Андрей сел на кровать, схватился руками за голову. Костя снова пришел спасать его. Но разве он тонет? Нет, пусть он не думает, что и сейчас он так просто схватит Андрея за волосы. Пусть он ждет день, пусть ждет ночь, но Андрей не выйдет. Андрей Никонов не нуждается в его помощи!
Андрея обуяло его обычное упрямство. Никуда он не двинется. И шага не сделает. Не раздеваясь, не снимая даже ботинок, он лег на кровать.
А Костя продолжал стоять на том же месте и с надеждой смотрел на дверь, в которую ушел Андрей.
Наконец надо было уходить. Военная дисциплина обязывала его в 18.00 возвратиться в казарму. Расстроенный, Костя вышел из монастыря и побрел к электричке, не представляя, как же теперь быть с Андреем.
15
В электричке Костя узнал, что радио и телевизионные передачи, идущие по объявленной программе, только что были прерваны.
Передавали экстренное сообщение: Советский Союз запустил космическую ракету к планете Венера.
Костя доехал до города, в первом же киоске купил «Вечернюю Москву». Он стал читать сообщение ТАСС, и его тут же окружили незнакомые люди. Пришлось прочитать это сообщение вслух несколько раз.
— «В Советском Союзе, — громко и торжественно читал он, — усовершенствованной многоступенчатой ракетой выведен на орбиту тяжелый искусственный спутник Земли. В тот же день с этого спутника стартовала управляемая космическая ракета, которая вывела автоматическую межпланетную станцию на траекторию к планете Венера. Автоматическая межпланетная станция достигнет района планеты Венера во второй половине мая 1961 года».
Костя был потрясен прочитанным. От волнения у него дрожали губы. Его слова с горячим вниманием и волнением слушали какие-то мужчины, женщины, девушки и мальчишки. И Костя видел их просветленные лица, сияющие глаза, слышал слова восторга.
В эти минуты Костя как никогда гордился тем, что он гражданин Советского Союза. «Как бы хорошо прочитать вот так же первому это сообщение пионерам Веселой Горки!» — подумал он, и в его воображении живо всплыли Ганька, Женька, Намжил, десятиклассники, создавшие бригаду животноводов — имени «Молодой гвардии».
…В эти же минуты, потрясенный сообщением ТАСС, сидел за столом в университетской библиотеке Иренсо Нцанзимана.
— Друг, — шептал он, склоняясь к незнакомому студенту, — как понимать «усовершенствованной многоступенчатой»?
И студент, к счастью оказавшийся пятикурсником с математического факультета, стал подробно объяснять Иренсо эти слова.
— Угандийцы часто говорят: бог никого не допустит к звездам. А он допустил. Безбожников русских допустил! — засмеялся Иренсо.
Засмеялся и студент-пятикурсник.
— Товарищ, а вы про убийство Лумумбы слышали? — повернулся к Иренсо студент, сидевший за другим столом.
Иренсо вскочил, с шумом отодвигая стул:
— Какой убийство?!
— Вот прочтите. — Студент протянул газету.
Студент-математик усадил Иренсо около себя и стал вполголоса читать сообщение о том, как бесстыдно расправились бельгийские наемники с премьер-министром свободного Конго и его соратниками:
— …«Убийство Патриса Лумумбы, Мориса Мпола и Жозефа Окито было осуществлено по плану, заранее согласованному между Чомбе, кликой Мобуту — Касавубу, бельгийским правительством и бельгийскими монополиями…»
Иренсо выбежал из-за стола. Губы его стали синими, на шее вздулись желваки. В зале поднялся шум, студенты окружили Иренсо, подбежали библиотекари.
— Убийцы! Проклятие на их головы!
Иренсо протянули стакан с водой, но он не взял его, сел на диван и закрыл руками лицо. Он сидел, а возле него с молчаливым участием стояли русские студенты и студентки, так же люто ненавидевшие убийц Лумумбы. Но все понимали, что Иренсо в этот час было особенно тяжело.
Девушка-библиотекарь села рядом с Иренсо, дотронулась до его плеча:
— Все равно, товарищ Нцанзимана, скоро конец колониализму. Это они перед смертью зверствуют…
Иренсо поднял голову, с благодарностью взглянул на белое миловидное лицо девушки:
— Да, да! Я верю — колонизаторам будет конец!
— Ты и сам свои руки к этому приложишь, Иренсо! — раздался чей-то голос.
— Даю клятву! — сказал Иренсо, вставая и поднимая руки со сжатыми кулаками. — Даю клятву, товарищи! — повторил он.
И никому, кто был в эту минуту возле Иренсо, не показались этот возглас и этот жест Иренсо театральными — столько истинного горя и страсти было в словах юноши!
А за монастырской стеной, в духовной академии, в эти часы тоже обсуждали события, потрясшие мир.
К концу дня Виталий притащил Андрею «Вечернюю Москву».
Сообщение ТАСС Андрей читал с бьющимся сердцем. Потом в страшном смятении откинулся на спинку стула.
— Чуешь, брат? — хитро спросил Виталий, забирая газету. — Интересно, что говорят наши наставники-зубры. Наверняка переполошились. Думают, как бы к этому делу боженьку пристроить.
Лучше б он молчал, этот циник Виталий! Душа Андрея и так холодела от страха: вот и пришел тот день, когда обломки веры, за которые он цеплялся, окончательно ускользают из рук. Андрей закрыл глаза, безвольно опустились его плечи.
И вдруг в его потрясенной душе наступило какое-то просветление. Он весь сжался, зная уже, что произойдет дальше.
Андрей вскочил, чтобы избежать галлюцинаций. Но стены закачались и рухнули. В то же мгновение с оглушительным воем небо пронзила ракета. Она взвилась ввысь, и ее огненный хвост нестерпимым светом ударил в глаза.
Андрей закричал, падая на пол. Товарищи подняли его, понесли на кровать. Он дико озирался вокруг, по вискам его текли крупные капли пота.
Андрей очнулся поздно вечером. Виталий уже спал. Спал и второй его сосед по комнате. «Надо побывать у врача, полечить нервы», — подумал Андрей.
Он долго лежал, думал о себе, о своей болезни, которая стала мучить его все сильнее. «Не по моей ли дорожке собрался идти?» — вспомнились ему слова Виталия…
Спать больше не хотелось. Он почувствовал острое желание взяться за работу и докончить картину. Осторожно, боясь разбудить товарищей, Андрей встал и, нетвердо ступая, пошатываясь, вышел из спальни.
Незамеченным он прошел в комнату художественного кружка и зажег лампу.
Взглянул на недописанный холст. И его словно озарило.
Только сейчас он понял, какое выражение глаз должно быть у «пастыря». Теперь он нарисует их, он убежден в этом, только бы не упустить этого озарения, которое так долго к нему не приходило.
Дрожащей рукой он прикоснулся кистью к одному, другому глазу; торопливо стал накладывать краски, переписывать. В эту минуту, бледный, трясущийся, он был похож на вора — поминутно оглядывался на дверь, прислушивался к тишине и не замечал, что из глаз его катятся слезы.
Он не знал, сколько времени стоял у своего полотна. Вдруг ему почудились шаги за дверью.
«Кто же это ходит глубокой ночью?» — мелькнула беспокойная мысль. Шаги приближались, и уже слышно было, что идет не один человек.
Андрей испытал страстное желание спрятаться. Он начал озираться по сторонам. Но спрятаться было некуда. Вот широко раскрылись двери. В комнату сначала ворвались клубы ладана, и послышался знакомый терпкий запах. Затем вошел сам ректор, за ним — целая свита духовных чинов.
«Откуда они здесь взялись? — напряженно думал Андрей. — А! Да они же совещались, думали о том, как полет ракеты совместить с существованием бога!»
— Почему ты здесь в такое время, Никонов? — спросил ректор.
Но Андрей не ответил. Бледный до синевы, с запавшими глазами, он повернулся к картине.
На фоне первозданной, чистой природы стоял Христос в белой одежде, босой. Губы его затаили усмешку, а глаза — живые, выразительные — смотрели с издевкой и без слов говорили: «Люди! Неужели вы верите в меня, никогда не существовавшего? Жалкие, несчастные люди, очнитесь!»
— Мерзавец! Ты осквернил лик сына господня! — взорвав ночную тишину, закричал ректор.
— Сын дьявола!.. Анафема!.. Смерти он достоин! — завопили на разные голоса духовные чины, размахивая кадилами и крестами.
Распахнув свои широкие черные рясы, как крылья, они со всех сторон двинулись на Андрея. И вдруг превратились в черных воронов. Испуганный, трясущийся, он бросился вон из комнаты, с диким криком промчался по коридору к лестнице. На мгновение он остановился и, перекинув ногу через перила, головой вниз кинулся в зияющий пролет.
Распахнув свои широкие рясы, как крылья, они со всех сторон двинулись на Андрея.
16
В клубе Университета дружбы народов проходил траурный митинг студентов из азиатских, африканских и латиноамериканских стран.
В большом зале около сцены, с левой стороны, висел огромный портрет Патриса Лумумбы. Вождь конголезского народа был изображен в своем рабочем кабинете, на фоне книг. Правая рука его лежала на своде законов, что было символично: он не марионетка, как иные приспешники колонизаторов, — он истинный вождь народа, его совесть и закон едины. Гордая посадка головы Патриса Лумумбы, его атлетические плечи, его волевое лицо с небольшой бородкой и усами, сосредоточенный взгляд умных глаз хорошо передавали облик этого человека.
Вокруг портрета были размещены венки с траурными черно-золотистыми лентами.
Зал был не просто переполнен — забит людьми. Студенты сидели на стульях, стояли в простенках между окнами, у дверей. Черные, желтые, белые лица, темно-агатовые, коричневые, серые, синие глаза в этот час выражали одно чувство — ненависть!
Вот на трибуну поднялся Иренсо. Его, представителя борющегося угандийского народа, встретили бурными аплодисментами.
— Я — Иренсо Нцанзимана, из далекой страны Уганда, — по-русски начал он и затем перешел на английский язык. — Убийство Патриса Лумумбы, Мполо и Окито потрясло людей Уганды. Пусть знают колонизаторы, что кровь благородного сына Африки Лумумбы и его соратников не пропадет бесследно. Она еще больше сплотит народы, усилит их гнев и волю к свободе.