– Я не нахлебник, господин Ремезов! – громко сказал оскорблённый Демарин. – Я по воле государя сюда прибыл в заботе об нуждах отечества!
– О моих бы нуждах кто позаботился! – в сердцах ответил Ремезов.
А полковник Бухгольц в это время сидел в Приказной палате, вернее, в губернской канцелярии, и Матвей Петрович отчитывался о приготовлениях к экспедиции на Яркенд. Зачехлённое знамя стояло в углу.
– Срок-то ещё невеликий прошёл, – говорил Гагарин, – я три месяца назад только вернулся. Распоряженья раздал, но когда ещё всё исполнят: немалое дело и делается не быстро… Ты когда в поход двинуться намерен?
– Думаю, грядущей весной.
Секретарь Дитмер положил на стол перед Бухгольцем две книги.
– В эту, господин полковник, я велел списать все повеления господина губернатора, касающиеся вашего снаряжения. Здесь указы о рекрутском наборе, о постройке дощаников, о закупке провианта и фуража, о пригоне лошадей, о пошиве мундиров, однако мы образцами не располагаем…
– Образцы дам.
– Двадцать пушек уже на Каменском заводе льют, – вспомнил Гагарин. – Тысячу фузей на моём ружейном дворе изладят.
– Тысячу мало.
– Докупим в Невьянске у Демидова.
– Я с собой мушкетные кремни, новые винты и пружины доброго уклада привёз, – сказал Бухгольц. – Прикажите принять и оружейникам выдать.
– А эта книга, господин полковник, с реестром необходимых припасов, – Дитмер открыл другую книгу и показал старательно написанные столбцы. – Я по строкам расчертил для удобства учитывания, но цифр ещё нет. Прошу вас проверить, всё ли предусмотрено и нет ли упущений.
– Барабаны требуется изготовить, – проведя по столбцам пальцем, сразу заметил Бухгольц.
«Сам ты барабан», – подумал Гагарин.
– Ты из шведов? – спросил Бухгольц, цепко приглядываясь к Дитмеру. – Не желаешь занять у меня должность обер-каптенармуса?
– Благодарю вас, господин полковник, – вежливо ответил Дитмер. – Я весьма удовлетворён своей службой при персоне господина губернатора.
Матвей Петрович понял, что ему не нравится Бухгольц. Много спеси, мало почтения, и мысли – короткие и прямые, будто поленья. Да и внешне Бухгольц был каким-то армейским, неприступным: коренастый; крутой лоб как чугунок; маленькие, как пули, глазки; литой раздвоенный подбородок; плечи и кулаки – словно пушечные ядра; грудь бочкой, а ноги толстые – на таких хорошо в штыки на супротивника идти, не подогнутся. Но Бухгольц был нужен Матвею Петровичу, очень нужен, поэтому надо мириться с ним.
– А на жительство размещайся у меня, – радушно предложил Матвей Петрович. – Позабочусь о тебе, Иван… как по батюшке-то, запамятовал?
– Дмитриевич, – сухо сообщил Бухгольц. – Но предпочту ординацию, господин губернатор. А расположиться желаю в воинском присутствии.
– По-нашему – на Драгунском подворье, что ли? Только там служилые.
– Оных в штате более не будет, – решительно заявил Бухгольц. – Государь приказал по губерниям иметь регулярное войско. На Тобольск назначено два полка и один полк на Иркутск. Служилых я разгоню; ежели кто сохранит пристрастие к воинскому делу, тех приму по артикулу согласно их умениям сержантами, подпрапорщиками иль бо капралами. Те два полка, которые в нынешнюю зиму из рекрутов приготовим, по возвращению из гишпедиции останутся в Тобольске на гарнизонном содержании.
– Вот как повернулось! – удивился Гагарин.
Это его очень обрадовало. Матвей Петрович давно хотел выбраться из-под власти Васьки Чередова. Чередов заворовался, возомнил себя первой силой в Сибири, угрожал непокорством, тартыга, припомнив бунты, которые полыхнули вокруг Байкала после славного воеводства братьев Гагариных. Вот и пришло для Васьки время расчёта. Долг платежом красен.
– Тогда пойдём на подворье, – предложил Матвей Петрович Бухгольцу.
За маленькими окошками уже завечерело, но в общей палате все дьяки и подьячие, вернее, канцеляристы и копиисты, сидели за своими столами: ежели губернатор не уходит, то и казённой шелупони тоже нельзя домой. На улице под «галдареей» в траве сидели просители и челобитчики, одуревшие от жары, – они ещё надеялись попасть к нужному чиновнику. Вытоптанные горячие улочки Воеводского двора покрывала багровая пыль. Закат сочно позолотил шатры башен и кровли изб, словно облил доски мёдом.
– В каждом полку должно быть два баталиона, премьер-майорский и секунд-майорский, – шагая, говорил Бухгольц; на плече, как ружьё, он нёс зачехлённое знамя. – В каждом баталионе четыре роты, в каждой роте четыре плутонга. Итого в полку тысяча человек. В обывательских домах солдатам жить не по артикулу, им надобно построить гарнизонные избы.
– Ты, полковник, на мою казну упал, будто коршун на цыплёнка, – недовольно пробормотал Гагарин.
– Царь повелел – я делаю. Это и есть служба.
У раскрытых ворот Драгунского подворья на лавочке развалился сторож из служилых. При виде начальства он даже не встал, лишь подобрал вытянутые ноги. Бухгольц походя сбил со сторожа шапку.
– Весь аксиомат поменяю, – сказал он с презрением. – Чтобы не пьянь ленивая о забор чесалась, а караул стоял под паролем, и пушки наготове.
На дворе служилые разгружали какой-то обоз: ругались и галдели, не обращая внимания на губернатора и офицера в камзоле, развязывали мешки, делили какую-то добычу; дюжий драгун вытащил из телеги чужой кафтан и, примеривая, с треском напялил на широкие плечи.
– Порвёшь, Сашка! – заорали на него. – Ни себе ни людям!
Бухгольц скривился.
У столба пороли голого по пояс мужика.
– Будешь долги отдавать, псина? – допытывался служилый с плетью.
В избе Драгунского полка пахло кислятиной грязных онучей, пирогами и перегаром. Полковник Васька Чередов сидел на лавке босой и латал сапог толстой смолёной дратвой, умело орудуя шилом. Второй сапог стоял рядом. Сотник Емельян, неизменный приятель и собутыльник Чередова, на другой лавке играл в зернь с денщиком полковника.
– Се Василь Егорыч Чередов, командир нашей тобольской воинской силы, – ухмыляясь, сообщил Гагарин.
– Здравия желаю, господин полковник, – с презрением сказал Бухгольц.
– А я на здравие не жалуюсь, – откусывая дратву, ответил Чередов.
Бухгольц прошёл к окну и бережно установил знамя в простенок. Потом хладнокровно взял за шкирку денщика и швырнул к двери. Денщик, всё сообразив, со стуком исчез в сенях. Емельян ладонью сгрёб с лавки зернь и ссыпал в деревянный стаканчик, а стаканчик сунул за пазуху.
– Убирайся, Емеля, – дружески посоветовал Матвей Петрович.
Емельян ловко отвёл плечо, чтобы Бухгольц его не цапнул, и встал.
– Зови, ежели чего, Вася, – сказал он. – Я у коновязей.
Чередов угрюмо смотрел на Гагарина и Бухгольца и шевелил пальцами босых ног. Он не заробел, но драться с приезжим офицером не стоило.
– Откняжил ты, Вася, – со злорадным удовлетворением сообщил Матвей Петрович. – Вот господин Бухгольц прибыл, будет новые полки из рекрутов обучать, а твои служилые пущай катятся. Дурную траву с поля вон.
Чередов помолчал, переваривая страшное известие, но его одичалая рожа даже не дрогнула. Матвей Петрович догадывался: полковник пытается понять, что стряслось. Как так? Чинил сапог – и вдруг конец службы! Но по Тобольску не первый год бродили слухи, что царь разгоняет старые войска. Стрельцов он уже давно приговорил. На Дону казаков ущемил. В Казани и Уфе заменил служилых людей на строевых солдат в париках и камзолах.
– Нешто отставка моим драгунам?
– Завтра бумагу напишу. Господин Бухгольц начнёт принимать у тебя амуницию вашу, оружье, коней и припасы.
– Шутишь или пугаешь, Петрович? – придя в себя, сощурился Чередов.
– Государь повелел регулярную армию заводить, – сказал Бухгольц, изучающе разглядывая Чередова. – А швальникам отлуп по всем статьям.
Чередов медленно разгладил пальцем седеющие усы. Под видом наглого безразличия и уверенности, что он тут незаменим, Чередов лихорадочно размышлял, как ему вывернуться, сохранив свои выгоды и вольности.
– Знаем мы уже таких кудрявых, – с наигранной ленцой произнёс он. – Сибирь охранять – дело не плёвое. Без нас не управиться. Рекруты – они ведь королобые, господин офицер, ружья от ухвата не отличают.
– Шведов наймём, – легко возразил Гагарин. – Обучат.
Бухгольц прошёлся по горнице, одёргивая камзол.
– Твои бусыги – не полк, а кабак, разврат для народа, – сказал он. – И бездельцев с ворами я не потерплю. Сие подворье забираю под гарнизонную дирекцию. Ступай, Чередов, объяви, что служилым людям роспуск.
– А коли забунтуем? – Чередов пристально посмотрел на Гагарина, напоминая о своей давней угрозе. – Нас много, а ваших сколько?
Бухгольц только помотал головой в бессильной досаде.
– Ты дурак, что ли, Чередов? – спросил он. – Против царя попрёшь? Иди давай к своей бабе, пока позора не случилось.
Он пнул по сапогу Чередова так, что сапог улетел в сени.
Этот вечер выдался непростым и у Ремезовых.
Летом всё семейство ужинало во дворе у крыльца за большим, наскоро сколоченным столом. Семён Ульянович восседал во главе, а справа и слева располагались все прочие: Митрофановна, Леонтий, Варвара с Танюшкой и Федюнькой, Семён, Петька, Маша, Лёшка с Лёнькой и Епифания. Ваньку Демарина, нового постояльца, Семён Ульяныч из вредности хотел усадить в самом конце, напротив Епифании, как приживальщика, но Митрофановна незаметно ткнула мужа в бок кулаком и поместила гостя рядом с Петькой. Ели откидной творог с хлебом из большой деревянной миски.
– И как ты, Ванька, такой зелёный, сразу фицером стал? – поддевал Семён Ульяныч. – Небось батька твой кошель кому надо занёс?
– Мой батюшка – подьячий в московской судной канцелярии, у него на мзду денег не было, – с достоинством ответил Демарин. – Я сам пробивался, Семён Ульянович, потому как желал чести любезному отечеству служить!
Ваня не врал. Отец учил его чтению, счёту и письму и надеялся потом пристроить к себе копиистом, но Ваня мечтал пойти на войну. Он услышал о Навигацкой школе и как-то раз, укрывшись в арке Сухаревой башни, сумел подкараулить самого Якова Вилимовича Брюса, начальника школы. Ваня кинулся Брюсу в ноги, и Брюс велел принять недоросля на испытание.