— В ванной есть фен.
Маша невольно посмотрела на Крестовского и передумала убивать его за звонок матери. Хоть он и пытался изображать гостеприимного хозяина, выглядел так, будто мечтал оказаться где угодно, только не в собственной квартире. Засунув руки в карманы джинсов, Крестовский вновь перекатывался с носков на пятки, и это отбросило Машу на пару часов назад, когда она рассказывала ему о подслушанном разговоре. Стыд окончательно победил злость, а еще некстати вспомнилось, как она задремала, положив голову на его плечо, к слову сказать, весьма жесткое и неудобное.
— Спасибо, — пробормотала Маша и, встав с дивана, направилась в ванную. На маму она по-прежнему не смотрела.
Крестовский постучал в не до конца прикрытую Машей дверь и, только дождавшись разрешения, открыл ее, остановившись на пороге. В руках он держал стопку Машиной одежды. Маша и не подозревала, что джинсовку можно сложить так аккуратно.
— Прости… — сказали они одновременно.
Маша подняла на него взгляд, а он продолжил:
— Я не мог не предупредить твою маму.
Маша кивнула, понимая, что Димка на месте Крестовского и не подумал бы никому звонить.
— У тебя теперь из-за меня проблемы с Шиловой? — спросила Маша, чтобы потянуть время.
Крестовский усмехнулся, вероятно, сообразив, что Маша слышала их разговор, и пожал плечами:
— Проблемы есть, но они не из-за тебя. Не волнуйся, — ответил он, глядя куда угодно, только не на Машу.
— Ты ее любишь? — зачем-то спросила Маша.
Наверное, чтобы снова потянуть время. Во всяком случае, ей самой хотелось верить, что причина в этом.
На этот раз Крестовский посмотрел прямо ей в глаза. Маша некстати подумала, что она наверняка растрепанная и опухшая после недавних рыданий. Ее рука сама собой потянулась пригладить волосы. Крестовский перевел взгляд на Машину руку и, словно спохватившись, сделал шаг вперед, положил одежду на мраморный столик у раковины и молча вышел.
Дверь закрылась с тихим щелчком. Вопрос о Шиловой остался без ответа.
Маша переодевалась и умывалась так долго, как только могла, разглядывая кипенно-белые стены, черную ванну, черную раковину, пол, выложенный большими черно-белыми квадратами, и чувствуя себя шахматной фигурой, которую только-только ввели в игру. Кажется, Димка говорил, что в шахматах пешка может стать ферзем. Маша посмотрела на себя в большое зеркало и поняла, что вряд ли это ее случай.
В ванной Крестовского здорово пахло. Вместо привычного Маше резкого запаха стирального порошка, маминых духов и одеколона, которым пользовался папа, здесь пахло мятой, немного зимним утром и одеколоном Крестовского. Рядом с зеркалом стояла электрическая зубная щетка с картинкой из диснеевского мультика. Три вида зубной пасты, два контейнера для линз, ополаскиватель для полости рта и бритва. Бритва удивила Машу отдельно, хотя умом она понимала, что, наверное, все мальчики в восемнадцать уже бреются.
Наконец, собравшись с духом, Маша толкнула дверь.
На кухне горел свет и пахло кофе. Мама сидела за барной стойкой спиной к Маше, Крестовский подпирал подоконник. Кажется, разговора в Машино отсутствие у них не получилось. Стоило Маше выйти, как Крестовский поставил на подоконник чашку, которую до этого сжимал в ладонях, и снова засунул руки в карманы. Мама медленно развернулась и соскользнула с барного стула так изящно, будто сидела на них каждый день.
— Ты готова? — спросила мама как ни в чем не бывало.
Приготовившаяся защищаться Маша растерялась и посмотрела на Крестовского. Тот выглядел сейчас таким же собранным и отстраненным, каким он встречал ее с Димкой в свой день рождения.
Маша молча направилась к выходу, видя боковым зрением, что мама двинулась за ней. Из Машиных кедов торчала ультрафиолетовая сушилка для обуви. Она оглянулась на идущего следом за мамой Крестовского, и тот вопросительно приподнял брови.
— Спасибо! — указала Маша на кеды.
Крестовский вежливо ответил:
— Пожалуйста.
Надев не до конца просохшие кеды, Маша открыла входную дверь и вышла в ярко освещенный холл. Всего на этаже было три двери, но в холле стояла такая тишина, будто за ними никто не жил. Вот в ее доме жильцов всегда было слышно.
Вызвав лифт, Маша повернулась к Крестовскому, чтобы попрощаться. К ее удивлению, Крестовский, успевший надеть ветровку, запирал дверь.
— А ты куда?
— Я вас отвезу, — ответил он.
— Спасибо, Роман, не стоит, — сказала мама тем тоном, каким всегда разговаривала с Крестовским в университете, хотя, как выяснилось, виноват он был лишь в том, что родился на свет вместо маминого ребенка. И уж точно не по своей воле.
Маша ожидала, что Крестовский уйдет от конфликта, как всегда это делал в универе. Обычно он старался не попадаться маме на глаза или же молча соглашался со всем, что она говорила, хотя Маше казалось, что у него зачастую есть отличное от преподавателя мнение. Поэтому сейчас она открыла было рот, чтобы попрощаться, однако Крестовский вдруг твердо произнес:
— На улице дождь, а у Маши мокрые кеды.
Мама посмотрела на Машу, потом на него и неожиданно не стала спорить. Маша же почувствовала, что ее щеки заливает краска. Почему его волнует то, что она в мокрой обуви? Она же не Шилова.
Они спустились на лифте в подземный гараж, и машина Крестовского приветливо мигнула фарами. Когда Крестовский распахнул пассажирскую дверь, Маша постеснялась сесть спереди. Мама же предложением воспользовалась. Крестовский, дождавшись, пока она устроится, молча прикрыл переднюю дверь и так же молча открыл заднюю. Маша скользнула на пассажирское сиденье, а Крестовский, по-прежнему не произнося ни звука, вытянул из-за сиденья ремень безопасности и подал его Маше.
Перед тем как тронуться с места, Крестовский настроил кондиционер так, что на Машины ноги начал дуть теплый воздух. Она посмотрела на него в зеркало заднего вида и, когда их взгляды встретились, улыбнулась. Ей очень хотелось, чтобы он улыбнулся в ответ, и он не подвел. Его улыбка вышла еле заметной, но она была.
— Вы давно водите, Роман? — нарушила тишину мама, когда Крестовский плавно остановился перед очередным светофором.
Маша вспомнила его признание и мысленно взмолилась, чтобы он не ляпнул маме о своих проблемах с вождением. С той сталось бы выйти из машины, а Маше хотелось по возможности оттянуть момент, когда они с мамой останутся наедине.
— Машину — год, — коротко ответил Крестовский.
— Почему вы перебрались сюда?
— Мы — это я или мы вместе с отцом? — уточнил Крестовский, посмотрев в боковое зеркало со стороны водителя, перед тем как перестроиться.
По профилю мамы Маша видела, что та злится. Однако заговорила она ровным голосом. Правда, со своей особой интонацией — для недалеких студентов.
— Меня интересуете вы, Роман. Ваш отец с моей дочерью, к счастью, не общается.
Маша открыла было рот, чтобы вмешаться, но не решилась. Крестовский ответил не сразу, видно, в первую очередь выстроил фразу в голове:
— Я приехал потому, что отец решил перебраться в Москву.
— Не пожалели? — По насмешливому тону мамы было ясно, что ее вопросы продиктованы единственным желанием — уязвить.
— Нет. — Его тон можно было бы с легкостью посчитать пренебрежительным.
Еще неделю назад Маша сама бы на это купилась, как купилась сейчас мама. Та смерила Крестовского неприязненным взглядом и отвернулась к окну. Маша тяжело вздохнула и попыталась поймать взгляд Крестовского в зеркале заднего вида, но он теперь неотрывно смотрел на дорогу. Маша откинулась на сиденье и тоже отвернулась к окну, размышляя о том, как ей теперь быть, как общаться с мамой, как ее теперь называть.
Вдруг откуда-то раздалась вторая сюита Баха. Маша вздрогнула и хлопнула себя по карману, однако звук доносился из маминой сумочки.
— Дмитрий, — оповестила мама, передавая Маше трубку.
Маша бросила взгляд на отражение Крестовского, но тот все так же смотрел на дорогу, будто происходящее его не касалось.
— Алло, — прикрыв трубку рукой, произнесла Маша.
Конечно, лучше было бы не отвечать на звонок, потому что ей нужно было как-то оправдываться за ужин с Крестовским, а сейчас был не самый удачный момент, но проигнорировать вдруг объявившегося Волкова она не решилась.
— Маш, — голос Димки звучал настороженно, — говорить можешь?
— Не очень, — призналась Маша.
— Не можешь или не хочешь? — к ее удивлению, спросил Волков.
— Не могу. Я тебе перезвоню, как до дома доеду.
Маша почувствовала на себе взгляд и посмотрела в зеркало заднего вида. Крестовский тут же вернул свое внимание на дорогу.
Сбросив звонок, Маша засунула телефон в карман. Крестовский включил радио, и в машине негромко зазвучал рейв. Маша такое не слушала, она же правильная девочка. В ее доме играли классическая музыка и душещипательная попса. Она правильная девочка… И теперь ей нужно было решить, как жить дальше.
Въезд во двор их дома перегородила машина скорой помощи, поэтому Крестовский высадил их чуть поодаль. Маша распахнула дверь и попыталась выйти, но ремень безопасности не позволил. Пока она возилась с застежкой, Крестовский успел обойти машину, по очереди открыть двери для мамы и для Маши и, склонившись над Машей, отстегнуть замок ремня.
— Спасибо, — прошептала Маша почти в самое его ухо.
Он лишь кивнул в ответ. Зато подал руку, помогая выбраться из машины, и на этот раз Маша ее приняла, испытывая мстительное удовольствие оттого, что это увидела ее мама.
Крестовский нейтральным тоном пожелал им доброго вечера, сел в машину и рванул с места так, будто стартовал на этапе Гран-при «Формулы-1».
Маша направилась к подъезду, внутренне готовясь к апокалипсису. Она опасалась, что разборки начнутся сразу, как только они войдут в квартиру, однако мама, разувшись, отправилась на кухню, хлопнула дверцей шкафчика и включила чайник. Маша сбежала в свою комнату, так и не решив, что сказать. В душе было столько всего, что стоило начать злиться на маму, как тут же выползал стыд за свое происхождение, злость на то, что от нее скрывали правду, вина перед матерью за то, что так и не добилась от нее истинных причин нелюбви к Крестовскому. Забравшись на кровать и прижав к себе старого плюшевого медведя, Маша думала о том, что на самом деле она очень-очень маленькая для