Я вполне понимал, почему эти высокообразованные люди помалкивали об этом. Я сам был одним из них. Мы не можем отрицать наши собственные переживания и ощущения, но все это диаметрально противоположно тому, чему мы учились, чему мы верили много лет. Потому мы и молчали.
Глава 10
Неделя пролетела быстро. Я все слушал и слушал запись последнего сеанса на прошедшей неделе и никак не мог понять, как же я мог достигнуть состояния возрождения, ведь я не чувствовал никакого просветления и того, что духи отправились мне на помощь. И что я должен был делать? Когда я мог найти выход? Справился ли я с задачей? Я знал, что я должен был терпеливо ждать и вспомнил слова поэтического Учителя.
«Терпение и время… все придет тогда, когда должно прийти… Все станет со временем ясно. А у тебя должен быть шанс усвоить все те знания, которые ты уже от нас получил». И я ждал.
В начале приема Кэтрин рассказала мне отрывок из сна, который она видела несколькими днями ранее. В этом сне она жила в доме своих родителей и ночью в этом доме начался пожар. Она не растерялась, помогала всем покинуть дом и спасала важные вещи, но её отец вел себя отрешенно, выглядел совершенно безразличным в такой критический момент. Она выгнала его из дома. И на улице он вспомнил, что что-то забыл в доме и отправил Кэтрин в пылающий дом за каким-то предметом. Она никак не могла вспомнить, что он там забыл. Я решил не истолковывать этот сон сразу, решил подождать, может разгадка придет тогда, когда она будет под гипнозом.
Она очень быстро вошла в состояние глубокого гипнотического транса. «Я вижу женщину в капюшоне, он не скрывает её лицо, только волосы». Затем она замолчала.
«Что вы видите сейчас? Капюшон?».
«Я потеряла это… Я вижу какую-то черную материю, парчу с золотым узором на ней… Я вижу здание с какими-то точками на нем, они структурированы… белое».
«Вы узнали здание?».
«Нет».
«Оно большое?».
«Нет. Там за зданием горы с заснеженными вершинами, но в долине трава зеленая… мы в долине».
«Вы можете войти в здание?».
«Да, оно построено из какого-то мрамора… очень холодного на ощупь».
«Это какой-то храм или место культа?».
«Я не знаю, мне кажется, что это тюрьма».
«Тюрьма?» переспросил я. «Там есть люди внутри? Или снаружи?».
«Да, несколько солдат. У них черные мундиры с золотыми погонами… золотыми аксельбанты. Черные шлемы с чем-то золотистым… с золотыми эмблемами и золотыми макушками… и они подпоясаны красными кушаками».
«Они вокруг вас?».
«Может двое или трое».
«Вы находитесь там?».
«Я где-то, но не внутри здания. Я где-то рядом».
«Оглядитесь. Посмотрите, если вы можете найти себя… Там горы и трава… и это белое здание. Там есть другие дома?».
«Если там и есть другие здания, то они далеко от того. Я вижу одно… отгороженное какой-то стеной, выстроенной рядом с ним… стеной».
«Вы думаете, что это крепость или тюрьма, или нечто вроде этого?».
«Вполне может быть, но… очень оно обособленно».
«Почему это для вас важно?» Я немного помолчал. «Вы знаете названия города или страны, где вы находитесь? Где находятся солдаты?».
«Я продолжаю видеть Украину».
«Украину?». Я повторил пораженный разнообразием её жизней. «Вы видите год? Вы вспомнили это? Какой хотя бы период времени?».
«Тысяча семьсот, семьсот», она ответила нерешительно, но потом поправила себя. «Тысяча семьсот пятьдесят восьмой… тысяча семьсот пятьдесят восьмой. Там много солдат. Я не знаю, что они намерены делать. У них длинные кривые сабли».
«А что вы ещё видите или слышите?», осведомился я.
«Я вижу фонтан, из которого они поят лошадей».
«У этих солдат есть лошади?».
«Да».
«Известно ли вам, как называют этих солдат? Как они сами себя называют?». Она некоторое время прислушивалась.
«Я этого не слышу».
«Вы среди них?».
«Нет». Её ответы снова стали по-детски короткими и часто односложными и мне надо было её очень активно расспрашивать.
«Но вы видите их вблизи?».
«Да».
«Вы в городе?».
«Да».
«Вы там живете?».
«Думаю, что да».
«Хорошо. Посмотрите, может быть вы найдете себя или то место, где вы живете».
«Я вижу совсем оборванную одежду. Я вижу ребенка, мальчика. Его одежда вся изорвана. Он замерз…».
«У него есть дом в этом городе?». Она сделала долгую паузу, прежде чем ответить мне.
«Я не вижу этого», продолжила она. Казалось ей было очень трудно войти в эту жизнь. В её ответах была какая-то неточность и неуверенность».
«Хорошо. Вы знаете, как зовут мальчика?».
«Нет».
«Что случилось с этим мальчиком? Идите за ним, посмотрите, что случилось».
«Кого-то из его знакомых сидит в тюрьме».
«Друг? Родственник?».
«Я думаю, что это его отец». Коротко ответила она.
«Вы и есть этот мальчик?».
«Я не уверена».
«Вы знаете, что он чувствует по отношению к отцу, который заключен в тюрьму?».
«Да… он очень боится, потому что они могут убить его».
«А что сделал его отец?».
«Он что-то украл у этих солдат, какие-то бумаги или что-то ещё».
«Мальчик до конца не понимает?».
«Нет. Возможно, он больше никогда не увидит своего отца».
«Он совсем никак не может встретиться с отцом?».
«Нет».
«Они знают, сколько ещё его отец будет сидеть в тюрьме? И останется ли он в живых?».
«Нет», ответила она дрожащим голосом. Она была очень огорчена и печальна. Она даже не могла рассказать о подробностях, настолько она была втянута в события, свидетельницей которых была.
«Вы можете чувствовать то, что чувствует этот мальчик», продолжал я расспрашивать, «чего он боится, о чем он беспокоится? Вы это чувствуете?».
«Да».
«Что происходит? Продвигайтесь вперед во времени. Я знаю, это тяжело. Вперед!».
«Его отца казнили».
«Что мальчик чувствует после этого?».
«Его отец ничего не украл, но они казнили его ни за что».
«Да, мальчик, скорее всего, очень расстроен».
«Я думаю, что он полностью не осознает… что произошло».
«Есть ли люди, к которым он может обратиться?».
«Да, но его жизнь после этого будет очень тяжелой».
«Что стало с мальчиком потом?».
«Я не знаю, скорее всего он умер». Её голос звучал очень печально. Она умолкла и, казалось, что она оглядывается вокруг.
«Что вы видите?».
«Я вижу ладонь… ладонь, обхватывающую что-то… белое. Я не знаю, что это такое…». Она опять затихла на несколько минут.
«Что ещё вы увидели?», спросил я.
«Ничего… темноту». Либо он умер, либо она от него как-то отключилась от этого мальчика, жившего в Украине более чем двести лет назад.
«Вы покинули этого мальчика?».
«Да», прошептала она и расслабилась.
«Чему вы научились в той жизни? Что в ней было важного?».
«Людей не должны судить поспешно. С каждым нужно быть справедливым. Очень много жизней было разрушено из-за поспешности человеческого осуждения».
«Жизнь этого мальчика была короткой и горькой, потому что его отца осудили… несправедливо?».
«Да», и она снова замолчала.
«А сейчас вы видите или слышите что-то?».
«Нет». Опять она ответила кратко и замолчала. По каким-то причинам эта короткая жизнь была для неё особенно изнурительной. Я велел ей основательно отдохнуть.
«Отдохните. Почувствуйте умиротворение. Ваше тело выздоравливает, а ваша душа отдыхает… Вы чувствуете себя лучше? Отдохнули? Это было трудно для того маленького мальчика. Очень тяжко, но сейчас вы снова полны сил. Ваше осознание переносится в другие места и в другое время… к другим воспоминаниям. Вы отдохнули?».
«Да». И тут я решил поработать над фрагментом её сна, в котором её дом горел, а её отец равнодушно бездействовал, а затем отправил её в горящий дом, чтобы она принесла какую-то его вещь.
«У меня есть вопросы по поводу вашего сна… о вашем отце. Вы можете сейчас его вспомнить? Это не страшно? Вы в глубоком трансе. Вы помните этот сон?».
«Да».
«Вы вернулись в горящий дом за чем-то. Вы этот момент помните?»
«Да… это был металлический ящик».
«Что в этом ящике такого, что он послал вас за этим прямо в огонь?».
«Там коллекция его почтовых марок и монет», ответила она. То, как она подробно могла вспомнить свой сон под гипнозом разительно отличалось от её отрывочных пересказов в обычном состоянии. Гипноз все-таки был очень мощным инструментом не только для того, чтобы просто вспомнить забытые моменты жизни, спрятанные в дальних уголках разума, но и позволял получить мельчайшие подробности этих воспоминаний.
«Эти марки и монеты действительно очень важны для него?».
«Да».
«Но посылать дочь в горящий дом, за какими-то марками и монетами…».
Она меня перебила. «Он не думал, он просто рисковал».
«Он думал, что это безопасно?».
«Да, конечно».
«Тогда почему он сам не пошел спасать свои драгоценности?».
«Потому что думал, что я проворнее».
«Я вижу. А вам не казалось это слишком рискованным?».
«Да, но он этого не осознавал».
«Имел ли этот сон какое-то большее значение для вас? В нем отразились ваши отношения с отцом?».
«Я не знаю».
«Похоже на то, что он не слишком торопился выбраться из горящего дома».
«Нет».
«Почему же он был таким нерасторопным? Вы же действовали быстро, потому что вы видели опасность».
«Потому что он хотел просто спрятаться от всего происходящего». И тут я решил воспользоваться моментном, чтобы истолковать часть сна.
«Да, это его привычное поведение, и вы все делаете вместо него, как вы пошли в огонь за его коробкой. Я надеюсь, что в будущем он у вас научится вести себя в таких ситуациях. Я думаю, что пожар — это ни что иное, как уходящее время, и вы это осознаете, а он нет. То, что он посылает вас за каким-то предметом означает, что вы знаете и умеете больше, чем он и вы должны его многому научить, но он, кажется, не хочет ничему учиться».