Я вздрогнула то ли от горечи, то ли от тоски.
Он больше никогда ко мне не прикоснется.
Мы больше никогда не будем лежать в обнимку.
Черт, это так больно.
Это было так больно, что мне хотелось кричать на него, пока он не скажет, что все это шутка, что он никогда не врал и что он – просто Роан.
Просто мой Роан.
Мне бы хотелось забыть обо всем этом.
Мне бы хотелось простить его.
Но он был единственным человеком в моей жизни, чье предательство я не могла пережить.
Для меня пришло время возвращаться в реальность и перестать жить в чертовой стране фантазий.
– Ты совершаешь ошибку, – сказал он, делая шаг мне навстречу.
Шедоу подбежал к нему, как будто знал, что сейчас Роан нуждается в его поддержке больше, чем я.
– Ты совершил ошибку, – прошептала я.
Он вздрогнул.
– Эви, я не говорю тебе обо всем забыть. Но не сбегай обратно в Чикаго сейчас, пусть пройдет какое-то время. Наши отношения стоят того, чтобы во всем разобраться.
Я пыталась заткнуть уши, мне было невыносимо слушать его мольбы. Это убивало меня.
– Кольцо у Каро, – когда в тот день я вернулась домой после нашей ссоры, кольцо по-прежнему лежало на кухонном столе. Поэтому, когда мы прощались с Каро, я отдала кольцо ей.
Мускулы на челюсти Роана дрогнули.
– Знаю. Она отдала его мне.
– Мне нужно идти, – я была не в силах больше стоять рядом с ним и сделала шаг в сторону такси.
– Эви, пожалуйста, – взмолился он. – Пожалуйста, прости меня. Я сделаю все что угодно.
– Мне нужно идти, – произнесла я, и мой голос сорвался.
По щекам Роана текли слезы.
– Ты сядешь в такси и заберешь всего меня с собой. Ты оставишь только чертову оболочку от человека. Из-за двух глупостей, которые ничего не значат и не имеют никакого отношения к тому, кто я такой и что ты значишь для меня. Эви, пожалуйста…
Вот так уцелевшие куски моего сердца разлетелись вдребезги. Сдавленно всхлипнув, я распахнула заднюю пассажирскую дверь такси и бросилась внутрь.
– Аэропорт Ньюкасла? – переспросил водитель.
– Да, – всхлипнула я.
Когда он отъехал от тротуара, я ничего не смогла с собой поделать.
Я повернулась, посмотрела в заднее окно и увидела, как Роан Робсон утирает слезы с лица, его отчаяние было таким острым, что у меня промелькнула… промелькнула тень сомнения.
Всего лишь тень.
Ну, и кто лгал теперь?
По правде говоря, пока я плакала на заднем сиденье такси, я ощущала нечто большее, чем просто тень сомнения. Водитель был напряжен и чувствовал себя неловко из-за того, что я не скрывала свои эмоции.
И все же я не смогла заставить себя развернуть машину.
Последствия крушения иллюзии той жизни, которую мы, как мне казалось, начинали вместе в Альнстере, были сильнее, чем мои сомнения.
Я хотела к Грир. Хотела в Чикаго.
Моя жизнь там никогда не была ложью, фантазией.
Моя жизнь там была реальна.
Мне было одиноко в Чикаго, но этот город ни разу не разбил мне сердце.
Глава двадцать седьмая
Моя подруга не светилась так, как, говорят, светятся беременные женщины. Да, ее щеки были красными, но под глазами залегли темные круги от недосыпа.
Грир, находившаяся на седьмом месяце беременности, сидела на диване, закинув ноги на табуретку и положив руки на живот, и смотрела на меня. С жалостью.
Мы сидели в ее маленькой квартирке, пока Андре ходил за ужином для нас. Я была в Чикаго уже неделю, а боль все никак не утихала.
Последний раз мне было так плохо, когда умер мой отец.
К страданиям примешалось чувство вины, потому что мне, конечно же, не стоило приравнивать разрыв с Роаном к потере отца.
– Дело не только в нем, – вдруг сказала Грир. – То, как ты говорила о них во время наших звонков… дело в них во всех. В деревне и в твоих друзьях, не только в нем. Ты скучаешь по дому.
– Я не скучаю по дому, – возразила я. – Я еду домой завтра.
Это была правда. Я взяла напрокат машину и собиралась ехать в Кармел, чтобы пожить некоторое время у мамы и Фила.
– Это не твой дом, Эви.
– Грир… – я вздохнула, – можем мы не говорить об этом? Можем просто говорить о ребенке?
– Нет, – она решительно покачала головой. – Как только ребенок родится, мы только о нем и будем говорить, поверь мне. Так что пока разговоры о ребенке не заняли все наше время, мы поговорим об этом, даже если ты меня за это возненавидишь. Потому что, – она наклонилась ко мне с обеспокоенным выражением лица, – я никогда тебя такой не видела. Даже из-за мамы.
– Какой?
– Вот такой, – Грир с нетерпением махнула рукой в мою сторону. – Безжизненный голос, пустые глаза. Время от времени в них мелькает душевная боль, и это лучше, чем ничего. Ты похудела.
– Нельзя похудеть за неделю, – но это было правдой. Джинсы на талии казались свободнее.
– Эви… ты горюешь.
– И что с того?
– И что с того? – огрызнулась она. – Эви, Роан не умер! Деревня не исчезла. Ты сделала выбор – оставить его и уехать из деревни. Ты уверена, что это был правильный выбор?
Я в недоумении уставилась на нее.
– Он солгал. Они солгали.
– Ложь во спасение. Хорошо, две лжи во спасение. Но он – не твоя мама. Это не значит, что он солжет тебе снова. Или что все, что он тебе рассказал о том, кто он такой, – неправда. Ты не думаешь, что если ты могла столько лет прощать свою маму, то сможешь простить ему одну оплошность?
– Для него у меня стандарт повыше.
– Ну, это на твоей совести. Не на его. Он просто человек.
Пораженная, я вскочила на ноги.
– Как ты можешь быть на его стороне?!
– Потому что, – спокойно ответила Грир, – ты сбежала оттуда, не дав себе шанс разобраться в том, что произошло. В итоге в моей гостиной сидит жалкая, не похожая на себя версия моей лучшей подруги.
– Мне не обязательно это выслушивать, – я схватила сумку и повернулась, чтобы уйти.
– Эви, прекрати.
Обернувшись через плечо, я увидела, как Грир пытается встать. Она примирительно посмотрела на меня.
– Позволь мне спросить тебя еще кое о чем, прежде чем ты убежишь отсюда сломя голову.
Я кивнула, жестом попросив ее продолжить.
– Что тебя так напугало, раз ты бросила его, даже не подумав о том, чтобы простить?
На моих глазах снова выступили слезы. Я пожала плечами.
– Это не ответ, – настаивала Грир.
– Это было доказательством. Доказательством того, что все было не по-настоящему. Что это было ложью, фантазией, что я повела себя импульсивно и наивно.
– Это была фантазия… но почему?.. Потому что ты была счастлива? Ты думаешь, если тебя что-то делает счастливой, это не настоящее?
– Очевидно, нет.
– Эви…
– Я просто… думала, что он лучше. Что он никогда меня не обидит, – слезы полились сами собой.
Грир поспешно пересекла комнату, чтобы обнять меня. Она была ниже меня, у нее был большой живот, но она изо всех сил пыталась меня обнять. Когда она наконец отпустила меня, то сказала:
– Никто не идеален, Эви. И независимо от того, насколько человек хорош, редко кому удается прожить жизнь и не ранить никого на своем пути, преднамеренно или нет. У тебя вышло?
Я знала, что непреднамеренно ранила людей в прошлом. И знала, что ранила Роана своим отъездом.
– Нет, – прошептала я.
– Тогда почему, – мягко спросила Грир, – Роан должен соответствовать более высоким стандартам, чем ты? Почему все они должны им соответствовать? Мне кажется, ты им так понравилась, что они были готовы объединиться, чтобы помочь своему мальчику навсегда оставить тебя в своей жизни.
Я втянула в себя воздух, как если бы она ударила меня в живот.
Замешательство нахлынуло на меня, и все сомнения, которые я испытывала с того момента, как села в такси, выплыли наружу.
– Черт, – выдохнула я.
Кармель был очень милым городком в Индиане. Поездка по его улицам вызвала волну ностальгии и воспоминаний. Я выросла в бедной части города, но когда училась в колледже, Фил получил повышение до руководителя на заводе по производству промышленного оборудования. Это означало, что они с мамой смогли переехать в более красивый дом, хотя, думаю, им было трудно содержать его, так как нужно было постоянно оплачивать мамины счета за реабилитацию.
Давным-давно я предлагала воспользоваться своим наследством, чтобы покрыть все счета, но Фил упрямо отказывался.
Они жили на живописной пригородной улице, где все дома были одинаковыми, только разного цвета. У всех строений были треугольные шиферные крыши и крыльцо в палладианском стиле, стены некоторых домов были из красного кирпича, другие покрашены в бледно-голубой, лимонно-желтый или светло-серый цвет.
Дом мамы и Фила был бледно-голубым, и хотя большинство домов на улице выглядели так, словно на них недавно нанесли свежий слой краски, их дому, казалось, не хватало любящего внимания.
Припарковав машину на подъездной дорожке позади грузовика Фила, я едва успела выйти из автомобиля, как дверь распахнулась и появился Фил.
Он поспешил вниз по ступенькам крыльца, пока я выходила из машины, и крепко обнял меня.
Этого хватило, чтобы я, будучи в таком эмоционально нестабильном состоянии, разрыдалась.
Я написала ему электронное письмо о разорванной помолвке.
Фил еще крепче обнял меня, и пока я поливала его рубашку бесконечным запасом влаги, которую производили мои глаза, я вдыхала знакомый запах моющего средства, которым они с мамой пользовались.
– Тише, тише, – хрипло произнес он.
Потом я почувствовала, что его объятия ослабли, и, подняв глаза, поняла – почему. Мама стояла со слезами в карих глазах, которые я унаследовала от нее, и протягивала ко мне руки, чтобы обнять меня.
И я пошла к ней.
И рухнула в ее объятия, чтобы оплакать гораздо больше, чем я потеряла в Англии.
День в Индиане был жарким, поэтому, сидя у родителей в гостиной и держа в руках стакан чая со льдом, я сказала себе, что в Штатах, по крайней мере, есть кондиционеры.