Она оживилась, когда дирижер стал приветливо раскланиваться. Зал аплодировал, и девушки побежали к сцене с букетами цветов.
Молодой композитор проводил Виру до дому, в подъезде целовал ее руки, но права зайти в дом не получил…
Как-то в ненастный день, возвращаясь из комиссионного магазина, Вира увидела Надю Молчанову. Надя шла торопливо, энергично помахивая сумочкой. Она не заметила бы элегантно одетую женщину, приоткрывшую дверку автомобиля, если бы та не окликнула ее сама.
— Ты настоящая актриса! Ну что, поступила? Трудные были экзамены? — Надя нетерпеливо расспрашивала Виру.
Вира пригласила подругу сесть в машину. Здесь они могли разговаривать сколько угодно, благо шофер Дима где-то ходил по магазинам.
Вира, как обычно, говорила только о себе, и получалось так, что в вуз она не поступила из-за внезапной болезни мужа.
Надя искренне ей посочувствовала.
— Твой муж много старше тебя? — спросила Надя.
— Ему за шестьдесят…
— За шестьдесят?! — изумилась Надя. — Значит, он совсем-совсем старый… И ты его любишь?
Вире вдруг захотелось открыть душу перед школьной подругой. Ведь она никому еще не рассказывала, как тяжко изображать привязанность и нежность к немощному чужому и старому человеку. Ни перед кем не каялась в том, что обеспеченная жизнь, наряды и вещи для нее дороже всего в жизни. Впервые у нее возникло желание поговорить о себе со всей жестокой правдой, но пришел Дима, уселся на свое место и помешал. Вира предложила Наде погулять по улице. Они шли рядом.
— Ну, ты счастлива или… — спросила Надя и не досказала фразы.
— Счастлива ли? — подхватила Вира. — Ах, Надюша, никогда не думала, что старость может быть такой ужасной!.. Он мне казался таким крепким, сильным, внушительным. И вот…
— Но что все-таки привлекло тебя в нем? Дача, машина, квартира? Ответь мне, как самой себе.
— Нет, Наденька, не только дача и машина. Но и он сам. Он как человек, профессор…
— Ты неисправима, Вира! «Профессор»… А был бы он обыкновенным, рядовым человеком, ты пошла бы за него? Скажи, пошла бы?
Вира в ответ только вздохнула. Ей очень хотелось быть с Надей откровенной, но сознаться в том, на что она уже решилась, у нее не хватило смелости. Жить с этим старым человеком она, конечно, не могла и втайне думала о новом муже.
Вирин протяжный вздох сказал Наде многое.
— Знаешь, Вирка, что я тебе хочу сказать… Хоть обижайся на меня, сердись, — Надя говорила каким-то сдавленным голосом, — но мне тошно с тобой. Вот ты и красивая и нарядная, а у меня такое ощущение, будто я прикоснулась к чему-то скользкому, противному.
— Я ведь считала тебя подругой! — растерянно кинула Вира.
Надя, не оглядываясь, резко махнула рукой, и этот жест был сильнее слов.
Вира постояла, посмотрела вслед подруге и, чувствуя неясную боль, быстро подавила ее в себе и подумала: «Завидует мне, завидует моей красоте и моему положению».
— Поедем в комиссионный на Арбате. Ну их всех к черту! — садясь в автомобиль, с нотками раздражения и отчаяния в голосе сказала Вира шоферу.
— Вероника Ивановна, а в больницу разве мы сегодня не поедем? — спросил шофер.
— В больницу? Ах, верно. Давай заедем в комиссионный, а потом в больницу.
9
— Старайтесь думать только о приятном, — то и дело твердил Федору Павловичу ординатор его палаты, пожилой опытный врач.
Но больного не покидали невеселые думы.
Тяжкая болезнь, казалось, вытравила в нем все чувства, кроме страха за жизнь. Он совсем не стремился сейчас к молодой жене. Напротив, она была для него обузой. Ему хотелось покоя, тишины, внимания. Но он знал, что ничего этого Вира ему не даст. В первые месяцы болезни он ощущал свою вину перед Вирой. Он понимал тогда, что она молода, ей хочется жить полнокровной жизнью. Теперь он ничего понимать не хотел. Он сердито брюзжал, когда она отчитывалась в истраченных деньгах, рассказывала о своих приобретениях.
Однажды Вира приехала в больницу к исходу приемного времени. Сестра с неудовольствием сказала ей:
— Скоро обед, гражданочка. Больше десяти минут я не разрешу вам пробыть у больного. В следующий раз приезжайте раньше.
Вира села у постели Федора Павловича. Больные с соседних коек глядели на нее пристально, недоброжелательно.
— Ну, что нового? — спросил Федор Павлович, отводя глаза в сторону.
— Звонили какие-то товарищи из Министерства высшего образования, справлялись о твоем здоровье.
— Хорошо. Помнят, значит, — удовлетворенно сказал Берегов и стал рассказывать Вире, как с детства мечтал стать археологом, бегал по музеям, увлекался книгами о древности.
Федор Павлович вдруг скосил глаза на Виру и заметил ее скучающий взгляд. Он осекся, замолчал. Но отделаться от нахлынувших воспоминаний не мог. Он закрыл глаза, и прошлое опять захлестнуло его. Жена, сын, личная жизнь… Личная жизнь оставалась всегда на втором плане, но никогда не была второстепенной… Потом жена умерла. Сын женился и, хотя жил с ним под одной крышей, стал от него отдаляться. А потом… Потом стала приближаться старость… И вдруг появилась Вира, принесшая столько искреннего волнения и радости. Можно было подумать, что происходит чудо: невозвратная молодость приходит к нему снова…
— Была Варенька… — тихо сказала Вира, прерывая мысли Федора Павловича, — и, представь себе, она по-прежнему не хочет жить с нами вместе.
«Варенька! — подумал Берегов. — Только ее заботу я и чувствую в эти жуткие дни своей болезни». Ему захотелось впервые ущемить самолюбие Виры своим добрым отношением к снохе.
— Варенька должна возвратиться к нам. И не в проходную комнату, нет! Отдай ей свою, а всякое барахло перетащи в кабинет.
Вира собралась было возразить, но, вспомнив строгий наказ врача, молча опустила голову.
— А насчет денег у меня такие распоряжения, — начал Федор Павлович, но не договорил, сказал о другом: — Слишком ты много тратишь, Вира…
— Но у меня были такие расходы. Мебель пришлось менять, — попыталась оправдаться Вира.
— Половину оставшихся денег положи на сберегательную книжку. Книжка у меня в письменном столе, под серой папкой, — сказал Федор Павлович.
«Ну-ну, посмотрю твою сберкнижку! И как это я не догадалась поднять серую папку?» — подумала Вира и заспешила домой.
Сбережения Берегова интересовали ее сейчас больше всего на свете.
Дома она прежде всего бросилась к письменному столу. Да, сберегательная книжка действительно лежала под серой папкой. Вира поспешно открыла ее на страничке с последней записью. «Ого! Сумма приличная, а ему, старому скряге, все еще мало», — подумала она и положила в книжку половину денег.
На другой день утром она пошла в сберегательную кассу. Впервые в жизни ей пришлось вносить деньги на хранение. Вдобавок деньги чужие, заработанные не ею. Она взяла квадратный листок приходного ордера и стала заполнять его.
В этот момент за стеклянной перегородкой зазвонил телефон. Контролер сберкассы, черноволосая женщина, с горячностью стала кому-то объяснять:
— Но послушайте, у нас нет его доверенности. Как же я могу выдать вклад? Справки тут никакие не помогут. О чем же вы думали раньше? Нужно было открыть свой лицевой счет, иметь свою книжку, и все было бы просто…
Вира прислушалась к объяснениям контролера и вдруг подумала: «Но у меня тоже нет доверенности и, если потребуется, я не смогу получить ни одной копейки».
Она переписала бумажку на свое имя и, подавая ее контролеру, сказала:
— Откройте новый лицевой счет…
Наказ мужа о том, чтобы половину денег внести в сберкассу, был выполнен, но хозяйкой денег оставалась она сама.
10
Посещение родителей Вира не считала приятной обязанностью и старалась делать это как можно реже.
Но родители оставались родителями.
Едва она вошла, как мать бросилась ее целовать. Из кабинета вышел отец и сухо приложился к ее волосам. Отец не умел кривить душой. Он разочаровался в своей дочери и охладел к ней.
— Ну, как здоровье профессора? — осведомился отец. Он всегда называл Берегова так, желая подчеркнуть этим, что брак состоялся только в связи с положением Федора Павловича.
— Лежит, — равнодушно сказала Вира.
— Лежит и будет лежать. Возраст такой. Вон твой дед тоже лежит.
— Ты надолго к нам, Вирочка? Пообедаешь с нами? — как всегда, торопилась сгладить резкость мужа Наталья Степановна.
— Я на минутку, мама…
— Ты спешишь, у тебя есть дела? — насторожился отец.
— Я учусь на курсах шоферов, — с гордостью сказала Вира.
— Это неплохо, — осторожно одобрил Иван Сергеевич.
Вире стало приятно от слов отца.
— Ну, посиди хоть минуточку, — попросила Наталья Степановна.
Она обняла Виру, новела в столовую. Туда же пришел и отец. Все трое сели за стол.
— Если торопишься, обедать не будем, а только поговорим. Хорошо?
— О чем же говорить, мамочка? Опять начнете меня воспитывать?
— Бесполезны, мать, всякие разговоры! — поднимаясь из-за стола, со вздохом сказал Иван Сергеевич. — Стыдно перед людьми. Ты трутень, Вира, понимаешь ты это или нет?
Вира вскочила, топнула ножкой, но каблучок-шпилька подозрительно треснул, и она, осторожно ступая, порывисто вышла из комнаты.
Некоторое время Иван Сергеевич и Наталья Степановна молчали, каждый по-своему расценивал разлад с дочерью. Иван Сергеевич подошел к окну, взглянул на пустынную улицу и сказал дрогнувшим голосом:
— Остались мы одни, будто и не было у нас дочери.
Наталья Степановна заплакала, пряча лицо в шелковый платок.
11
Вира вышла из раздевалки. Она остановилась у воды, от которой поднимался чуть горьковатый запах хлорки. Стройная, в белом купальном костюме, облегающем крепкие бедра и высокую грудь, Вира стояла и с удовольствием вглядывалась в свое отражение в воде.
Женщины, оказавшиеся здесь, смотрели на нее с нескрываемой завистью.
Она вытянула руки, сложила их, нырнула и появилась почти на середине бассейна.