Маша открыла глаза, осознав, что ее план — отключиться от плохих мыслей — не сработал. Она снова думает о Шиловой, о Димке и о Крестовском… Чертыхнувшись про себя, она решила отправиться домой, не дожидаясь мамы. Однако новый план похоронила запертая снаружи дверь. Метнувшись к маминому столу, Маша обнаружила, что та ушла на педсовет с сумкой, а значит, ей незачем было возвращаться в кабинет. Маша схватилась за телефон, но тут же застонала, вспомнив, что мама предупредила ее с утра, что забыла свой мобильный дома.
Развернувшись спиной к двери, Маша несколько раз долбанула по ней пяткой, но это, разумеется, ситуацию не изменило. Тогда Маша разблокировала телефон и застыла в раздумье. Еще неделю назад она сразу набрала бы Димку. Сегодня она посмотрела на его номер и, вздохнув, стала искать номер старосты группы. Та не ответила. Тогда Маша позвонила Валерке, но его телефон оказался выключен. Пролистывая список контактов, Маша с горечью понимала, что друзей у нее и правда нет. Взгляд зацепился за номер Крестовского. Маша понимала, что наговорила ему гадостей и даже не извинилась, осознавала, что не имеет теперь никакого права ему звонить, однако нажала на вызов, чувствуя, как сердце колотится в горле.
На третьем гудке Крестовский ответил на звонок.
— Алло.
— Роман, это Маша. Тебе удобно говорить?
Крестовский ответил не сразу, и Маша уже собралась повесить трубку, но он все же отозвался:
— Что случилось?
— Мне нужна помощь, — честно призналась Маша. — Опять.
— Что случилось? — повторил он.
— Ты уже уехал из универа? — спросила она, вдруг сообразив, что он может быть уже дома или на полпути на какое-нибудь мероприятие. Как их ни послушаешь, так у них вечно какие-то тусовки.
— Ну так, so-so.
Он говорил немного в нос. Набравшись храбрости или глупости, Маша выпалила:
— Меня заперли в кабинете английского.
После паузы Крестовский произнес:
— Я перезвоню, — и повесил трубку.
Маша съехала по стене и уселась на пол, обхватив сумку. Сердце все не желало успокаиваться, хотя ничего страшного еще не произошло.
Крестовский перезвонил спустя три минуты.
— Я буду минут через семь, — деловито объявил он. — Только объясни, где берут ключ. Эта информация прошла мимо меня.
— У охраны. Ты должен будешь расписаться, объяснить, зачем тебе, и взять.
— Оу. Полагаю, говорить, что я забыл в кабинете девушку, не стоит?
— Полагаю, да, — нервно усмехнулась Маша.
— Я позвоню, если что-то пойдет не так.
За следующие десять минут Маша успела пройтись перед кафедрой раз пятьдесят. В голове было пусто.
Когда в замке повернулся ключ, она вытерла о джинсы вспотевшие ладони и приветственно помахала рукой, натягивая на лицо улыбку.
Крестовский вошел и прикрыл за собой дверь. Он смотрел без улыбки, отчего Маше стало дико неловко.
— Прости, что я тебя сорвала. Знаю, это звучит странно, но мне больше некому было позвонить. То есть те, кому я позвонила, трубку не взяли.
— И Волков? — спросил Крестовский и спрятал ключ в карман пиджака.
— Ему я не звонила, — призналась Маша, заправив волосы за ухо.
— Понятно. — Крестовский вздохнул и опустился на ближайшую парту. — Вы так и не разговариваете?
— А ты, можно подумать, не видел, — огрызнулась Маша.
— Маша, почему ты все время со мной воюешь? Просто за компанию с Волковым или я сделал что-то плохое лично тебе?
— Господи, Крестовский! Мы до прошлых выходных даже не разговаривали друг с другом. А ты так говоришь, будто я…
— Мы учимся вместе много месяцев. Ты смотришь на меня каждый раз так, как будто я котят по ночам душу.
Брови Маши взлетели вверх:
— А ты не душишь?
— Нет. У меня аллергия на кошачью шерсть. — По лицу Крестовского было непонятно, всерьез ли он говорит об аллергии.
— А если бы не было? — зачем-то продолжила Маша эту идиотскую беседу.
— История не терпит сослагательного наклонения. Так, кажется, говорят?
— Расскажи мне о девушке, из-за которой вы разругались с Волковым, — сменила тему Маша.
— Зачем тебе? — тут же сел ровнее Крестовский.
— Интересно, стоила ли она этого.
— Определенно нет.
— Не очень-то галантно так отзываться о девушке.
— А это отзыв не о девушке, а о ситуации, — парировал Крестовский. — К тому же чего еще ждать от сноба, которому нет дела ни до кого, кроме себя?
Говоря это, он в упор смотрел на Машу, и та чувствовала, что заливается краской.
— Прости. Я собиралась перед тобой извиниться, но ты ушел, — пробормотала она.
— У тебя есть мой номер телефона.
Смешно, но отправить ему сообщение с извинениями ей даже в голову не пришло. Кажется, говорить больше было не о чем.
— Ладно. Спасибо, что выручил. Можешь мне ничего не рассказывать. Забудь.
Крестовский вдруг достал из кармана пиджака телефон и принялся в нем рыться.
Маша замолчала, не решившись и дальше распинаться перед человеком, который даже не слушает. Крестовский же неожиданно встал с парты и протянул ей телефон:
— Вот.
Маша осторожно приняла его смартфон и посмотрела на почти темный экран.
— Что это?
— Полистай влево.
Она послушно перелистнула и застыла.
На этот раз фото было сделано с приближением. Маша с удивлением узнала себя. Ее лицо было подсвечено с одной стороны тем теплым светом, который бывает только от свечей или костра. А сама она завороженно, иного слова и не подберешь, смотрела на человека, сидевшего напротив нее. Его не было в кадре, но Маша вдруг покраснела, не желая признавать, что могла смотреть вот так: с интересом и восхищением. А еще Маша впервые видела себя такой красивой. Опустив пониже голову, чтобы Крестовский не заметил ее пылающего лица, она перелистнула на следующий кадр. На этот раз ее собеседник был виден со спины: он сидел на корточках у диванчика и смотрел на нее, задрав голову, а она, в свою очередь, смотрела на него с грустью и теплотой.
— Откуда это у тебя? — Маша не стала смотреть дальше, чувствуя, что ее начинает колотить нервной дрожью.
С трудом заставив себя посмотреть на Крестовского, она заметила на его щеках красные пятна. Если бы она могла покраснеть еще сильнее, то непременно сделала бы это сейчас.
— Мне прислала их Юля, — признался он.
— Что? Но ее же там не было.
— Ее не было, но она попросила одного из охранников за мной понаблюдать. Юля… умеет убеждать. И он сделал несколько фото, как видишь.
— Зачем ты мне их показал? — спросила Маша и, развернувшись спиной к Крестовскому, потому что смотреть на него было выше ее сил, отошла к окну. И ведь ничего же плохого не сделали. Почему же стоят тут оба пунцовые?
— Потому что, я полагаю, она показала их Волкову.
Маша резко обернулась, зачем-то фиксируясь на его нелепом «полагаю». Так говорил только он.
— Димка видел?
— Полагаю, да. Вероятно, из-за этого он объявил нам бойкот. В смысле — тебе. Мне-то он его еще раньше объявил.
— А какого черта Шилова прислала ему эти фото? — повысила голос Маша.
Шилова, у которой было все, вдруг с чего-то решила отнять последнее у Маши.
— А какого черта ты прислала их с Волковым фото мне? — очень спокойно спросил Крестовский.
Хорошо, что краснеть сильнее было уже некуда.
— Это была шутка, — выдавила из себя Маша, желая отмотать время назад и не быть такой дурой.
— Вот и это, полагаю, тоже была шутка.
— «Полагаю» не говорят.
— Почему? — удивился Крестовский.
— Потому что это звучит очень… напыщенно и старомодно.
Крестовский озадаченно взъерошил волосы и произнес:
— Хорошо, я это учту. Спасибо за поправку.
Маша закатила глаза. Его следование речевым клише и желание быть вежливым порой убивало.
— Ты можешь переслать мне фото? — спросила Маша.
— Нет, извини, — отозвался Крестовский.
— Почему? — прищурилась она, хотя, признаться, внятного объяснения, зачем ей нужны эти фотографии, у нее не было.
— Потому что я тебе не доверяю, — просто сказал Крестовский. — Мне не нужны неприятности с Ириной Петровной. Я даже не в курсе, совершеннолетняя ли ты.
— А это здесь при чем? — опешила Маша.
Крестовский зажмурился, сжал переносицу пальцами и тут же, вздрогнув, поморщился.
— Маша, я не знаю, как тебе это объяснить, — устало сказал он.
— А ты попробуй, — предложила Маша и уселась на парту.
— Слушай, — Крестовский уселся на соседнюю, — я совсем тебя не знаю. Ты — девушка человека, который меня ненавидит. Я не могу тебе доверять, понимаешь? Я не очень хорошо разбираюсь в местных законах. Юля предупредила меня не связываться с теми, кому меньше восемнадцати, потому что любое мое действие может быть истолковано…
— Стой, — перебила Маша отчаянно подбиравшего слова Крестовского. — Ты решил, что я могу тебя подставить? Обвинить в домогательствах?
Это было настолько смешно, что Маша, не удержавшись, фыркнула.
— Крестовский, ты псих?
— Ладно, забудь, — вдруг негромко откликнулся Крестовский и, встав с парты, положил на нее ключ. — Удачи.
У Маши екнуло в груди, когда она поняла, что Крестовский вовсе не шутит, что он поделился с ней реальной причиной своего недоверия и что, похоже, его это действительно волнует.
— Роман, стой!
— Спасибо хоть не «стоять», — откликнулся Крестовский, однако остановился и повернулся к ней.
Маша спрыгнула с парты, но подходить не стала.
— Мне кажется, тебя немного… запутали. И мне есть восемнадцать, ты можешь не волноваться. К тому же, поверь, у меня и в мыслях не было шантажировать тебя снимками или чем-либо еще.
Маша вдруг поняла причину его странного поведения, когда она прикладывала лед к его носу. Он же тогда едва сквозь диван не просочился, лишь бы оказаться подальше от нее.
Крестовский, хмурясь, некоторое время ее рассматривал, и Машу неожиданно накрыло сочувствием к его положению. Ведь у него здесь не было друзей, с отцом они не особенно ладили, как показалось Маше во время визита в его квартиру. Шилова же очень лихо обезопасила себя от потенциальных соперниц. По-европейски законопослушный Крестовский явно был дезориентирован.