владел Кох-и-Нуром. Брат Замана, Махмуд, заточил его в темницу и повелел выколоть ему глаза. Но и его глаза не увидели сверканья этого бриллианта, так как третий брат, Шуджа, успел захватить и припрятать его. Махмуд пленил Шуджу и отправил в заточение в Кашмир. Тогда жена Шуджн обратилась за помощью к Ранджиту, обещав ему Кох-и-Нур за спасение ее мужа. Захватив тюрьму, где томился Шуджа, Ранджит вывез его в Пенджаб и в 1813 году стал владельцем несравненного камня.
В непрерывных войнах протекала его жизнь. Был захвачен Кашмир и пограничные с Афганистаном земли, один за другим падали под натиском войск Ранджита вражеские форты. Одной из славнейших его побед было взятие Мультана в 1818 году — города, в котором правили афганцы и через который шли караванные и военные пути в Панджаб.
Особенной доблестью отличались в этих битвах нихалги — орден сикхов, которые не должны умирать своей смертью, по должны искать свою гибель в бою. Этот орден возник еще при жизни гуру Говинда — по преданию, он был основан одним из его сыновей. Ннханги отказывались от семейной жизни, от всякой хозяйственной деятельности, от всего, что не было связано с боем пли с подготовкой к бою. Во всех битвах они были первыми в строю хальсы, они бросались в бой там, где все готовы были отступить, они пробивали брешь в рядах наступающих врагов, устилая своими телами путь сикхов к решающему и победному удару. Были случаи в истории сикхских вони, когда перед небольшими отрядами нихангов, налетавшими в слепой и безудержной ярости, в панике рассеивались превосходящие их по численности и вооружению силы врагов. Славным был путь нихангов до воцарения Ранджита Синга, и новые лавры стяжали они себе в дни его правления: имена их вождей Пхула Синга и Садху Синга знает каждый сикх в современной Индии.
Сложную политику вел Ранджит Синг. Он привлекал к себе на службу и брахманов, и низкокастовых, и гималайских жителей — турков, и представителей одного из кашмирских народов — догра, и европейских офицеров — французов, англичан, итальянцев, венгров, и американцев. Он шел на все для упрочения своей власти и своей армии. Но никакие меры не могли превратить стихийную самоуправную хальсу в регулярную дисциплинированную армию. Солдаты вербовались сразу группами по деревням, и члены каждой такой группы были связаны кровнородственными узами и ставили превыше всех генералов своих традиционных вождей, постоянно поднимая бунты против власти командования и особенно против европейских офицеров, К тому же не было покоя и в покоренных областях — то тут, то там вспыхивали восстания. Не было покоя и при дворе.
Двадцать две жены имел Ранджит Синг, и родственники этих жен спорили за власть, за земли, за влияние при дворе. Семь сыновей он породил на свет, и матери этих сыновей боролись за престолонаследие. Интриговали при дворе и замиренные мисальдары, ослабляя центральную власть своими раздорами. И все же с ревностью следили за нежной привязанностью Ранджнта к юному выходцу из области Джамму, населенной народностью догров, к красавцу Хира Сингу, благодаря которому многие догры стали влиятельными придворными в столице Панджаба.
В это время англичане уяснили себе, что Ранджит успел отвоевать почти лее земли Панджаба и захватил многие из соседних с ним земель и что теперь он может обратить свои взоры и на Дели, и на остальную Индию. Ранджит стремился захватить Синд и выйти к морю, он искал в этом предприятии поддержки англичан, но они упорно отклоняли все его обращения о помощи. Зато, приезжая для переговоров в Панджаб, они проводили тщательную разведку владений Ранджита. И вскоре втянули его в соглашение, по которому пограничные афганцы, сикхи и англичане должны были вместе двинуться на Афганистан, чтобы отнять власть у его правителя Дост Мухаммеда и посадить на трои Шуджу, некогда спасенного Ранджитом. Он подписал соглашение, но сам не успел принять участия в этой операции — в 1838 году его разбил паралич, а в 1839 году он навеки простился со своим дорогим Панджабом.
Жизнь этого человека, его яркая интенсивная натура, его безудержная страстность во всем, его ум и решительность — все это воспевается современными панджабцами так живо, как будто он правил всего каких-нибудь десять лет тому назад. Много книг, стихов в песен написано о нем и о годах его царствования. В памяти народа он остался как самодержавный властитель, умный политик и человек, исступленно любивший жизнь во всех ее проявлениях: он умел ценить красоту, хотя сам был лицом темен, ряб и одноглаз; он умел любоваться ярким блеском чужих нарядов, но сам носил скромные однотонные одежды; он был привязан к жизни, как к самой любимой жене, но без колебаний рисковал собою в каждом бою; сам был безмерно гостеприимен и щедр, но равнодушно относился к дарам и подношениям, даже жену несчастного Шуджи настоятельно просил принять 300 тысяч рупий за отданный алмаз Кох-и-Нур; убивая людей в бою, он ни разу не изрек смертного приговора для тех, кто представал перед его судом, — гак о нем пишут, поют, рассказывают в Панджабе.
При всей противоречивости своей натуры он был именно тем человеком, который был нужен истории для того, чтобы создать единый и независимый Панджаб. После его смерти начался распад его государства. В армии начались раздоры между выборными старшинами и офицерами, судопроизводство больше не следовало букве закона, крестьяне отказывались платить налоги землевладельцам, потому что те произвольно завышали налоги и вели постоянную вражду из-за земель и власти.
Шестилетний сын Ранджита, Далип Сниг, был наконец возведен на трон в 1842 году, а его мать стала регентшей Панджаба. Но страна была уже обречена. Англичане стали стягивать войска к границам Панджаба и возводить понтонные мосты на реке Сатледж. В последний раз сикхская армия сделала попытку отбросить врага — отряды сикхов перешли Сатледж и воззвали к своему правительству, прося немедленно прислать подкрепление. Но им никто ничего не прислал. Мать Далипа и ее советники уже сговаривались с английским командованием о сдаче колонизаторам половины Панджаба. Преданные высокими государственными чиновниками сикхи были разгромлены в неравной битве. Маленький Далип Синг попал под «охрану» колонизаторов, и они стали воспитывать из сына непобедимого Ранджита своего преданного слугу и сторонника. Бесславно стал влачить свои дни сын славного отца: повторилась трагедия Орленка, сына Наполеона.
А генерал-губернатор Индии лорд Дальхузи писал в Англию: «Передо мной стоит главная задача — полностью разбить и рассеять силы сикхов, свергнуть их династию и подчинить народ. Это надо сделать быстро, окончательно и навсегда».
Поводом к удару по Панджабу послужило выражение недовольства со стороны губернатора Мультана. Колонизаторы назвали это восстанием сикхов и бросили свою армию в бой.
Армия хальсы была разбита. Практически лишенная руководства, раздираемая внутренними противоречиями, ослабленная бесчисленными боями, проданная и преданная своим правительством, хальса билась так отважно, что эту битву англичане считают одной из самых трудных, пережитых ими за весь период покорения Индии.
10 марта 1849 года остатки сикхов сложили оружие, а через две недели по всем базарам уже читали указ о присоединении Панджаба — последним в Индии! — к территории Ост-Индской компании.
А ЭТО — НИХАНГИ!
Мне сказали, что в дни праздника Байсакхи, праздника весны, все ниханги собираются для проведения воинских игр в Анандпур — священный для каждого сикха город, город, где родилась хальса, в Амритсар — столицу сикхов и в небольшой городок на юге Панджаба, Дам-дама, где десятый гуру, воинственный Говинд, долгое время скрывался от врагов.
Поскольку ближе всего был Дамдама, или, как его почтительно зовут сикхи, Дамдама-сахаб, то есть «господин Дамдама», я решила поехать туда.
Двадцать миль по жгучей песчаной пустыне, где ветер хлещет по лицу горячим песком, где нельзя дышать носом, потому что он сразу пересыхает и трескается до крови, и нельзя дышать ртом, потому что в горло, в легкие и даже в пищевод набивается песок, — по этой пустыне лучше всего бы ехать в закрытой машине. Но закрытой машины не было, а был открытый «джип», и мы проехали эти двадцать миль, умножая своей скоростью напористую скорость знойного ветра и причиняя этим себе двойные мучения. Проехали и прибыли в Дамдама, где кипела ярмарка и по песчаным улочкам сплошной массой двигалась толпа ярко одетых крестьян из окрестных деревень. Почти все — сикхи. В пестрых тюрбанах, ярких рубахах, в длинных дхоти (которые они надевают, как юбку-запашку, завязывая углы узлом на животе) и, конечно же, с оружием: мечами, кинжалами, ружьями, палками, окованными медью.
И повсюду в толпе — ниханги. Тюрбаны, как башни, достигающие иногда метровой высоты, и в складках тюрбанов — кинжалы. Спереди на тюрбанах сверкают вырезанные из стали символы сикхизма — изображение различного оружия, а сверху на тюрбаны нанизаны, как кольца на палец, одна над другой, — чакры.
Чакра — древнейшее оружие Индии, о котором всегда говорят и пишут, что его можно увидеть только на храмовых скульптурах, в руках каменных богов, и что уже много столетий назад она полностью вышла из употребления, — эта чакра, оказывается, не только хорошо знакома нихангам, но они ею пользуются как оружием в своих потешных воинских битвах. Это тяжелое плоское стальное кольцо, подобное диску с вырезанной серединой, и отточенное по внешнему краю как бритва. Его раскручивают на двух пальцах и бросают во врага. Чакра летит, вращаясь в горизонтальной плоскости, и при метком попадании (в шею) может начисто срезать голову.
Этим оружием пользовался бог Вишну, говорит предание. И оно же было излюбленным оружием бога Кришны. В «Махабхарате» подробно повествуется о том, как он однажды срезал своей чакрой голову заносчивого царя Шишупалы — сеятеля зла, покарав его за всю неправедную его жизнь.
Не думала и не гадала я, когда занималась «Махабхаратой», что встречусь лицом к лицу с чакрой в реальной жизни, в наше гремя.