— Рома, что ты несешь? Остановись, — наконец обрела дар речи Маша.
— Не хочешь ему говорить? Ну окей. Только все тайное однажды становится явным, как-то так, кажется, говорят?
— Хватит! — повысила голос Маша. — Ты несешь чушь. Мы с Димкой никогда до этого не целовались, потому что мы просто друзья. Я не знаю, с чего ты взял обратное. Тогда, на яхте, Димка просто так это брякнул. Я не знаю зачем. И я ничего не проверя…
— Маша, — Крестовский перебил Машу, резко рассмеявшись, — ты заблуждаешься. Вы не друзья. Для Димки — нет. Он считает тебя своей девушкой. И, поверь мне, у него есть основания. Я наблюдал за вами несколько месяцев.
— Ты наблюдал?
— Речь не об этом. — Крестовский отвел взгляд, вновь зачем-то переставил местами подушки и произнес: — Вы отличная пара, и у вас все будет хорошо.
— А что, если мне нравишься ты? — Маша решила, что терять ей уже нечего и, пожалуй, она может позволить себе побыть храброй, потому что он как-то умудряется понимать все не так.
Крестовский снова рассмеялся и в третий раз поменял подушки местами. Маша подошла к дивану, Крестовский отступил в сторону. Тогда она взяла две крайние подушки и сбросила их на пол.
— Я вижу, ты никак не определишься, как им лучше стоять. Пусть пока полежат, ладно? — едва сдерживаясь, чтобы не заорать, произнесла она.
— Пусть полежат, — согласился Крестовский и отступил еще на шаг.
— Я не кусаюсь, Рома, — сообщила Маша и уселась на диван, скрестив руки на груди.
Крестовский после некоторых раздумий молча сел рядом и повернулся к Маше. При этом его колено случайно коснулось ее, и он тут же отодвинулся.
— Ты слышал, что я сказала? — спросила Маша, глядя на него в упор.
— Да. Только это пройдет.
Это был не тот ответ, на который рассчитывала Маша, поэтому она спросила:
— Откуда такая уверенность?
— Маша, я не могу влезть в отношения Димки во второй раз. Ты слышала про историю с Эммой. Ужин на «Рене» был ошибкой. Сегодняшний поцелуй был ошибкой в квадрате. Это моя вина, я не должен был.
— Почему ты винишь только себя? Это я сюда пришла. Я хотела, чтобы ты меня поцеловал, я…
Маша осеклась, когда поняла, как Крестовский на нее смотрит. На нее никто никогда так не смотрел. Будто она — центр вселенной. Маша протянула руку, чтобы коснуться его щеки, но он, отдернув голову, встал:
— Тебе пора, Маша.
Голос Крестовского прозвучал непривычно жестко, и Маша подумала о маме и Крестовском-старшем. Наверное, тот выглядел и говорил так же. Впрочем, мама вспоминала, что они так и не поговорили, потому что Лев трусливо сбежал. Что ж, у его сына оказалось больше мужества. Хотя, может быть, дело в том, что у него просто не было возможности избежать этого разговора.
Маша молча встала, не зная, что еще сказать. Что обычно говорят, когда мир вдруг рушится в одночасье, когда человек, в которого ты умудрилась влюбиться, сначала целует тебя, так нежно, так по-особенному, смотрит так, будто проникает под кожу, а потом говорит, что ты непременно должна уйти?
Крестовский вновь взъерошил волосы, попробовал улыбнуться, но у него, к счастью, не вышло. Улыбнись он сейчас своей голливудской улыбкой, Маша точно разревелась бы.
— Маша, прости, — начал он. — Ты мне… тоже нравишься. Очень. Именно поэтому я… — он запнулся, подбирая слова. — Я уже наделал глупостей на две жизни вперед. Окончательно добивать Волкова я не хочу. Он считает тебя своей девушкой, пусть даже и не взаимно, а я считаю его своим другом. Я не могу.
Крестовский говорил таким тоном, будто Маша была непроходимо тупой и не желала понимать очевидных вещей.
— Вы — два идиота! — не выдержав, выкрикнула Маша. — А ты к тому же еще и трус, — уже спокойнее добавила она и пошла к выходу.
Они оба решили, что она принадлежит Волкову, и им обоим было абсолютно наплевать лично на нее, несмотря на то что она им типа нравится.
Подхватив с пола сумку, Маша попыталась быстро обуться, но одна из туфель лежала на боку. Маша зло пнула ее, чтобы та перевернулась, но туфля улетела под вешалку. От такой подставы Маша едва не разрыдалась. Какая же она дура! Напридумывала себе что-то.
Бросив сумку на пол, она присела на корточки и потянулась за туфлей.
— Маша, пожалуйста, — раздалось над ее ухом.
Маша подняла голову. Крестовский стоял на коленях совсем рядом и смотрел так, как смотрел на нее четыре последних дня.
— Ты идиот, — тихо сказал Маша.
Он кивнул и, подавшись вперед, прижался губами к ее виску. Маша закрыла глаза.
— Прости меня, — услышала она. — Я правда трус. Прости. Мы можем переписываться, если хочешь. Созваниваться. Я всегда тебя поддержу. Ты можешь звонить в любое время, правда.
Маша, поднявшись на ноги, наконец обулась. Крестовский тоже встал. Он выглядел несчастным и потерянным, и Маше непременно стало бы его жалко, если бы ей самой не было так тошно.
— Знаешь, мы не сможем стать друзьями, Рома. Это так не работает. Удачи тебе в Лондоне, счастья тебе и вообще… — Маша говорила какие-то шаблонные фразы, понимая, что замолчи она сейчас — и слезы потекут ручьем.
Где-то в глубине квартиры зазвонил мобильный Крестовского, но он даже не шелохнулся, продолжая смотреть на Машу.
— Не будешь отвечать? — стараясь, чтобы голос звучал непринужденно, уточнила она.
Крестовский помотал головой, глядя на нее во все глаза.
— Ну пока. Удачи, — улыбнулась Маша.
Мобильный Крестовского зазвонил снова. Крестовский вновь на него не отреагировал. Вместо этого шагнул к Маше и крепко ее обнял. Маша тут же уткнулась в его плечо и поняла, что никогда не испытывала такой смеси эмоций. Она будто целую жизнь прожила за последние полчаса. Ее мир успел рухнуть, возродиться, рухнуть вновь. Злости больше не было, и на гордость сразу стало как-то наплевать. Вероятно, дело было в чемоданах, которые стояли посреди квартиры немым напоминанием о его скором отъезде.
Маше казалось, что она могла бы стоять так вечность, улавливая запах его кожи за нотками одеколона и кондиционера для белья. Крестовский осторожно поцеловал ее в макушку. Маша обняла его за шею и, привстав на цыпочки, во второй раз за сегодняшнюю жизнь сама поцеловала его в губы, понимая, что ей совершенно плевать на завтрашний день; сегодня она планировала заполучить воспоминания, которые будет лелеять бессонными ночами, и Крестовский, ответивший на ее поцелуй, кажется, собирался ей это позволить.
Телефон смолк, и Маша, улыбнувшись в губы Крестовского, собралась было пошутить, что весь мир может подождать, однако в ее сумке заиграла вторая сюита Баха.
Крестовский тут же отстранился и хрипло спросил:
— Волков?
Маша кивнула.
— Наверное, нужно ответить? — произнес Крестовский. И, судя по его взгляду, это не было вопросом.
Перед тем как ответить, Маша поправила блузку, словно Димка звонил по видеосвязи.
— Алло.
— Маш, скажи номер квартиры Крестовского.
— Что? — Маша в панике оглянулась на Романа.
— Номер квартиры Крестовского скажи! — Димка так заорал в трубку, что Маша подскочила.
— Сто девятнадцать, — одними губами подсказал Крестовский, хотя Маша и сама это знала.
— Сто девятнадцатая, — повторила Маша в трубку, и на стене у двери тут же запиликал домофон.
Глава 26
Ты рушишь планы, и это красиво.
Решился на переезд Роман неожиданно легко. После телефонного разговора с бабушкой Юлы. Та позвонила в понедельник утром с телефона Юлы, и Роман, увидев входящий, едва не взлетел до потолка от облегчения, радуясь, что у него появился шанс все уладить.
Однако радость лопнула как мыльный пузырь в первую же секунду разговора. Оказалось, что Юла улетела с отцом во Флориду, потому что большую часть времени тот проводил именно там.
— Она оставила мне сим-карту, Роман. Сама вам звонить не захотела. И меня не просила, но я решила, что вам лучше узнать о ее отъезде.
— Она вернется?
— Я очень надеюсь, — ответила Жанна Эдуардовна без своих обычных прибауток и после паузы добавила: — Она, возможно, вам напишет, а может, и нет. Вы видели ее в унизительной ситуации. Женщины такое не прощают.
Роман кивнул, хотя это и было глупо. Жанна Эдуардовна отключилась не прощаясь, а Роман еще долго стоял посреди пустой квартиры и смотрел в одну точку. Кажется, все разрешилось без его участия. Юле он больше не нужен. Роман окинул взглядом студию и вдруг подумал: зачем ему все это? Зачем жить там, где тебе плохо? Не давая себе времени передумать, он позвонил отцу и сообщил, что улетает в Лондон.
Отец спросонья предположил, что причина — юбилей английского деда, который должен был наступить через десять дней, но Роман сказал, что улетает насовсем. Отец после паузы произнес: «Слава богу» — и, сообщив, что планирует еще поспать, отключился.
Поскольку вопрос с отлетом решился внезапно, Роман не придумал ничего лучше, чем пойти в универ. По пути он объяснил это сам себе желанием поговорить с Волковым. Правила приличия требовали, чтобы он сам сообщил об отъезде. Роману хотелось думать, что эта информация будет Волкову важна.
Волков занятия прогуливал, а взглянув на сидящую в одиночестве Машу, Роман тут же вспомнил о своем плане.
Игнорировать Машу оказалось очень сложно. Роман приходил в аудиторию после звонка, убегал, как только заканчивалась очередная лекция. Это было стыдно, но сообщить об отъезде — отстраненно, как бы между прочим — он не мог. Ему казалось, что Маша неминуемо начнет задавать неудобные вопросы, на которые у него не было ответов, а еще она ведь будет смотреть прямо в глаза, внимательно и с участием, как умеет только она. И как в такой ситуации сохранить дистанцию?
После его тупого СМС, сообщившего, что он не хочет разговаривать, Маша перестала смотреть в его сторону. И это, пожалуй, было хорошо. А то, что настроение испортилось окончательно, — это ерунда. Он справится.
После занятий Роман купил билет на субботу, объяснив отцу, что хочет закончить здесь дела. Отец хмыкнул и, к счастью, ни о чем расспрашивать не стал. В связи с приближающимся отъездом дяди Волкова в командировку на отца свалилось много работы, и времени на то, чтобы вникать в дела Романа, у него не осталось. Роман был этому несказанно рад, потому что, спроси его отец, какие он дела собирается здесь завершать, вразумительного ответа он дать не смог бы.