? — спросил Петр.
— Плохо, Петья…
— Что же плохого?
— Сестру отовсюду гонят с работы из-за того, что брат учится в Советском Союзе. В селах голод… Умирают дети от болезней… Англичане закрыли еще одну школу — там учителя и дети вывесили портрет Лумумбы… Вот так, Петья.
Неожиданно Иренсо улыбнулся. Лицо его загорелось, похорошело, и он протянул Петру засушенный лист пальмы.
Петр понял состояние Иренсо и постарался отвлечь его от грустных мыслей.
— А где ты, дружище, пропадал сегодня весь вечер? Опять у Виры?..
— У Виры… Скажи, Петья, может быть, по советским законам я обязательно должен жениться на девушке, если я хожу в ее дом и поцеловал ее?
— Никаких законов на этот счет у нас нет, Иренсо. Хочешь — женись, не хочешь — не женись, дело твое. Но мой совет тебе такой: если ты знаешь, что не женишься на Вире, не ходи к ней. Девушка может влюбиться в тебя, будет надеяться, что ты женишься, ты этого не сделаешь, и она посчитает тебя обманщиком.
— Нет, Петья, Вира не влюбилась в меня. Она… ей… как тут сказать?
— Ей жених нужен. Необыкновенный жених, — подсказал Петр.
— Вот-вот! — закивал Иренсо. — Я пойду завтра и скажу правду. Мне очень больно будет… Я немножко здорово в нее влюбился, — подумав, добавил Иренсо.
14
Андрей вышел из церкви и остановился напротив трапезной. Он всегда любовался ее необыкновенной архитектурой.
Вдруг кто-то на плечо Андрея положил руку. Он неторопливо оглянулся… Рядом с ним был Костя Лазовников.
Солнце заливало землю первым по-настоящему весенним теплом. В кустах у церкви пели птицы, на куполах, на колокольнях ворковали голуби. Небо было густо-голубое, чистое, приветливое.
В этот миг в уме Андрея как-то подсознательно вырисовался сюжет картины: яркое солнце освещает монастырскую площадку, на ней стоят двое юношей — один с волосами до плеч, в черной одежде, с евангелием в руках, другой в серой шинели, перетянутой ремнем, в фуражке и грубых сапогах. Оба взволнованы встречей. Тот, что в черной одежде, потупил взгляд. Он не хочет, чтобы по глазам его были прочитаны сомнения, угаданы бессонные ночи… Он ждет, нетерпеливо ждет, чтобы тот, другой, поскорее ушел… Но юноша в шинели и не думает уходить.
— Я с трудом нашел тебя, Андрей. И знаешь, зачем я пришел? — сказал Костя. — Я познакомился с Иренсо. Он все рассказал мне. Твои сомнения справедливы. Не бойся уйти отсюда. Все будет хорошо. Ты станешь учиться. Будешь художником… Андрей, оденься и выйди. Ты уйдешь со мной сейчас же. Я буду ждать тебя здесь.
Костя не сразу решился на этот шаг. Он долго думал, все взвешивал. Негодуя на Андрея, он все же не мог не сделать попытки спасти его.
Можно было по-разному подойти к разговору с Андреем. Костя решил проявить решительность. Он помнил, что в школе ему это не раз помогало.
Андрей молча, торопливо пошел в общежитие, чувствуя на себе неотступный взгляд товарища.
Неряшливо одетая женщина провезла мимо Кости юродивого. Он оброс волосами до сверкающих злобных глаз. Тот, кто часто бывал здесь, не раз видел его на паперти. Эта отвратительная женщина с лицом бабы-яги привозила его сюда якобы для исцеления, на самом же деле она эксплуатировала юродивого, зарабатывая большие деньги на подачках прохожих.
Вот прошел молодой монах в черной рясе, в черной шапочке на длинных волосах. У него был тонкий, безупречный профиль и мягкая, женственная походка. «Что же заставило его надеть это черное одеяние и уйти из мира? Ведь это так страшно — уйти из мира!» — думал Костя.
Вот в ворота вошли три девушки. Они были одеты нарядно, держались строго, и у всех трех в облике было что-то искусственное.
«Ну, это просто любопытствующие», — подумал Костя.
Но он не знал всех подробностей жизни этого обширного двора. Девушки шли сюда искать женихов. Окончившие духовные учебные заведения обязаны были жениться и тогда получали приход, или они уходили из мира, как ушел из него монах с греческим профилем и женской походкой. Конечно, не всем хотелось заточить себя в монастырь. И тогда-то девушки обретали мужей.
Приглядываясь к лицам людей, к звону колоколов, к гнусавым голосам, доносившимся из открытых дверей храмов, Костя думал: «Нет, нет, жить здесь может заставить себя только ненормальный человек. Тут нет ничего живого, а обновить мертвое еще никому не удавалось».
Костя видел, что Андрей скрылся за дверью, и с надеждой подумал: «Может быть, вернется. Увезу его к Наде Молчановой. Поживет у нее день-другой, а потом пусть едет в Сибирь зарабатывать достойное имя и биографию».
Андрей между тем вошел в общежитие и, когда оказался в своей комнате, мучительно стал вспоминать, что ему здесь нужно.
Да, там внизу ждет его Костя Лазовников, школьный товарищ, комсомолец.
Он пришел за ним, пришел, чтобы навсегда увести его из этого темного и смрадного мира.
Андрей подошел к окну и увидел внизу Костю. Тот стоял, подняв голову, и, как показалось Андрею, смотрел прямо на него. Андрей поспешно задернул занавеску, отпрянул от окна. Но сразу же, на носках, крадучись, вернулся к окну, осторожно приподняв край занавески, стал вновь смотреть на товарища.
В памяти у него всплыло давнопрошедшее.
Это было еще в пятом классе. Ребята весной пошли в лес — нашлись смельчаки, решившие искупаться в круглом лесном озере. Среди них были Андрей и Костя. Андрей первый прыгнул в ледяную воду и сразу же почувствовал, как ноги и руки свела судорога. Закричать о помощи не позволила гордость. Но, барахтаясь в воде, он понял, что тонет, и завопил диким голосом. Костя подплыл к нему, схватил за волосы и потащил к берегу.
Его привели в чувство и всё сохранили в тайне от учителей и родителей. Андрей ясно представил себе то мгновение, когда он очнулся. Над ним сияло вот такое же, как сейчас, ясное, весеннее небо. Он открыл глаза и увидел побледневшее от волнения Костино лицо и его коричневые глаза, в которых стояла радость…