Когда я погружал Катерину в глубокий гипнотический транс, я думал о том, как замечательно, что в течение нескольких недель она почти исцелилась, не прибегая к лекарствам, традиционной психотерапии или групповой терапии. И это не просто подавление симптомов или жизнь со стиснутыми зубами, наполненная страхами. Это действительное исцеление, избавление от симптомов. Она стала безмятежной, сияющей и счастливой выше всех моих ожиданий.
Она опять заговорила тихим шепотом: «Я нахожусь в здании со сводчатыми потолками. Потолки синие и золотистые. Рядом со мной другие люди. Они одеты в… старое… что-то вроде платьев, очень старые и грязные. Я не знаю, как мы попали сюда. В комнате много фигур. Еще здесь есть какие-то предметы, стоящие на каких- то каменных конструкциях. В конце комнаты возвышается огромная золотистая фигура. Появляется он… Он очень большой, с крыльями. Он очень злой. В комнате очень жарко, очень жиар- ко… Жарко, потому что ни окон, ни дверей. Мы вынуждены находиться за пределами деревни. С нами что-то не то».
«Вы больны?»
«Да, все мы больны. Я не знаю, что это, но наша кожа погибает. Она чернеет на глазах. Мне очень холодно. Воздух очень сухой и затхлый. Мы не можем вернуться в деревню. Мы должны оставаться здесь. У некоторых лица деформированы».
Это похоже на ужасную болезнь, что-то вроде проказы. Если Катерина и имела когда-то прекрасную жизнь, то мы еще не просматривали ее. «Как долго вам тут нужно находиться?»
«Вечно, — ответила она мрачно, — пока не умрем. От этого нет исцеления».
«Вы знаете, как называется эта болезнь?»
«Нет. Кожа становится очень сухой, иссыхает. Я здесь уже много лет. Есть и новички. Назад пути нет. Мы изгнаны… умирать».
Она была обречена на жалкое существование в пещере.
«Мы должны охотиться, чтобы прокормиться. Я вижу какого-то дикого зверя, на которого мы охотимся… с рогами. Он коричневый, с рогами, большими рогами».
«Кто-нибудь приходит к вам?»
«Нет, никому нельзя подходить близко, иначе они тоже пострадают от зла. Мы прокляты… за какие-то дурные дела. И это наше наказание». В песочных часах ее жизней песок ее теологии постоянно смещался. Только после смерти, в духовном состоянии, она имела теплый прием и обнадеживающее постоянство.
«Вы знаете, какой это год?»
«Мы потеряли счет времени. Мы больны и просто ждем своей смерти».
«Не осталось никакой надежды?» Я чувствовал ее ужасающее отчаяние.
«Нет надежды. Мы все умрем. Руки сильно болят. Страшная слабость во всем теле. Я стара. Мне трудно передвигаться».
«Что бывает, когда уже не можешь двигаться?»
«Тебя перемещают в другую пещеру и оставляют там умирать».
«Что делают с умершими?»
«Заваливают вход в пещеру».
«Пещеру закрывают еще до смерти человека?» Я искал ключ к ее боязни замкнутого пространства.
«Я не знаю. Я никогда там не была. Я в комнате с другими людьми. Очень жарко. Напротив стена, я просто там лежу».
«Что это за комната?»
«Для поклонения… многим богам. Очень жарко».
Я переместил ее вперед во времени. «Я вижу что-то белое, похожее на навес. Они кого-то переносят».
«Это вы?»
«Я не знаю. Я буду рада смерти. Я испытываю боль во всем теле». Губы у Катерины сжались от боли, дыхание стало тяжелым из-за ж: ары, которую она испытывала в пещере. Я переместил ее в день ее смерти. Она все еще задыхалась.
«Трудно дышать?» — спросил я.
«Да, так жарко здесь… так жарко, очень темно. Я ничего не вижу… и не могу пошевелиться». Она умирала, парализованная и одинокая, в жаркой, темной пещере. Выход из пещеры был уже закрыт. Ей было страшно и тяжело. Дыхание участилось, стало нерегулярным, и она, наконец, умерла, закончив эту мученическую жизнь.
«Я испытываю легкость… словно плыву. Здесь очень ярко. Здесь прекрасно!»
«Вы испытываете боль?»
«Нет!» — она замолчала, и я ожидал появления Учителей. Вместо этого ее отнесло куда-то в сторону: «Я стремительно падаю. Я возвращаюсь в тело!» Она была так же удивлена, как и я.
«Я вижу здания, здания с круглыми колоннами. Здесь много зданий. Мы находимся снаружи. Вокруг деревья — оливковые деревья. Очень красиво. Мы на что-то смотрим… У людей на лицах смешные маски. Какой-то праздник. Они одеты в длинные одеяния, а маски скрывают их лица. Они прикидываются теми, кем не являются. Они находятся на возвышении… над тем местом, где мы сидим».
«Вы смотрите спектакль?»
«Да».
«Как вы выглядите? Взгляните на себя».
«У меня каштановые волосы. Они заплетены», — Катерина замолчала. Ее описание себя и растущие вокруг оливковые деревья напомнили мне об одной ее жизни в Греции за пятнадцать столетий до Христа, когда я был ее учителем по имени Диоген. Я решил уточнить.
«Вам известен год?»
«Нет».
«Там есть люди, которых вы знаете?»
«Да, рядом сидит мой муж. Я не знаю его [в нынешней жизни]».
«У вас есть дети?»
«Я с ребенком сейчас». Выбор слов, построение фраз было необычным и напоминало древнюю речь, и это не было свойственно Катерине в ее сознательном состоянии.
«Там есть ваш отец?»
«Я не вижу его. Вы тоже где-то здесь… но не со мной». Итак, я был прав. Мы вернулись на тридцать пять веков назад.
«Что я там делаю?»
«Вы просто смотрите, но вы еще учите. Вы учите… Мы узнали от вас… о квадратах и кругах, странных вещах. Диоген, вы там».
«Что еще вы знаете обо мне?»
«Вы в преклонном возрасте. Мы как-то связаны… вы брат моей матери».
«Вы знаете других членов моей семьи?»
«Я знаю вашу жену… и ваших детей. У вас сыновья. Двое из них старше меня. Моя мать умерла; она умерла очень молодой».
«Вас растил ваш отец?»
«Да, но сейчас я замужем».
«Вы ждете ребенка?»
«Да, мне страшно. Я не хочу умереть во время родов».
«Это и случилось с вашей мамой?»
«Да».
«И вы боитесь, что с вами случится то же самое?»
«Это часто случается».
«Это ваш первый ребенок?»
«Да, я испугана. Уже скоро. Я такая большая. Мне неудобно двигаться… Холодно». Она переместилась во времени вперед. Ребенок вот-вот родится. У Катерины никогда не было детей, и я никогда не принимал роды за четырнадцать лет, прошедших после моей практики в медицинской школе.
«Где вы находитесь?» — спросил я.
«Я лежу на чем-то каменном. Очень холодно. Мне больно… Кто-то должен мне помочь. Кто-то должен мне помочь». Я велел ей дышать глубже, и ребенок должен родиться без боли. Она тяжело дышала и стонала. Мучительный процесс длился несколько минут, и, наконец, ребенок появился на свет. У нее родилась дочь.
«Теперь вы чувствуете себя лучше?»
«Сильная слабость… так много крови!»
«Вы уже знаете, как назовете дочь?»
«Нет, я слишком устала… Я хочу своего ребенка».
«Ваш ребенок здесь, — сымпровизировал я, — маленькая девочка».
«Да, мой муж доволен», — она была обессилена. Я велел ей вздремнуть и проснуться освеженной. Через пару минут я пробудил ее.
«Теперь вы чувствуете себя лучше?»
«Да… Я вижу животных. Они что-то везут на своих спинах. Это корзинки. В корзинках много всяких вещей… пища… красные фрукты…»
«Это хорошее место?»
«Да, много пищи».
«Вы знаете, как называется местность? Как вы ее называете, когда путник спрашивает название вашей деревни?»
«Катения… Катения».
«Это похоже на название греческого городка», — подсказал я.
«Я не знаю. А вы знаете? Вы уезжали и потом вернулись. А я нет». Это был неожиданный поворот. Поскольку в той жизни я был ее дядей, старше и мудрее ее, она спрашивала меня, не знаю ли я ответ на мой собственный вопрос. А у меня, к сожалению, не было доступа к этой информации.
«Вы всю свою жизнь прожили в этой деревне?» — спросил я.
«Да, — прошептала она, — но вы путешествуете, поэтому вы знаете то, чему учите. Вы путешествуете, чтобы изучать, изучать землю… разные торговые маршруты, записывать их и составлять карты… Вы в преклонном возрасте. Вы ходите с молодыми людьми, потому что разбираетесь в картах. Вы очень мудры».
«О каких картах вы говорите? О картах звезд?»
«Вы разбираетесь в символах. Вы можете помочь им сделать… помочь им составить карты».
«Вы узнаете других людей из вашей деревни?»
«Я не знаю их… но я знаю вас».
«Хорошо. Какие у нас взаимоотношения?»
«Очень хорошие. Вы очень добры. Я люблю просто сидеть рядом с вами, это очень успокаивает меня… Вы нам помогли. Вы помогли моим сестрам…»
«Однако наступает момент, когда я должен покинуть вас, так как я стар».
«Нет, — она не была готова обсуждать мою смерть. — Я вижу хлеб, плоский хлеб, очень плоский и тонкий».
«Люди едят этот хлеб?»
«Да, мой отец, мой муж и я. И другие люди в деревне».
«По какому случаю?»
«В деревне… праздник».
«Ваш отец там?»
«Да».
«Ваш ребенок тоже там?»
«Да, но она не со мной, а с моей сестрой».
«Посмотрите внимательно на сестру», — предложил я, надеясь, что она узнает кого-то, играющего важную роль в нынешней жизни Катерины.
«Да… но я не знаю ее».
«Вы узнаете своего отца?»
«Да… да… Эдвард. Тут финики, финики и оливки… и красные фрукты. Есть плоский хлеб. И они убили овцу. Они жарят овцу, — наступила долгая пауза. — Я вижу что-то белое… — Она снова переместилась во времени. — Это белый… это прямоугольный ящик. Сюда кладут людей, когда они умирают».
«Значит, кто-то умер?»
«Да… мой отец. Мне не хочется смотреть на него. Я не хочу его видеть».
«Вы должны на него смотреть?»
«Да. Его унесут хоронить. Мне очень грустно».
«Да, я знаю. Сколько у вас детей?» — исследователь во мне не позволял ей горевать.
«У меня трое: два мальчика и девочка». Послушно ответив на мой вопрос, она вернулась к своему горю: «Они чем-то прикрыли его тело…» — она выглядела очень грустной.
«Я к этому времени уже умер?»
«Нет. Мы пьем какое-то вино, вино из чаши».
«Как я сейчас выгляжу?»
«Вы очень, очень стары».