— Я не против. Ты не думай. Просто, если бы у тебя была подружка, ты бы поехала к ней, ведь так?
Маша снова кивнула и пробормотала:
— Наверное.
Романа же больше интересовало, почему она не поехала к Волкову. Он же ее единственный друг. Пока он ломал голову, как бы об этом спросить, Маша будто прочитала его мысли:
— Я к Димке собиралась, но телефон остался дома, а номер его не помню. Денег, чтобы поехать на такси наудачу, тоже не было. А проездной на метро был. Но я к тебе правда не собиралась. Я просто поехала по привычному маршруту до универа. А потом уже к тебе почему-то пошла. Ты прости, ладно? — совсем по-детски закончила Маша.
Честно признаться, оказаться случайной заменой было не слишком приятно, но Роман не мог не оценить откровенность Маши. Почему-то он больше не чувствовал себя использованным. Сейчас, держа Машу за руку, он чувствовал себя особенным.
— Ты правильно сделала. Не бродить же по улице под дождем, — пробормотал он.
— Я не хочу домой, — вдруг сказала Маша. — Я не знаю, как мне теперь с мамой разговаривать. И как вообще домой вернуться.
Роман вздохнул и, набравшись храбрости, осторожно обнял Машу за плечи.
— Но ты же понимаешь, что придется? Ты не можешь остаться здесь. И даже у Волкова вряд ли сможешь.
— Я совершеннолетняя, — негромко сказала Маша, устраивая голову на плече Романа.
Роман от всей души понадеялся, что она не слышала перебоя, неожиданно случившегося в его сердечном ритме.
— Маша, совершеннолетие — это иллюзия. Видишь, я сегодня подумал, что мне нужно сделать прямо сейчас, чтобы обеспечить гипотетического ребенка, и все, как ни крути, уперлось в реакцию родителей. К тому же уходить из дома из-за такого, по-моему, не стоит.
— Я — неизвестно кто, ты понимаешь? — Маша дернулась, чтобы отстраниться, но Роман лишь крепче сжал ее плечи, и она вновь устроила голову на его плече.
— Все в твоей голове. Твои родители, уверен, любят тебя. Просто Ирине Петровне очень страшно. А мы с тобой своим внезапным общением этот страх невольно нагнетаем.
— Ты предлагаешь не общаться?
Роману нестерпимо захотелось прижаться щекой к Машиной макушке, но он лишь пожал плечами, чувствуя, что его футболка под Машиной головой намокла. Не общаться было верным решением, только Роман понимал, что лично он игнорировать Машу уже не сможет. Он занимался этим почти восемь месяцев. Сил продолжать это больше не было.
— Все наладится, — пробормотал он, потому что больше ничего в голову не пришло.
— Спасибо, — прошептала Маша через несколько секунд и сжала его руку. Он пожал ее пальцы в ответ.
Сидеть рядом на диване было странно. Сердце Романа никак не могло успокоиться, хотя, казалось бы, все плохие новости уже были озвучены. Однако оно колотилось как сумасшедшее, и Роману было неловко оттого, что Маша это наверняка слышит. Его как в воронку утягивало в аромат ее волос и ритм ее дыхания. Он мысленно твердил себе, что это неправильно, что он не должен был доводить до подобного: не должен был брать ее за руку, не должен был садиться рядом, не должен был обнимать. Он даже дверь не должен был открывать. Он не имел права на все это. Но ее голова покоилась на его плече, отчего его сердце отбивало стаккато.
Роман собирался предложить Маше фен и отвезти ее домой, но вначале нужно было выровнять дыхание, чтобы не выглядеть глупым пятнадцатилетним пацаном. Время шло, а дыхание никак не выравнивалось. Влажное пятно от Машиных непросушенных волос расползлось по его футболке до середины груди, благословенно остужая кожу и не давая окончательно свихнуться. Он пробовал думать о Волкове, об Ирине Петровне, об отце, о матери. Эффект был, увы, нулевым. Силой воли он Димке тоже всегда уступал.
Когда машина просигналила об окончании стирки, Роман решительно снял руку с Машиного плеча. Но стоило ему пошевелиться, как Маша стала безвольно сползать на его колени.
Роман выпустил ее расслабленную ладонь и, перехватив Машу поудобнее, уложил ее на диван. Вначале хотел позволить ей устроиться на своих коленях, но вовремя опомнился и подсунул ей под голову одну из подушек. Укрыв Машу пледом, Роман вытащил ее вещи из машинки и сложил их на подлокотнике дивана. Сам же уселся на подоконник и принялся разглядывать девушку. Хотелось остановить время, чтобы завтра, когда придется смотреть в глаза Волкову и отцу, не наступало как можно дольше.
За окном сгустились сумерки, и очертания Маши стали теряться в полумраке, но Роман не торопился включать свет. Казалось, стоит его зажечь, и волшебство исчезнет, как в «Золушке» с боем курантов. Но чем дольше он сидел в полутьме, тем ближе становился завтрашний день. Роман запрокинул голову и прижался затылком к холодному стеклу, разглядывая ползущие по потолку желтые полосы от фар проезжавших внизу автомобилей. В жизни есть вещи, на которые мы просто не имеем права, как бы нам ни хотелось обратного. Роман сосчитал до десяти и, спрыгнув с подоконника, отправился на поиски своего телефона.
Он не мог позволить Маше провести у него ночь.
Стараясь не думать о том, насколько сильно разозлится Маша, он отыскал в общем чате группы номер Ирины Петровны. Прежде чем нажать на вызов, он построил в голове вежливую фразу: «Добрый вечер, Ирина Петровна, извините за беспокойство. Это Роман. Хотел вам сообщить, что Маша у меня. Не волнуйтесь. С ней все в порядке». Он проговорил это сообщение про себя три раза, и с каждым новым повторением оно казалось все бредовее, но выбора не было.
Сжимая телефон в руке, Роман подошел к дивану и присел на корточки. Полосы желтого света замирали, когда внизу загорался светофор, а потом начинали двигаться вновь, расчерчивая Машин силуэт.
Хмурившаяся во сне Маша снова была похожа на героиню Остин.
Роман выдохнул и нажал на вызов. Когда в трубке раздалось нервное «алло», он, не отводя взгляда от Машиного лица, лихорадочно зашептал заготовленную речь. Зашептал на английском и даже этого не заметил, потому что самым главным сейчас было не разбудить Машу.
Глава 18
Я — тихий шепот, что даже не слышен.
После того глупого поцелуя с Шиловой все как-то расклеилось. Домой Димка вернулся раздраженным. Первоначальный план — отправиться в ночной клуб и с кем-нибудь там замутить — перестал казаться заманчивым сразу после того, как он отвез молчаливую Юльку домой.
Сергей порывался поговорить с ним о делах компании, но Димка не мог сосредоточиться и все время тупил. В итоге Сергей разозлился и наорал на него. Димка наорал в ответ, на том и разошлись.
Лялька снова с кем-то переписывалась, валяясь на кровати в наушниках. Потоптавшись на пороге ее комнаты, Димка не решился войти. То, что они посидели вместе вчера, еще совсем не означало, что это будет повторяться каждый день. Он боялся слишком напирать. Хотелось, чтобы Лялька сделала шаг навстречу сама, поэтому, тихонько прикрыв дверь ее комнаты, он отбил СМС: «Я дома».
Лялька не ответила, и Димка понял намек.
Лежа вечером в постели, он никак не мог выбросить из головы дурацкую фотосессию. Прелести Юлы его взволновали. Отрицать это было глупо. И если по дороге домой Димка думал об этом как о чем-то вполне естественном: ему восемнадцать, а тут полуголая красивая девушка, — то сейчас ему было стыдно. Будто это он затеял фотосессию, заставил раздеваться девушку Крестовского, а потом еще с ней целовался. О поцелуе думать было неприятно вдвойне.
Переживая историю с Эммой, Димка больше всего страдал оттого, что правильный до одурения Крестовский повел себя подло. И пусть это был дурацкий спор, но Димка считал, что мужская дружба должна быть сильнее. Конечно, если быть до конца честным, он очень надеялся на то, что Эмма не поддастся на провокацию. Но когда случилось то, что случилось, и Эмма с Ромкой поцеловались, Димка вдруг понял, что хотел выяснить в этом споре не то, останется ли Эмма ему верна, а насколько Крестовский ему друг. Сам он был уверен, что не поступил бы так. Даже если бы девушка повела себя непорядочно, он свернул бы то недосвидание, превратил бы все в шутку. Крестовский же пошел до конца. Мол, уговор же был.
Это случилось еще до исчезновения родителей, и пятнадцатилетнему Димке казалось тогда, что мир рухнул. Крестовский, то и дело поправляя очки, сбивчиво пытался рассказать, что произошло, а на его морде цвели красные пятна, и очень хотелось по этой самой морде съездить… Осуществить это Димка не мог, потому что объяснение происходило на вечеринке в честь Лялькиного дня рождения, где они пусть и отошли в сторону для разговора, но все равно оставались на виду. Много позже Димка понял, что разочаровался в тот день не в Эмме — в Крестовском. Ему-то казалось, что они ближе, чем братья, даже ближе, чем их отцы, которые порой вполне серьезно ругались, если речь шла о делах компании.
После случившегося Димку так и подмывало отомстить, тем более что возможность была: Крестовский спустя несколько недель вдруг стал встречаться с девчонкой. Встречаться — конечно, громко сказано. Это Димка жил дома и мог позволить себе пригласить кого-то в кино, Крестовский же проживал в пансионате при школе, приезжая домой только на выходные. Но даже при таком графике он умудрился начать встречаться то ли с Жанин, то ли с Жаклин… Димка помнил только, что девчонка была рыжей и неуклюжей. Впрочем, они с Крестовским были под стать друг другу. Тот как раз резко пошел в рост и тоже путался в конечностях. Самым паршивым было то, что родители продолжали таскать их на совместные пикники и прочие мероприятия, и им какое-то время приходилось делать вид, что все в порядке. Крестовский, правда, несколько пикников пропустил, ссылаясь то на подвернутую ногу, то на аллергию, которая у него резко обострилась по всем фронтам. Родители поначалу ничего не заподозрили. Лялька была единственной, кто сразу заметил неладное, и — кто бы сомневался — встала на сторону Крестовского, по которому она сохла лет с десяти. Димку это обозлило еще сильнее. И однажды, встретив в городе эту то ли Жанин, то ли Жаклин одну, он остановился с ней поболтать. За десять минут разговора он придумал как минимум пять вариантов развития событий, после которых Крестовскому пришлось бы кусать локти, оставшись без своей рыжей. Однако именно тогда Димка понял, что он так не сможет. Он не Крестовский. Он лучше.