– Ага, – рассеянно пробормотала Линдси, продолжая листать блокнот. – Ты посмотри-ка!
– Карлейль, Кафка, Вергилий. Лучше компании и не придумаешь.
– Угу. Слушай, объясни вот это, – сказала она, присаживаясь на кровать и жестом приглашая его сесть рядом. Она просматривала страницу с ранним вариантом формулы и несколькими неточными графиками.
– Идея в том, чтобы взять пару и выяснить, Брошенные они или Бросальщики. Используется шкала от минус 5 для ярко выраженных Брошенных до плюс 5 для ярко выраженных Бросальщиков. Разность между этими числами дает значение переменной D, а если подставить D в формулу, получается график, предсказывающий развитие отношений. Только… – Он умолк, пытаясь найти слова, которые образно описали бы его неудачу. – Только эта формула ни фига не работает.
Линдси закрыла блокнот.
– Жги, – сказала она, – но не сегодня. Я возьму на пару дней.
– Э… ну ладно, – кивнул Колин и подождал, пока Линдси не скажет что-нибудь еще.
Наконец она добавила:
– Это же просто клевый способ рассказывать истории. Ненавижу математику, но вот это круто.
– Ладно. Но скоро мы его сожжем! – сказал Колин, театрально подняв палец вверх.
– Обязательно. А теперь марш спать, пока день вконец не испортился.
[одиннадцать]
В пятый вечер в Гатшоте Гассан и Колин разделились. Гассан отправился с Линдси в «круиз», который заключался в том, что они ездили на розовой машине Холлис от гатшотского магазина до заправки и «Taco Hell», снова до магазина, оттуда до заправки и «Taco Hell» – и так до бесконечности.
– Вышел бы хоть на улицу, – сказал Гассан Колину.
Он стоял рядом с Линдси в гостиной. Она надела большие синие сережки и нарумянилась так, что можно было подумать, что ей стыдно.
– Я отстал от графика чтения, – объяснил Колин.
– Отстал от графика чтения? Ты же все время читаешь! – сказала Линдси.
– Очень сильно отстал, потому что усердно работал над теоремой и собирал устные свидетельства. С семи лет я стараюсь читать по четыреста страниц в день.
– Даже по выходным?
– По выходным – особенно. В выходные можно читать ради удовольствия.
Гассан мотнул головой:
– Чувак, ты жуткий ботан. И это тебе говорю я, жирный фанат «Стартрека», который получил пятерку по алгебре. Знай – плохо твое дело. – Он шутливо взъерошил шевелюру Колина.
– Езжай с ними, проследишь, чтобы не попали в передрягу, – сказала Холлис с дивана.
Не сказав ни слова, Колин схватил книгу (биографию Томаса Эдисона[52]) и направился наверх. В своей комнате он лег на кровать и принялся мирно читать. Пять часов спустя он дочитал книгу и начал читать другую, которую обнаружил на полке в комнате. Она называлась «Огни костров» и рассказывала о том, как люди жили в древности в Аппалачах.
Чтение его немного успокоило. Без Катерины и теоремы, без надежд на значимость в его жизни не оставалось почти ничего. Но с ним оставались книги. Книги – настоящие Брошенные: уйди – и они вечно будут ждать тебя; удели им внимание – и они всегда ответят взаимностью.
Когда Колин, читая «Огни костров», учился свежевать енота и обрабатывать его шкуру, в его комнату ворвался хохочущий Гассан; за ним семенил серый комок шерсти, который почему-то звался Принцесса.
– Не буду врать, кафир. Я выпил полбанки пива.
Колин наморщил нос:
– Пить – это харам! Я же говорил, ты все время харамствуешь!
– Ну, знаешь, в Гатшот со своим уставом не суются.
– Твое религиозное рвение чрезвычайно вдохновляет, – сострил Колин.
– Да ладно. Не внушай мне чувство вины. Мы распили банку пива на двоих с Линдси, и я даже ничего не почувствовал. Харам – напиваться, а не выпить полбанки пива. Кстати, круизы – это весело. Офигенно весело. А еще я часа полтора сидел в пикапе с ДК, ДСУ и КЖТ, и они не такие уж плохие парни. По-моему, я им всем понравился. К тому же Катрина, оказывается, очень мила. И под словом «мила» я подразумеваю «сногсшибательная». Только не пойму, почему все так носятся с этим ДК, как будто он – дар божий. По-моему, он полузащитник, или угловой, или кто-то там еще в школьной футбольной команде, но школу он только что закончил, так что теперь он никто. Может, угловой или полузащитник – это как морпех, на всю жизнь? А еще, когда Линдси нет рядом, ДК постоянно твердит о ее попе. Других тем для разговора у него нет. Видимо, он часто хватает ее за попу, теперь я это ясно представляю. А раньше на ее попу внимания не обращал.
– И я тоже, – сказал Колин.
Он обычно вообще не замечал поп, если только они не были очень уж большими.
– Ну так вот, – продолжил Гассан, – тут в лесу есть охотничий лагерь, и мы пойдем охотиться. Мы, ребята, Линдси и еще какой-то мужик с фабрики. Охотиться! С ружьями! На кабанов!
Колин не имел ни малейшего желания стрелять ни в кабанов, ни в кого бы то ни было.
– Э-э-э… Вообще-то я стрелять не умею, – сказал он.
– Ну, я тоже, но разве ж это сложно? Даже полные идиоты постоянно в кого-нибудь стреляют. Из-за этого и умирает столько людей.
– Может, вместо этого мы с тобой просто пойдем в лес на выходные? Разобьем палатку, разведем костер.
– Издеваешься?
– Нет. Кто знает, может, будет весело. Будем читать у огня и готовить еду на костре. Я знаю, как развести костер даже без спичек. Вот в этой книжке прочитал, – сказал Колин, указывая на «Огни костров».
– Я похож на бойскаута-восьмиклассника, зитцпинклер? Мы поедем на природу. Будем веселиться. Встанем рано, выпьем кофе, будем охотиться на кабанов, и все, кроме нас, будут пьяными и смешными.
– Ты не заставишь меня пойти, – поморщился Колин.
Гассан шагнул к двери:
– Ты прав, зитцпинклер. Можешь не идти с нами. Я не буду тебя винить в том, что ты просиживаешь штаны. Видит Аллах, я и сам люблю это дело. Но сейчас мне хочется приключений.
Колин почувствовал, будто его снова бросили. А ведь он только пытался прийти к компромиссу. Он бы с удовольствием пошел в лес с Гассаном, но без «крутых» ребят.
– Не понимаю, – сказал Колин. – Ты что, хочешь с Линдси целоваться?
Гассан наклонился и взъерошил Принцессу, чтобы шерсть поднялась в воздух и Колин принялся чихать:
– Опять заладил? Нет же. Ни с кем не хочу встречаться! Я же вижу, что с тобой стало. Ты же знаешь, я храню палку-громыхалку для Единственной.
– А еще ты веришь в то, что пьянство – грех.
– Туше, мон ами. Гребаное туше.
Середина середины
Самый масштабный эксперимент по изучению одаренных детей провел Льюис Терман, психолог из Калифорнии. С помощью учителей штата он выбрал семь тысяч одаренных детей, и наблюдение за ними ведется до сих пор, без малого шестьдесят лет. Конечно, не все эти дети были вундеркиндами – их IQ колебался в пределах от 145 до 190, а IQ Колина, для сравнения, составлял более 200 баллов, – но для того поколения американцев это были умнейшие дети. Результаты оказались неожиданными: одаренные дети имели не больше шансов стать заметными интеллектуалами, чем дети обычные. Позже большинство из них добились успеха в своем деле – они стали банкирами, врачами, юристами и преподавателями колледжей, – но никто из них не стал гением, и никакой зависимости между уровнем IQ и достижениями в жизни обнаружено не было. Короче говоря, одаренные дети Термана очень редко оправдывали ожидания.
Взять, к примеру, удивительный случай Джорджа Геделя. От обладателя едва ли не самого высокого IQ среди всех подопытных ждали, что он расшифрует структуру ДНК или что-то в этом роде. Но он стал доктором, правда вполне преуспевающим, и жил сначала в Калифорнии, а потом в Азии. Не проявив себя как гений, он все же сумел заслужить дурную славу: вполне возможно, что он был серийным убийцей[53]. Вот и все плюсы вундеркиндства.
Папа Колина был социологом и изучал людей. У него была собственная теория насчет того, как вырастить гения из вундеркинда. Он считал, что необходимо соблюдать баланс между «активным, ориентированным на результаты воспитанием» и поощрением естественного интереса Колина к учебе.
Это означало, что Колину позволяли учиться в свое удовольствие, но устанавливали «маркеры», которые отличались от обычных целей только названием. Папа Колина верил, что такой вундеркинд, как Колин, – в случае, если его врожденный потенциал будет реализован благодаря правильному воспитанию и образованию, – может стать гением, которого будут помнить вечно. Иногда, когда Колин приходил домой уставшим от роли «нежного человека» и от притворства в том, что ему и без друзей неплохо, папа напоминал ему об этом.
– Но ты победишь, – говорил папа. – Однажды, Колин, все они вспомнят о тебе и захотят оказаться на твоем месте. А ты в конце концов добьешься того, чего желают все.
Но оказалось, что ждать конца концов совершенно не обязательно. Достаточно поучаствовать в шоу «Умные дети».
Когда Колин учился в десятом классе, в самом конце рождественских каникул ему позвонили с кабельного канала «КреаТиВный», о котором он никогда раньше не слышал. Он не любил смотреть телевизор, но это не имело значения, потому что о канале «КреаТиВный» никто ничего не слышал. Они узнали его номер от Безумного Кита, с которым связались, прочитав его научные статьи о вундеркиндах. Они хотели, чтобы Колин поучаствовал в их телевикторине. Его родители были против, но их «активное, ориентированное на результат воспитание» предоставляло Колину возможность принимать решения самому. А Колин хотел участвовать в шоу, потому что а) гран-при в десять тысяч долларов – это очень много денег, б) его покажут по телевизору и в) десять тысяч долларов – это и правда очень много денег.
Когда Колин пришел на съемки, ему сменили имидж, превратив его в крутого высокомерного вундеркинда-задиру. Ему купили очки в прямоугольной проволочной оправе и вылили на волосы целое ведро лака, сделав такую же прическу, как у самых крутых парней в школе. Ему выдали пять костюмов, включая фирменные джинсы, которые липли к его попе, как приставучая подружка, и футболку с надписью будто бы от руки: «Бездельник». Шесть отборочных раундов сняли за один день, прерываясь только на то, чтобы переодеть вундеркиндов. Колин выиграл все шесть раундов и прошел в финал, где его соперницей была Карен Аронссон, двенадцатилетняя блондинка, писавшая кандидатскую по математике. Карен создали имидж милашки. Всю неделю между съемками первых и финальных выпусков программы Колин ходил в новой модной рубашке на пуговицах и джинсах в школу,