Третий гуру стал выступать против затворничества женщин и против многоженства, начал призывать к межкастовым бракам и — неслыханное в Индии дело! — к бракам вдов. Строжайшим образом он воспретил также сати — обычай самосожжения вдов.
Последующие гуру поощряли развитие торговли и ремесел, основывали города и строили гурдвары — сикхские молитвенные дома. Трапезная при гурдваре — лангар — стала местом проверки готовности к равенству и истинного признания равенства, Она приобрела ритуальное и социальное значение: кто ест в лангаре на равных правах со всеми, тот истинный сикх, тот исповедует правильную веру.
В XVI веке, при пятом гуру, Арджуне, выстроили прославленный храм Харнмандир, известный ныне под названием Золотого Храма, и город вокруг него — знаменитый Амритсар.
К началу XVII века гуру Арджун собрал все гимны и молитвы, сложенные предшествующими гуру, сам создал много новых и составил, таким образом, священное писание сикхов — Грантх, или Грантх-сахаб, или Гуру-Грантх-сахаб. Эта книга была торжественно возложена на престол Харнмандира, и с тех пор этот храм стал главной святыней сикхов, оплотом их веры.
Рост сикхской общины и распространение се влияния стали восприниматься в Дели как угроза трону Великих Моголов. Джехангир начал войну против сикхов и захватил в плен гуру Арджуна.
Не выдержав жестоких пыток, гуру попросил у своих тюремщиков разрешения совершить омовение, погрузился с головой в воду реки и навеки расстался со своими друзьями и со своими противниками. Это случилось в 1606 году.
Горькая участь гуру Арджуна и нависшая над сикхами военная угроза заставили следующих гуру усиливать военную организацию общины и возводить по всему Панджабу все новые и новые форты. Появились группы сикхов и в других областях Индии — всюду, где жили панджабцы.
В XVII веке на трон Великих Моголов взошел Аурангзёб, правитель жестокий и коварный. Он был сыном великой любви отца своего Шах Джахана и матери своей Мумтаз-н-Махал — «Жемчужины рода Моголов», такой любви, о которой пели песни и слагали легенды при их жизни. Это именно в память о своей любимой, в память о своей бессмертной любви воздвиг Шах Джахан мавзолей Тадж-Махал — одно из чудес света, «белый сон, застывший над водою», — памятник, привлекающий в Агру и сейчас миллионы паломников и туристов.
Мудростью и спокойствием было отмечено правление Шах Джахана, кровью залил Индию Аурангзеб за годы своего царствования. Кровью был залит и путь его к трону, он убивал своих братьев, и их детей, и советников своих братьев, и многих придворных и полководцев. Взойдя на престол, он заточил отца своего во дворец-темницу, окнами выходивший на Тадж-Махал, и предоставил ему возможность медленно умирать, глядя на мавзолей своей любимой жены, на это сияющее беломраморное чудо.
Аурангзеб был фанатичным мусульманином, нетерпимым ко всякой другой вере, и за свою жизнь разрушил много прекрасных индийских храмов и превратил в прах много сокровищ индусской культуры.
Сикхи заботили его с давних пор. Он наводнил Панджаб шпионами, он посылал свои отряды преследовать сикхов, он жестоко казнил их девятого гуру, престарелого Тегх Бахадура, велев заживо распилить его пилой посреди улицы Чандни-Чоук в старом Дели.
Привыкнув к мысли о равенстве в рамках братской своей общины, сикхи смело поставили вопрос о праве на власть и землю, вопрос о свободе. Они считали, что имеют право поднять оружие на всех своих угнетателей и поработителей.
И вот на эту подготовленную почву, к этой бурлящей, такой разноликой и вместе с тем такой уже однообразной массе, вышел последний наставник, последний живой гуру, настоящий вождь, плоть от плоти сикхов — Говинд Раи.
Последняя четверть XVII века протекала в Панджабе под знаком славных его дел. Его лозунгом, залогом всей его деятельности было — все силы на службу военизации общины. Он ясно понимал, что слабый не устоит перед ударами сильного, что его панджабцам, его сикхам грозит тройной враг: Великие Моголы, афганские соседи, не раз уже налетавшие на Панджаб, и собственные феодалы, боявшиеся сикхской вольницы как огня, презиравшие сикхов за низкокастовость и оберегавшие от них, малоземельных, свои богатые угодья.
Красавец и рыцарь, поэт и дипломат, охотник и воин — таким предстает перед нами Говинд из рукописей и легенд, песен и поэм, таким изображают его тонкие миниатюры и народные лубки.
Почти всегда его рисуют сидящим на коне, и этот конь, подобранный, горячий, мускулистый, как бы сплавлен с гуру в один порыв и тоже готов ринуться в бой, прорваться, победить.
Яркий наряд, сверкающее оружие, сокол, напряженно застывший в руке, — все это неизменно присутствует во всех изображениях Говинда. Его фигура так динамична, что стоит только чуть-чуть напрячь воображение, чтобы увидеть, как он скачет в клубах горячей пыли во главе своего безудержного войска, как рубится с врагом, как всегда умеет быть первым, ведущим за собой и неукротимым. Легко себе представить, как беззаветно была ему предана вся эта яркая масса таких трудных, таких пламенных и таких фанатичных воинов.
Когда смотришь на изображение Говинда, кажется, что он так и прискакал откуда-то в Панджаб на своем стремительном коне и никогда не покидал седла. А был он не только воином, но и мудрецом, поэтом и дальновидным политиком. Он обладал тем сквозным зрением, без которого невозможно успешно и правильно оценить и возглавить историческое движение, выбрать из огромного клубка перепутанных обстоятельств нити, необходимые для руководства.
Прозорливая мысль Говинда и неукротимый его дух помогли ему найти для общины сикхов единственно нужную по тому времени форму — форму боевого братства, массовой воинской дружины.
У подножия гор, в зеленой местности раскинулся городок Анандпур. Тогда, в конце XVII века, это было небольшое местечко, удобное прежде всего тем, что от него было рукой подать до гор и лесов, всегда готовых укрыть отважных, когда они нуждаются в укрытии.
Сюда созвал гуру Говинд в 1699 году всю общину сикхов на праздник весны — Байсакхи. Многие тысячи преданных устремились в Анандпур.
К этому дню в городке и вокруг него выросли целые улицы шатров.
На улицах шатрового царства вспыхивали воинские игры и поединки, оружие сверкало всюду, куда ни бросишь взгляд. Только ночь успокаивала бурлящую массу, повергая всех в богатырский сои под покровом самого большого шатра Индии — неба, расшитого звездами.
Этому празднику Байсакхи было суждено войти в историю. Его отголоски гремели многие десятки лет, как отзвук обвала в горах, который порождает новые обвалы и лавины. В этот день была создана хальса — сикхская армия, покрывшая себя неувядаемой славой.
В этот день все собрались на площадь по зову гуру. Море разноцветных тюрбанов сомкнулось вокруг его шатра и затихло, готовое внимать каждому его слову. Из шатра вышел к толпе гуру Говиид — тот, кого любили, кому верили, на кого возлагали все свои надежды. Оглядев всех, он спросил у собравшихся:
— Есть ли здесь хоть один, кто готов отдать жизнь за веру?
Из толпы вышел сикх и без колебаний направился к Говинду. Гуру взял его за руку, обнажил меч и ввел в шатер. Через миг из-под дверной завесы и краев шатра потекла кровь и стала разливаться вокруг, заставившая все сердца сжаться от ужаса. Но не успел утихнуть гул страха и недоумения, как гуру вновь появился перед толпой, держа в руке окровавленный меч, и снова спросил:
— Есть ли здесь хоть один, кто готов отдать жизнь за веру?
Еще один встал и, расталкивая сидящих на земле, направился к Говинду. Посмотрев в его глаза долгим взглядом, гуру взял его за руку и ввел в шатер. Взоры людей были прикованы к окровавленной земле, и все ахнули, когда новая волна крови хлынула из-под шатра и стала растекаться все шире и шире.
А гуру снова стоял перед ними и спрашивал:
— Есть ли здесь хоть один?..
После долгого замешательства и движения, прокатившегося волнами по всей толпе, встал еще один и был уведен за первыми двумя. Когда новые струн крови полились по земле, дрогнули души людей. Поднялся ропот, многие стали убегать, говоря: «Гуру собрал нас, чтобы убить. Мы не за смертью сюда пришли, а на праздник».
Но вот еще два смельчака вышли из мятущейся толпы и были уведены в шатер рукою гуру.
Когда смятение и ужас достигли предела и люди не знали, что все это означало и долго ли гуру будет убивать своих верных учеников, Говинд вышел из шатра и вывел за собой всех пятерых, живых и здоровых, облаченных в богатые праздничные одежды.
И тогда все узнали, что убиты были козы, заранее приведенные в шатер, и что это испытание было нужно гуру для того, чтобы выявить самых преданных, самых смелых, самых безупречных из числа своих последователей.
Говинд объявил, что эти пятеро, которых он возлюбил больше самого себя, станут ядром новой армии, боевой дружины, хальсы — «армии чистых», армии истинных сикхов. Под именем «панч пнярэ» — «пять возлюбленных (больше самого себя)» известны эти пятеро в истории сикхизма, и в каждой процессии сикхов даже в наши дни можно видеть пятерых, несущих мечи на плече и облаченных в праздничные шелка, — напоминание о том Байсакхи.
По слову гуру принесли сосуд с водой, и он мечом размешал в ней тростниковый сахар и дал этим пятерым испить воды, а затем сам испил из их рук и провозгласил, что таким будет отныне обряд посвящения в хальсу.
Праздник разлился широкой волной. Сикхи, охваченные воодушевлением и новым порывом любви к своему гуру, тысячами проходили посвящение и становились воинами хальсы. И в основной своей массе это были джаты, вольнолюбивые джаты срединного Панджаба.
Здесь же в Анандпуре было провозглашено, что истинный сикх должен иметь пять знаков своей принадлежности к боевому братству — никогда не стричь и Йе сбривать волос, усов и бороды, всегда иметь в волосах гребень, на правой руке — стальной браслет, а у пояса — кинжал и всегда носить под тканью, драпирующей бедра, плотные короткие штаны. Все эти слова на языке панджаби начинаются с буквы «к», и пять признаков известны как «5 к».