«Там готовят еду, много еды».
«Вы чувствуете запах?»
«Да. Они пекут какой-то хлеб. Хлеб… мясо… Нам опять велели выйти из дома». Меня это поразило. Я сказал ей, что она спокойно может войти внутрь дома, а ей приказали выйти.
«Они назвали вас по имени?»
«… Мэнди… Мэнди и Эдвард».
«Он мальчик?»
«Да».
«Они не разрешают вам оставаться в доме?»
«Да, они очень заняты».
«Что вы чувствуете по этому поводу?»
«Нам все равно. Но остаться чистыми очень трудно. Мы ничего не можем делать».
«Вы попали на свадьбу? Попозже в этот день?»
«Да… Я вижу много людей. В комнате тесно. Жарко, жаркий день. Здесь священник… в смешной шляпе, большой… черной. Она выдается вперед и нависает над его лицом…»
«Это счастливое время для вашей семьи?»
«Да».
«Вы знаете, кто женится или выходит замуж?»
«Моя сестра».
«Она намного старше?»
«Да».
«Она хорошенькая?»
«Да. У нее в волосах много цветов».
«Посмотрите на нее внимательно. Вы знаете ее по другим жизням? Взгляните на ее глаза, рот…»
«Да, я думаю, что это Бэки… но меньше, гораздо меньше». Бэки была подругой и коллегой Катерины. Они были близки, но Катерине не нравилась склонность Бэки критиковать ее и вмешиваться в ее жизнь и решения. В конце концов, она была лишь подругой, а не членом семьи. Но, возможно, сейчас различие не было столь ясным. «Она… она любит меня… и поэтому я могу стоять впереди».
«Хорошо. Оглянитесь вокруг. Здесь есть ваши родители?»
«Да».
«Они вас очень любят?»
«Да».
«Это хорошо. Взгляните на них внимательно. Сначала на мать. Помните ли вы ее? Посмотрите ей в лицо».
Катерина глубоко вздохнула несколько раз: «Я ее не знаю».
«Посмотрите на своего отца. Внимательно посмотрите. Какое у него выражение лица, глаза… рот. Вы знаете его?»
«Это Стюарт», — быстро ответила она. Итак, Стюарт снова появился. Это стоило более пристального исследования.
«Какие у вас с ним взаимоотношения?»
«Я его очень люблю… он очень хорошо ко мне относится. Но он считает меня помехой. Он считает, что дети — это помеха».
«Оп слишком серьезен?»
«Нет, он любит играть с нами. Но мы задаем слишком много вопросов. Но он очень хорошо относится к нам, вот только задаем слишком много вопросов».
«Это иногда раздражает его?»
«Да, мы должны все узнавать у учителя, а не у него. Поэтому мы ходим в школу… чтобы узнавать».
«Звучит так, будто это он говорит. Это он вам сказал?»
«Да, у него есть более важные дела. Он должен управлять фермой».
«Большая ферма?»
«Да».
«Вы знаете, где она находится?»
«Нет».
«Кто-нибудь хоть раз упомянул город или страну? Название городка?»
Она замолчала, словно прислушиваясь, затем произнесла: «Я не слышу ничего такого». И снова замолчала.
«Хорошо, вы хотите еще исследовать эту жизнь? Отправиться вперед во времени, или…»
Она перебила меня: «Достаточно».
Во время всего процесса с Катериной я не хотел обсуждать ее откровения с коллегами-профессионалами. На самом деле, за исключением Кэрол и нескольких «надежных» товарищей, я вообще ни с кем не делился этой замечательной информацией. Я знал, что информация, полученная на наших сеансах истинна и чрезвычайно важна, но беспокойство по поводу реакции со стороны моих профессиональных и научных коллег вынудила меня хранить молчание. Я, все же, был озабочен моей репутацией, карьерой и тем, что обо мне думают другие.
Мой личный скептицизм был сильно ослаблен доказательствами, которые неделя за неделей слетали с ее рта. Я часто проигрывал аудиозаписи и вновь переживал эти сеансы со всей их драматичностью. Но другим пришлось бы положиться на мой опыт, мощный, но ведь не их собственный. Поэтому я чувствовал необходимость собрать еще больше данных.
Когда я, в конце концов, принял с верой послания, моя жизнь стала более простой и удовлетворительной. Не было необходимости врать, притворяться, разыгрывать роли или быть не тем, кто ты есть. Взаимоотношения стали более честными и прямыми. Семейная жизнь стала проще и спокойней. Мое нежелание делиться полученной через Катерину мудростью начало ослабевать. Как ни странно, но многие были очень заинтересованы и хотели узнать больше.
Они рассказывали мне о своем очень личном опыте с парапсихологическими явлениями, экстрасенсорным восприятием, дежа-вю, внетелесным опытом, видениями прошлых жизней и т. д. Многие далее скрывали от своих родных этот опыт. Люди, как правило, боялись того, что те, с кем они поделятся своим опытом, далее члены их семьи и психотерапевты, будут считать их чудаками. Однако эти парапсихологические явления — довольно обычное явление, гораздо более часто встречающееся, чем принято считать. Они кажутся редким явлением потому, что люди неохотно рассказывают об этом другим. Причем, чем более опытны и тренированы эти люди, тем неохотнее они раскрываются.
Уважаемый председатель главного клинического департамента в моем госпитале — человек, чья компетенция не вызывает сомнения, пользующийся признанием на международном уровне. Он беседует со своим умершим отцом, который несколько раз защитил его от серьезной опасности. У другого профессора бывают сны, в которых ему открываются недостающие звенья или решения его сложных исследовательских экспериментов. Сны неизменно оказываются правильными. Другой известный доктор, когда ему звонят по телефону, может сказать, кто звонит, прежде чем поднимет трубку. Жена председателя психиатрии в университете на Среднем Западе имеет степень доктора психологии. Ее исследовательские проекты всегда разрабатываются и проводятся очень тщательно. Она никому не рассказывала, что, впервые приехав в Рим, она в нем так хорошо ориентировалась, словно в ее памяти была запечатлена карта дорог. Она точно знала, что находится за следующим углом.
Хотя она никогда раньше не была в Италии и не знала языка, итальянцы неоднократно обращались к ней на итальянском, принимая ее за местную жительницу. Ее ум сопротивлялся этому ее опыту в Риме.
Я понимал, почему эти чрезвычайно опытные профессионалы держали все в себе. Я был одним из них. Мы не могли отрицать наш собственный опыт и чувства. Хотя наша профессиональная подготовка во многих отношениях была диаметрально противоположна информации, опыту и убеждениям, которые мы накопили. Поэтому мы молчали.
ГЛАВА 10
Неделя пролетела быстро. Я снова и снова прослушивал запись последнего сеанса. Каким образом я приближался к состоянию обновления? Я не чувствовал никакого особого просветления. И теперь духи могут быть присланы, чтобы помочь мне. Но что я должен был делать? Когда я выясню это? Смогу ли я выполнить эту задачу? Я знал, что должен терпеливо ждать. Я помнил слова Учителя-поэта:
«Терпение и расчет времени… все придет в свое время… Все прояснится для вас в нужное время. Но у вас должна быть возможность переварить знание, которое мы уже дали вам». Поэтому я ждал.
В начале следующего сеанса Катерина рассказала мне фрагмент своего сна, который она видела несколько дней назад. Во сне она была в доме своих родителей, и вдруг ночью начался пожар. Она контролировала ситуацию, эвакуируя людей, вещи. Но ее отец мешкал и, казалось, не осознавал чрезвычайность ситуации. Она торопила его, но он вдруг вспомнил, что оставил что-то в доме, и послал Катерину в горящий дом за этой вещыо. Она не могла вспомнить, что это было. Я решил не интерпретировать ее сон, а подождать, не прояснится ли что-то, когда она будет в состоянии гипноза.
Она быстро вошла в глубокий гипнотический транс: «Я вижу женщину с капюшоном на голове, прикрывающим только волосы», — сказала она и замолчала.
«Вы сейчас видите это? Капюшон?»
«Нет, пропало… Я вижу какой-то черный материал, парчу с золотистым узором… я вижу здание со структурной кладкой… белое».
«Вы узнаете здание?»
«Нет».
«Это большое здание?»
«Нет. Позади него гора со снежной вершиной. А трава в долине, где мы находимся, зеленая…»
«Вы можете войти в здание?»
«Да. Оно построено из мрамора… очень холодного на ощупь».
«Это храм или ритуальное здание?»
«Я не знаю. Я думаю, что это тюрьма».
«Тюрьма? — переспросил я. — Есть ли в здании люди? Или вокруг здания?»
«Да, несколько солдат. Они в черной униформе, черные с золотом погоны… с золотистой бахромой. Черные шлемы с золотом… остроконечные… с золотом на верхушке шлема. И красный пояс, красный пояс на талии».
«Рядом с вами есть солдаты?»
«Наверное, двое или трое».
«Вы сами там находитесь?»
«Я где-то здесь, но не в здании, а рядом».
«Посмотрите вокруг. Попробуйте найти себя… Там есть горы, трава… белое здание. Есть ли там еще какие-нибудь здания?»
«Если и есть, то они далеко. Я вижу одно… изолированное, и за ним какая-то стена…»
«Вы думаете, что это форт или тюрьма, или что-то вроде того?»
«Возможно, но… оно очень изолировано».
«Почему для вас это так важно?» [Долгая пауза] «Вы знаете название этой местности или страны? Где находятся солдаты?»
«Я вижу «Украина»»
«Украина? — повторил я, пораженный разнообразием ее жизней. — Вы видите год? Вам открывается эта информация? Или период времени?»
«Тысяча семьсот семнадцатый», — начала она нерешительно, затем поправила себя: «Тысяча семьсот пятьдесят восьмой… тысяча семьсот пятьдесят восьмой. Здесь много солдат. Я не знаю, для чего они здесь. С длинными кривыми саблями».
«Что еще вы видите или слышите?» — спросил я.
«Я вижу фонтан, фонтан, в котором они поят лошадей».
«Солдаты верхом на лошадях?»
«Да».
«Солдат еще как-то называют? Как они обращаются друг к другу?» Она стала прислушиваться.
«Не слышу».
«Вы среди них?»
«Нет», — ее ответы опять звучали по-детски коротко и односложно. Мне пришлось очень активно ее расспрашивать.
«Но вы видите их рядом?»
«Да».
«Вы находитесь в городке?»