Мать сидела за письменным столом, разложив перед собой бумаги и книги.
— Мамочка, мне ску-учно!.. Некуда бедную головушку приклонить, — капризно пожаловалась Вира, заглядывая в дверь.
Не отрывая глаз от книги, Наталья Степановна протянула полную, обнаженную до локтя руку с часами и золотым браслетом, пошевелила пальцами, поманила дочь к себе. Вира вошла в комнату и, словно маленькая, залезла на колени матери, прилегла к ее плечу, бездумно глядя в открытую книгу, которую читала Наталья Степановна.
— Ну ладно, беги, не мешай! — наконец сказала мать. — Займись делом. Что это твой «брюнет» перестал бывать?
Вира соскользнула с колен матери, равнодушно сказала:
— Я его выгнала.
Наталья Степановна отодвинула книгу, усталым движением руки сняла очки.
— Выгнала? За что же? — спросила она.
— Надоел! — зло усмехнулась Вира.
— Ну, а он?
— А он сказал: «Спасибо». — Вира засмеялась.
— Ну и хорошо. А то уж люди говорить стали…
— На людей, мамулечка, мне начихать.
— Как же так — начихать?.. — поучительно начала Наталья Степановна.
Но Вира перебила ее:
— Ой, мамулечка, не воспитывай! Я все знаю, что ты скажешь, но все равно, вот сюда влетит, а отсюда вылетит, — показала она сначала на правое, а потом на левое ухо. — На днях по радио говорили, что воспитывать надо не словом, а примером. А вы меня всё словами начиняете, как кишку фаршем. В Сибирь сослали, «чтобы к скромности приучить, простых людей узнать». Небось сами работать на целину не поехали…
— Какие глупости ты говоришь, Вира! — вскричала Наталья Степановна. — Научные работники в стенах вуза больше пользы принесут, чем на целине. Ты иногда совсем дурочкой становишься!
— Уж какая есть, — вздохнула Вира.
— Ну, беги, беги! Не мешай мне! — примирительно сказала Наталья Степановна.
Вира вышла, прикрыв за собой дверь. Заняться было нечем. Вспомнив разговор по телефону, она села в кресло и набрала номер Берегова. В трубке послышались протяжные гудки, треск, и затем уже знакомый голос сказал:
— У телефона.
— У вас очень красивый голос, Федор Павлович, спойте в трубку, — сказала Вира.
— Кто это говорит? — усмехнулся Берегов.
— Это говорит Алла, та самая, на квартиру которой вы неожиданно позвонили. Мне сегодня очень скучно…
— Скучно? Как это может быть скучно молодой, энергичной, здоровой и, наверное, красивой девушке?
— Мне нечем заняться.
— Вы учитесь или работаете?
— Ни то, ни другое…
— Ну-ну, понимаю. Хотите, я о вас кое-что расскажу? Вы небольшая, очаровательная блондиночка, сероглазая. Вам еще нет двадцати. Окончив школу, вы держали экзамен в театральный институт и провалились. Теперь вы снова готовитесь к экзаменам. А так как родители ваши вполне обеспечены, то вот вам и заняться нечем.
— Откуда вы все это знаете? — с изумлением спросила Вира.
Берегов весело и самодовольно засмеялся, а Вира, подумав: «Тоже сейчас воспитывать начнет», с раздражением повесила трубку.
Она, зевая, прошлась по комнате, снова приоткрыла дверь к матери.
— Ну, что еще? — недовольно спросила Наталья Степановна.
— А ты, мамулечка, работу свою нисколько не любишь. По обязанности работаешь, — лукаво сказала Вира.
— Откуда тебе это известно?
— А вот откуда: люди, любящие свою работу, пенсию считают несчастьем, а ты собираешься уходить на пенсию с радостью. Ведь правда? Ты же сама об этом говорила.
— Не мешай мне, Вира! Закрой дверь, готовься к экзаменам, — строго сказала Наталья Степановна и склонилась над книгой.
— Ухожу, ухожу… Только труд вам в тягость. И тебе и папе.
Вира захлопнула дверь.
На улице стемнело.
В открытую форточку врывался ветер, раздувал тюлевую штору, приносил шум большого города: шуршание бегущих автомобилей, звон трамваев, говор и смех людей, какой-то чуть уловимый стук, скрип, обрывки музыкальных фраз. Тишины не было ни одной минуты.
«А в Веселой Горке бывали минуты полного затишья. Выйдешь в поле в безветренный день, и кажется, что оглохла — такой молчаливый покой стоял вокруг», — подумала Вира и даже вздрогнула.
Она не любила тишину. Шум города был ей ближе деревенского безмолвия, которое всегда казалось ей страшным и зловещим.
К ужину вышел отец, молчаливый и хмурый. Голубая пижама удивительно шла к его статной фигуре, к серым глазам, к румяному лицу.
Наталья Степановна разливала чай из электрического самовара. Полная, с моложавым, свежим лицом, с густыми черными бровями, сросшимися у переносья, с блестящими карими глазами и низким, сильным голосом, она была воплощением здоровья. Ей было за сорок, но черты лица ее сохранили и поныне красоту.
Вдруг в прихожей раздался звонок. Тоня открыла дверь, и в ту же минуту послышался голос Нади Молчановой.
Энергичная, шумная, она сняла в прихожей пальто и берет и, щурясь на яркий свет, вошла в столовую.
Иван Сергеевич и Наталья Степановна встретили ее приветливо. Это была единственная подруга Виры, которая не вызывала у родителей чувства протеста. Наоборот, они всячески стремились сблизить Виру с Надей.
Вира придирчиво осмотрела скромное Надино платье, косыночку на плечах, простые туфли. Русые волосы Нади были заплетены в тугую косу и заколоты на затылке шпильками.
Молодость — могучая сестра красоты. Молодость делала Надю привлекательной живым блеском глаз, волос, зубов, выражением счастья, нетерпеливого, жадного желания жить полной жизнью.
— Какая ты стала интересная! — не удержалась Вира.
Надя не ответила, только румянец на щеках стал ярче.
Наталья Степановна, налив Наде чаю, принялась расспрашивать, как она живет, получает ли письма от родителей, что нового в Веселой Горке.
Надя с увлечением рассказывала о заводе. Работая мастером цеха, она заочно училась в строительном институте.
— Мечтаешь быть инженером? — спросил Иван Сергеевич, ласково поглядывая на девушку.
— Конечно, Иван Сергеевич. И еще мечтаю о комсомольской работе. Очень нужно сейчас это дело. За молодежь нашу по-настоящему надо взяться.
Наталья Степановна выразительно посмотрела на Виру. Та весело фыркнула:
— Ты начинаешь, мамулечка, воспитывать меня даже взглядом!
— А ты, Вира, куда поступать будешь? — приглядываясь к подруге, спросила Надя.
— Подала в медицинский.
— Ну и зря! Надо обязательно в театральный. Способности у тебя есть, и внешность подходящая, — с горячностью сказала Надя.
— Предки уговорили, — с деланным смирением сказала Вира. — Папа уверен, что закулисная жизнь совратит меня с правильного пути.
— Ой, зря, зря! — упрямо повторила Надя.
— Не зря, Надюша, — вмешался в разговор Иван Сергеевич. — Была бы наша дочь такая, как ты, мы бы и возражать не стали. А у Виры в голове ветер… Я думаю, лучше будет так: поступит в вуз, станет принимать участие в самодеятельности. Окажется талант — выйдет на большую сцену.
— А тебе, Вира, медицина нравится?
— Мне? — Вира снова пожала плечами. — Мне все равно. Я бы с удовольствием никуда не поступала. Но уж если так нужно, пожалуйста.
— Ну зачем же «нужно»? — растерянно сказала Надя. — Поступай тогда на работу.
— Что ты, Наденька, куда же ей без профессии! — запротестовала Наталья Степановна. — Да и грех в наше время неучем оставаться.
— А зачем же насильно? — недоумевала Надя. — Она поработает, столкнется с людьми, с жизнью и поймет, к чему у нее призвание.
Иван Сергеевич заметно помрачнел. Он встал и хотел уйти, но в дверях остановился и раздраженно сказал:
— Вире никто не запрещает пойти учиться туда, куда она желает. Но учиться-то она не хочет!..
Надя опустила глаза. Ей было стыдно за Виру, за отца, который так говорит о своей дочери.
А Вира сидела, чуть улыбаясь, приподняв голову и поглядывая на свое отражение в стекле серванта. Можно было подумать, что речь шла совсем не о ней.
«Зачем он завел этот разговор при посторонних?» — с неудовольствием подумала Наталья Степановна.
4
В один из вечеров Вира снова позвонила Берегову.
— Мне опять скучно, Федор Павлович, — капризным голосом пожаловалась она. — Расскажите что-нибудь интересное.
Берегов рассказал несколько не очень остроумных прибауток, пожурил девушку за безделье, просил позванивать и повесил трубку. Он куда-то торопился.
Разговоры по телефону Виры и Берегова продолжались почти ежедневно на протяжении месяца, и наконец в разгар весны была назначена встреча.
Вира уже знала, что Федор Павлович — профессор археологии, заведующий кафедрой одного из столичных институтов.
В гости к Берегову Вира собиралась с особенной тщательностью. Ей хотелось быть в этот вечер строгой и скромной. Она взбила высокую прическу, надела синий костюм, туфли на шпильках цвета беж, натянула перчатки, взяла сумочку такого же цвета, как и туфли. Прежде чем выйти из квартиры, она остановилась перед зеркалом и еще раз осмотрела себя с ног до головы.
У дверей Берегова Вира задержалась, перевела дыхание — не то от волнения, не то оттого, что быстро поднялась на третий этаж, — и решительно нажала кнопку.
Дверь открыла молодая черноволосая женщина.
— Дома Федор Павлович? — спросила Вира и подумала: «Кто это — домработница или жена?»
— Федор Павлович, к вам! — повысив голос, сказала женщина и, неприязненно взглянув на Виру, скрылась за дверью.
Из другой комнаты вышел улыбающийся Берегов. Он был среднего роста, полноватый, холеный. Лицо его было моложавое, румяное, без морщин, с правильным носом и голубыми ясными глазами. Он был без пиджака, в белой с черными клетками рубашке, заправленной в брюки, и в черном галстуке.
— А, Аллочка! Скучающая девушка! Вот я и не ошибся, такой вас и представлял! — громко заговорил Берегов, благоухая духами и помогая Вире снять пальто. — Ну, проходите, пожалуйста, проходите.
Взглядом тонкого ценителя женской красоты он осмотрел Виру и был удивлен ее безупречной внешностью.