стом клочке земли, хранится вода в кувшинах из пористой глины — индийских холодильниках. Просачиваясь сквозь поры, влага все время испаряется с внешней поверхности стенок этих кувшинов, и за счет испарения температура воды в кувшине понижается. В любую жару всюду можно напиться холодной воды — и в деревенском доме, и на каком-нибудь железнодорожном полустанке, и у раскаленного солнцем шоссе.
Трудно поверить, что в знойный сезон можно работать под открытым небом, но это так. II не подберешь слов, чтобы описать, какой это ад, но в этом аду дни напролет работают миллионы крестьян и дорожных и строительных рабочих Индии.
Ночь, только ночь приносит облегчение в жаркий сезон. Не прохладу, но всего лишь некоторое облегчение, потому что на ночь скрывается жгучее светило, хоть температура воздуха и не спускается ниже 30–35 градусов.
Раньше всех, еще до рассвета, по всей стране поднимаются женщины и направляются за водой к колодцам и водоразборным колонкам. Успевая обменяться новостями за короткие минуты встречи у колодца, они спешат по домам, чтобы поскорее разжечь в очагах сухие навозные лепешки и на этом огне приготовить завтрак для семьи. Даже в городах далеко не всюду есть газовые плиты — пока еще это редкость. Очаг — вот основа основ домашнего хозяйства. Глиняный низкий очаг, и в нем огонь сухой навозной лепешки — это можно увидеть в каждом деревенском доме, в домах маленьких городков и старых кварталов больших городов.
Очаг в углу комнаты или в отдельной кухне — царство женщин и сердце семьи. Сюда не допускают посторонних, не допускают членов более низких каст.
Сидя на корточках возле очага, женщины из века в век готовят традиционную пищу, вручную дробя крупу, сбивая масло, растирая бесчисленные специи.
Женщины в деревнях проводят долгие часы за приготовлением навозных лепешек, смешивая навоз с сухим мусором и обрезками соломы и вручную формуя их. Дети бегают с корзинками за стадом или бродячими коровами, собирая навоз, а их матери заготовляют лепешки в огромном количестве, чтобы хватило и на дождливый сезон, когда сушить их на солнце, налепляя на стены домов, будет уже невозможно. Высушенные лепешки тщательно укладывают круглыми слоями, диаметр которых постепенно уменьшается кверху, и обмазывают снаружи глиной. В результате всей этой работы законченное сооружение напоминает конусообразный термитник метра в полтора-два в вышину. Эти термитники можно видеть возле всех деревенских домов. Дров не хватает, их практически уже просто нет, потому что дрова используют главным образом для сожжения мертвых, так что эти лепешки являются единственным топливом.
Сезон, который в Индии принято называть холодным, начинается в ноябре; температура воздуха в тени в этот месяц опускается до плюс 20 градусов по Цельсию. В декабре и январе уже хочется днем посидеть на солнце, а вечером и ночью бывает до плюс 5 градусов.
Это счастье для всех, у кого есть жилье, и горе для бездомных, для тех, кто пришел из деревень наниматься на городские предприятия на работу и не имеет крова над головой. Хорошо еще, если у такого бездомного человека есть ватное одеяло. Это роскошь, это в какой-то мере спокойный сон на камнях улицы, это спасение or постепенного застывания, иногда — до смерти. Днем эти люди ходят, навернув ватное одеяло на себя как свое главное достояние, а ночью завертываются в него, лежа большими коконами на камнях панелей или на земле. Но тысячи таких обездоленных спят на улицах городов, подложив под себя всего лишь хлопчатобумажную подстилку или соломенную циновку и укрывшись чем придется. Каждую ночь их подстерегает смерть, особенно если днем не удалось заработать достаточно, чтобы досыта поесть.
Бездомные люди больших городов — это одно из самых тяжких общественных зол Индии, которое пока еще страна не в силах одолеть.
А с первыми лучами солнца они устремляются прежде всего на базарные улицы за парой дешевых просяных лепешек, за миской горячей каши или хотя бы за стеблем сахарного тростника, который можно тут же очистить зубами от кожуры и поддержать свои силы сладким соком его мякоти.
Базарные улицы весь год напролет закипают с рассветом. Не только вдоль этих улиц, но и вдоль всех шоссе, соединяющих близко расположенные города и села, почти непрерывными рядами тянутся лавочки и лотки. Торгуют питьем и едой, посудой и обувью, дешевой одеждой, шалями, сигаретами — словом, всем чем угодно и, конечно, так называемым паном — жевательной наркотизирующей смесью, изготовленной в виде маленьких пирожков из листьев бетелевого перца с начинкой из извести и кусочка орешка арековой пальмы. Пан жуют все.
Днем солнце оживляет и зажигает все краски, углубляет рельефную резьбу на храмах и дворцах, заставляет путников искать прохлады в тени сводов каменных ворот, под кронами деревьев, под навесами лавок и даже под косо поднятыми лежаками — чарпоями.
Красочна под солнцем уличная толпа и особенно зимой, потому что лето одевает всех мужчин преимущественно в белое, а женщин — в светлые тона, тогда как в холодный сезон каждый заворачивается поплотнее в ткани любых оттенков — и одноцветные, и клетчатые, и с каймой или орнаментом самых разных цветов.
Праздники жаркого сезона запоминаются огромными сборищами людей в белых одеждах, а праздники зимы — очень яркими процессиями и пестрыми толпами.
И ПЛЫВЕТ НАД ИНДИЕЙ ЛУНА
Закат в Индии недолог, но прекрасен. Поскольку облака бывают только во время муссонов, то остальные восемь и даже девять месяцев в году краски зари играют в ясном, безоблачном небе. Она вся целиком наливается разными цветами поочередно, и они проплывают по его своду от горизонта до горизонта, меняясь неуловимо и восхитительно. И кончается все это тем, что небо превращается в прозрачный сияющий купол из розоватого золота, а потом это золото начинает меркнуть, терять блеск и быстро тает во тьме, которая обрушивается сверху на землю с невероятной быстротой. И мрак, густой и всепроникающий, заполняет собою все.
В темную половину месяца он непобедим. Он отступает только перед светом фонарей, блеском неоновых реклам да веселым сияньем карбидных ламп, которые горят иногда всю ночь напролет на лотках торговцев фруктами и снедью. В такие ночи не видишь собственной руки, не отличишь шоссе от окружающих полей, и только по тому, как редеют звезды по краям неба, можешь понять, где оно встречается с землей. Но в светлую половину месяца над Индией горит луна. Индийская луна, луна-царица. Она такая яркая, такая всемогущая, что озаряет все уголки земли, пропитывает светом листву каждого дерева, льет сиянье в каждое окно.
Тихо плывет ночь. Страна спит. И луна равно набрасывает пелену своего света на усталые деревни и затихшие города, на белые дороги, темные реки и безмолвное величие храмов и мавзолеев.
Индусские храмы и мусульманские мавзолеи. Каменные цветы индийской земли. Памятники двух вер, их борьбы и их примиренья. Давно миновали средневековые годы, когда религиозный экстаз использовался для оправдания междоусобных воин, миновали и черные дни недавнего прошлого, когда умелые руки колонизаторов так использовали религиозные чувства народа, чтобы подготовить и провести раздел страны, рассечь ее живое тело.
Ислам стал одной из религий Индии, стал особенным, индийским исламом, впитав в себя соки индийской земли, обычаи и особенности жизни ее народа.
В течение многих и многих столетий индийцы, всегда готовые воспринять красоту, учились также воссоздавать и красоту персидской поэзии, витиеватое изящество куфического письма, легкость минаретов, тонких колонок и воздушных арок, учились приобщать богатство мусульманской культуры к неизмеримым богатствам своих национальных творений. История изготовила в Индии новый сплав — сплав совершенств.
Персидские мотивы вплелись в орнамент индийских ковров и тканей; в хаотическую роскошь цветущих деревьев индийских садов впечаталась ясность геометрической планировки парков мусульманских правителей; угловатая четкость мусульманских решеток сочеталась с чувственно округлыми линиями индийских храмовых строений И расцвели под индийской луной такие непревзойденные творения архитектуры, которых не знали до этого ни страны ислама, ни Индия. Народ этой страны не может не создавать красоты. Дворцы, беседки, павильоны, мавзолеи буквально осыпали землю Индии, как драгоценные камни.
И лучшим, первейшим, несравненнейшим из числа памятников индо-мусульманского искусства был, есть и пребудет вовеки Тадж-Махал, беломраморная поэма Агры.
Три столетия гремит в мире его слава и не только не умолкает, а становится с каждым годом все шире и шире. В наше время нет ни одного мало-мальски образованного человека, который не знал бы, что такое Тадж-Махал, памятник совершенной любви, творение совершенного мастерства.
Он прекрасен утром и днем, при солнце и под муссонными тучами, он изумителен на вечерней заре, но ни с чем в мире нельзя сравнить его красоту ночью, лунной ночью.
Когда смотришь на это чудо под луной, на чудо, которое свершается каждую без исключения лунную ночь, каждый миг этой ночи, то хочется, чтобы все жители земли могли его видеть.
Кажется, что индийская луна влюблена в Тадж-Махал. Влюблена день за днем, год за годом, век за веком. Так и кажется, что она восходит только для него и спешит подняться в небо, чтобы скорей окутать, залить, заласкать его своим сияньем.
К сожалению, не всем выпадает радость видеть Тадж под луной, к большому сожалению, — далеко не всем. Но мне оно выпало, как счастливый лотерейный билет, как крупный выигрыш в жизни.
Тадж под луной.
Над его шпилем сверкает северная звезда, и весь он, взвешенный в лунном сиянье, приподнят над темным садом, над собственным белым отражением в черной воде бассейна, над всей страной, над всей землей.
И вы идете вдоль бассейна, идете медленно мимо черных кипарисов, по плитам цветного мрамора, и Тадж так же медленно надвигается на вас, растет перед вашим взором, уходит все выше и выше, в звездное небо. Четыре белых минарета вознесены по четырем углам его высокого пьедестала, как четыре свечи, и он между ними такой, как будто изваян весь целиком из самого вещества этой белой сверкающей луны. Высоки и прямы его линии, тонка резьба