ко войн, мужественный и зрелый правитель Махараштры сумел остаться неуязвимым и в этой битве. Он до конца сохранил свою власть и умер в 1680 году. По одним свидетельствам, он умер своей смертью, по другим — был все-таки убит своими недругами.
Многое рассказывают о нем. Каждый день его жизни окружен преданьями и легендами.
Как-то мы ехали за плодами в манговые рощи невдалеке от Пуны. Машина, в которой едва-едва уместилась семья моего названого брата, медленно ползла вверх к перевалу. За одним из поворотов перед нами открылся склон, усеянный хаотически разбросанными обломками скал и огромными валунами. Виджай, старший из четырех моих племянников, сказал мне;
— Взгляните, тетя, видите эти камни? Знаете, почему они здесь?
— Нет, конечно. Расскажи, пожалуйста.
— По этому склону Шиваджи уходил однажды от преследователей. Тучи стрел накрывали его, и уже казалось, что ему спасения нет. И тогда камни на вершинах увидели, что ему грозит гибель. Они упали вниз и рассыпались по склону так, чтобы прикрыть его от взоров врага. Видите, камни лежат по два, по три вместе? Вот там и тут, видите?
— Да, да, действительно.
— Это они скользили по горе, чтобы закрывать его, пока он перебегал от одного к другому. И он достиг вершины и ушел от врагов. Вот каким был наш Шиваджи, его любили даже камни.
Я верю. Я всем таким рассказам верю. Я верю той единственно правильной и неизменной их мысли, что защитника родины, защитника своего народа сама земля бережет и прячет от недруга. И мне нравилось слушать их в Пуне, в самом сердце Махараштры, мне нравилось, что для маратхов Шиваджи и сегодня жив, что они говорят о нем как о родном, своем, каждому близком и знакомом человеке. Вот это, вероятно, и есть «вечная память героям».
В другой маратхской семье мне рассказали, что однажды могольский император захватил Шиваджи в плен и заточил его в неприступном форту, в самой своей сильной крепости. Все были убеждены, что на этот раз для маратхского вождя спасения не будет. Но однажды пришел в форт продавец фруктов, неся на голове огромную корзину манго. Это были плоды из Махараштры, лучшие манго в Индии. Его пропустили в форт, а через некоторое время он вышел оттуда со своей корзиной на голове и смешался с прохожими. И тогда в крепости поднялась тревога — исчез из заточения Шиваджи. Догадались, что сладчайшие манго из Махараштры достались двору дорогой ценой, но след узника уже затерялся в кипучей толпе базарных улиц, в толпе, которая не выдает героев…
А сын Шиваджи, которому он оставил созданное с таким трудом государство, был беспечен, сластолюбив и недальновиден. Удары, наносимые пешвами и внешними врагами, быстро расшатали его трон. Не прошло и десяти лет со дня смерти его отца, как он, опьяненный сладким вином и уставший от женских ласк, был захвачен Моголами и предан медленной мучительной смерти.
Махараштру присоединили к империи Великих Моголов, «полумесяц которых стал полной луной». Но сразу же черной тенью на сияние этой луны легла всенародная война маратхов. Каждый военачальник, от самого крупного до самого мелкого, поднял своих солдат на борьбу. Каждая женщина побуждала своего мужа и сыновей идти в бой.
Не только форты Махараштры, но каждый камень на ее горах стал крепостью. Захват отдельных областей страны не приносил врагу успеха, так как восстала вся земля и гнев народа настигал неприятеля на каждой тропинке, в каждом укрытии. Жестокий и властный Аурангзеб, занявший трон отца своего Шах Джахана и сумевший ловкими ходами, предательством и убийствами избавиться от своих братьев и всех других претендентов на престол Моголов, со скрежетом зубовным вынужден был признать свое бессилие в войне с маратхами.
Видел, но по деспотичности своей не мог или нс хотел ее прекратить, изматывая свою армию в безрезультатных боях с самим народом, с самой землей.
Аурангзебу, к дню его смерти в 1707 году, дано было увидеть всю силу возросшей армии маратхов, все величие их правоты в освободительной войне.
Но длительная война грозила подорвать и жизнеспособность самих маратхских войск. Опустошенная и выжженная страна не приносила дохода. Центральной власти не было. Многие военачальники спорили друг с другом и водили свои отряды на разбой.
И в эти годы пешвы захватили власть в свои руки. Ум и образованность помогли им правильно оценить обстановку и превратить князей-маратхов в своих пособников по сбору налогов, лишив их определенных, им принадлежащих земель.
Пешвы создали союз маратхских князей на такой основе, которая не давала возможности кому-либо из них стать независимым. Опираясь на войско маратхов, пешвы стали вести войны за пределами Махараштры и облагать огромной данью захваченные земли. Усилившись и разбогатев, они правила Махараштрой из Пуны, украшая свою столицу бесчисленными храмами и новы ми дворцами.
Власть потомков Шиваджи стала номинальной, маратхами командовали пешвы. В своем стремлении к экспансии они не знали границ. В середине XVIII века они бросили 45-тысячную армию на бой с афганским правителем Абдали, который пересек Панджаб и рвался к Дели. И в 1761 году каждую маратхскую семью поразила страшная весть о гибели в битве с Абдали всей армии маратхов.
Эта гибель подорвала и безграничное господство пешв. Многие князья-маратхи обрели достаточно сил для того, чтобы объявить себя независимым, и создали на севере державы свои государства.
Так складывалась причудливая, переменчивая, трудная и славная история маратхов.
Войны, войны. И дальше войны, и все время войны. На юге, на востоке, на севере.
А когда пришли англичане, снова началась война. Войны оборонительные, освободительные, патриотические, войны за Махараштру, за Индию. И только в начале XIX века, использовав внутренние раздоры в маратхской державе, смогли англичане наконец заставить пешву признать их господство и привести союз маратхских княжеств к началу распада.
II снова война — маратхи на севере не признали капитуляции пешвы. Но их победила армия англичан.
И еще одна война, последняя, закончившаяся в 1818 году установлением власти англичан в Махараштре.
Князьям были оставлены их княжества, но с правом на внешние связи только под контролем англичан. Единство маратхов было подорвано, держага раздроблена, народ согнулся под непосильным грузом колониального ига. На долгие годы — почти на сто тридцать лет.
ПОНЕДЕЛЬНИК —ДЕНЬ БОГА ШИВЫ
Сомавар — понедельник. Это день бога Шивы. Все истинные шиваиты в этот день посещают храмы, чтобы поклониться священному фаллосу — символу созидательной энергии бога.
Но даже не обязательно идти в храм — на каждом шагу можно увидеть святилище Шивы. Это или часовенка, или ниша, или просто огражденное решеткой, а то и веревкой место под небольшим навесом. Не в этом суть, какое это святилище. Важно, чтобы там был символ Шивы, называемый одним словом — шивалингам, а вокруг — фигурки, представляющие Парвати — жену бога, его слоноголового сына Ганешу и обязательно — бычка Нанди, неразлучного спутника Шивы.
Каких только размеров не бывают эти фигуры Нанди! Перед входом в святилище больших храмов лежит иногда каменный Нанди величиной с дом. Подчеркнуто изображены знаки его плодоносящей силы, крутой горб украшает его загривок, широко поставлены короткие рога, окаменевший взгляд удлиненных больших глаз навеки прикован к изображению бога.
Центральное святилище — гарбагриха — может состоять или из нескольких каменных камер: в главной — символ Шивы, а в соседних — фигуры других близких ему богов, или из одной, где шивалингам в центре, а вокруг — другие божества, но всегда эти храмы темны, холодны, глубоки.
На улицах же — под навесами и в нишах — каменные символы бога весело залиты дневным светом. Хоть их всегда и ставят в тень и, надо сказать, рассчитывают это удивительно точно, но и без прямых солнечных лучей в Индии полно света и жара, так что прохлады и мрака нет и настроение уже не то. Но верующие подходят, шепчут короткую молитву, бросают к каменному лингаму щепотку красного порошка, или кусочек банана, или немного риса и уходят своим путем.
Как и со всеми богами, с Шивой индийцы обращаются просто, по-домашнему, доверительно делясь с ним своими чаяниями и прося помощи так, как просят ее у друга или родственника.
Чаще всего к нему обращаются женщины, жаждущие потомства.
Бог-оплодотворитель, великое начало всех начал — он должен помочь! — и тысячи паломниц стекаются в прославленные храмы, прижимаются животом к огромному каменному фаллосу, молят о зачатии. Жрецы бормочут манры, жрецы собирают дары, приносимые богу, а иногда играют роль и самого бога, зарождающего жизнь в лоне женщины.
А вот на иконах, на ярких литографиях, которые продаются почти на каждой улице и которыми обвешана и оклеена изнутри каждая лавочка, всемогущий Шива изображается и по-другому.
Здесь он сидит, поджав ноги и положив руки на разведенные колени.
Он сидит на расстеленной шкуре оленя, шкурой же покрыты его чресла — он является также богом-охотником и богом охотников. Он погружен в великое безмолвное раздумье, он йог-отшельник, он созидает мыслью.
Лежит невдалеке верный бычок Нанди, а вокруг — горы, горы, горы. Это Гималаи — престол богов, приют отшельников, родитель великой реки Ганга.
Ганг тоже изображается на этих картинках в виде водной струн, стекающей с головы Шивы и бегущей по траве. Как она попала к нему на голову, спросите вы?
Она была вызвана к жизни из большого пальца ноги другого бога — Вишну — и низринулась могучим потоком на землю. Увидев, что ее падение причинит много разрушений, Шива принял ее на свою голову, и она растеклась на несколько мирных потоков, разделенных его локонами.
Но Шива бывает и гневен, и тогда огонь его гнева может испепелить весь мир. Он дуалистичен, он созидает, разрушая, и разрушает для созидания.
Когда он танцует бхайрав — танец гибели — трепещет вся вселенная.
Он — бог ритма. Он воплощает в своих танцах ритмы кружения планет но небосводу и биение мельчайших частиц вещества, всегда пребывающих в движении, ритмы токов крови и приливов энергии — ритмы мироздания.