Тогда Дженет отчетливо ощутила себя живой. Такое же чувство было у нее и сейчас. Она знала, что эти же чувства испытает с Гансом. Знала, была абсолютно уверена. Она будет счастлива с Гансом.
— Любовь не длится вечно, — ответил ей Тревор, когда она сказала ему однажды ночью, что несчастлива. — Счастье — это иллюзия, — добавил он. — Только идиот может быть счастлив двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Мудрый человек стремится стать цельным, а не счастливым. Carpe diem.
«Посмотри в лицо реальности, — произнес он, когда услышал от нее, что она уходит. — Ты можешь убежать, но не сможешь скрыться».
И она бежала.
Если вы ударите кого-то по голове большой палкой, и ударите достаточно больно, настанет день, когда и вас кто-то ударит. Сильнее и больнее.
Она не могла назвать число и время, когда все стало рушиться. Это не случается в один момент. Его нельзя определить, как местоположение на экране навигатора.
Это процесс медленный, похожий на эрозию.
Однако стоит принять решение, и пути назад нет.
Остается только продолжать бежать. Как говорил Тревор: «Убивает не падение, а внезапная остановка».
Сейчас Гаген стал для нее той внезапной остановкой. Это пугало почти так же сильно, как будоражило. По правде говоря, она многому научилась у Тревора.
— Я никогда не дам тебе уйти, — ответил он на ее предложение расстаться. Возможно, они могли стать счастливы порознь. Затем он сильно ударил ее по лицу, за то, что она такое предложила; Дженет несколько дней не могла ходить на работу, вышла, лишь когда прошли синяки и сняли швы. Как обычно, она его не выдала, сказала врачам, что упала с велосипеда.
Через много лет Дженет пришла к выводу, что столь сильные перепады его настроения происходят из-за диабета. Уровень сахара падает, и он становится агрессивным и резким. Стоит ему подняться, он превращается в послушного ягненка.
Дженет вернулась по тропинке к машине и вскоре опять ехала по шоссе, разглядывала симпатичные домики и размышляла, в каком из них жил Ганс до развода. Через несколько минут она опять была на Бергишер-Ринг и свернула направо. Проехала мимо рыночной площади с колесом обозрения, заметила установленные вдоль бордюров декорации — такие готовят для рождественских кукольных представлений. Одна представляла собой огромных бородатых гоблинов с молотками. Напротив стояли две маленькие девочки, держа за руки мать, и с удивлением их рассматривали.
Притормозив на светофоре, Дженет посмотрела на девочек, а потом, с грустью, на их мать. Сорок — это не поздно. Может, и у них с Гансом будут дети.
Две маленькие девочки? И в один прекрасный день она — хаузфрау из Гагена — так же будет стоять здесь, держать детей за руки, а они будут любоваться на бородатых гоблинов.
До Рождества всего три недели. Дженет проснется утром в день Рождества в новой стране, в объятиях нового мужчины.
Проехав еще немного, она заметила слева светящуюся витрину магазина с развешанными — точно фруктами на дереве — колбасами и сосисками. Над дверью сверкала огнями вывеска: «Wursthaus Konig». Она остановилась, чтобы свериться с картой, затем проехала немного вперед, свернула налево в переулок, миновала ресторан и оказалась прямо у входа в гостиницу, которую нашла в Интернете.
Ганс предлагал ей жить у него. Однако после одного свидания — пусть и закончившегося таким сильным оргазмом, которого она не испытывала несколько лет, — будет лучше ничем себя не связывать. Сохранить независимость. Так, на всякий случай.
Дженет достала с заднего сиденья один чемодан и покатила его в фойе. Там было тихо и темно, стойка портье справа и лестница прямо перед дверью. Поднявшись со стула, над стойкой навис «живой труп», и она назвала свое имя. Все казалось здесь старым и потертым. В таких местах и останавливались агенты по продажам, и за годы разъездной работы ей не раз приходилось ночевать в подобных условиях. Мужчина протянул ей карточку для заполнения и спросил, не нужна ли помощь с багажом.
— Нет, — равнодушно ответила она, заполнила анкету и приложила к ней паспорт.
Портье передал ей конверт:
— Для вас послание.
Она знала лишь одно слово по-немецки, которое и произнесла:
— Данке. — И вышла, чтобы принести второй чемодан. Нетерпеливо пальцы разорвали конверт ногтями — ногтями, покрытыми лаком, чтобы понравиться ему.
Гансу.
В записке говорилось: «Встретимся в крематории. Целую».
Дженет улыбнулась. Какой же порочный мужчина!
«Труп» помог ей подняться на два лестничных марша в номер, такой же унылый, как и все в этом отеле. Хорошо лишь то, что из окна она могла видеть улицу и приглядывать за машиной. Это ее порадовало. Открыв чемодан, она переоделась, брызнула духами во все места — кроме одного, — от которого Ганс, как она помнила, не отрывал губ большую часть их прошлого свидания.
Через двадцать минут, когда уже наступили сумерки, дважды сбившись с верного пути, Дженет наконец въехала на почти безлюдную стоянку у крематория. Точнее сказать, на ней была лишь одна машина — старый «мерседес» коричневого цвета, перекошенный на одну сторону, будто у него была повреждена подвеска.
Дженет вышла, закрыла все двери и огляделась.
Пожалуй, это самая красивая стоянка из всех, что она видела в жизни. Окружена идеально подстриженными кустами, ухоженными деревьями и цветниками — настоящий ботанический сад. Здесь пропадало ощущение, что на улице декабрь; даже пахло весной. Цель была ей ясна — это сделано для людей, провожающих близких в последний путь.
Она пошла по дорожке достаточно широкой, чтобы можно было проехать на автомобиле, вдоль рядов деревьев и черных уличных фонарей.
Предвкушение подгоняло ее, и она шла все быстрее, дыхание становилось сбивчивым. Боже, как она нервничает. В животе кружились тысячи бабочек. Каблуки с хрустом врезались в песчаник; на зубах хрустел холод — возможно, от волнения.
Дженет прошла через открытые чугунные ворота, миновала неприглядное одноэтажное строение, увитое плющом, с мемориальными досками на стенах.
А потом она увидела впереди еще одно здание.
И встала как вкопанная.
Сердце забилось сильнее от восторга.
Вот черт! Ничего себе!
Это крематорий?
Перед ней было одно из самых красивых творений архитекторов, которое ей доводилось видеть в жизни. Прямоугольное здание в стиле ар-деко чистейшего белого цвета с портиком, крышу которого поддерживали квадратные колонны из черного мрамора, высокие, как иллюминаторы на корабле, окна инкрустированы черным камнем. Крыша была выложена красной черепицей.
Дженет была поражена увиденным.
К портику вела лестница с балюстрадой, с которой были хорошо видны ряды надгробий, уходящие вниз широкими террасами, напоминающими ей полянки в лесу.
«Вот где я хотела бы лежать, когда умру. Пожалуйста, Господи. Прошу Тебя.
Прошу тебя, Ганс!»
Она поднялась по ступеням и открыла дверь, которая, к ее удивлению, была не заперта и поддалась, не издав ни звука. Войдя внутрь, замерла. Теперь ей было понятно, почему крематорий признан одной из важнейших достопримечательностей Гагена.
Здесь казалось, что ты переступил черту и находишься внутри одной из картин Мондриана. С одной стороны от нее была стена в вертикальные черные и белые полосы с квадратами в центре, различными по высоте, ширине и глубине. С другой — куполообразный потолок с изображенными на золотом фоне фигурами — псевдосвятыми, выше опять та же кубическая картина.
Под куполом был расположен алтарь, белый крест возвышался над резервуаром, похожим на большую пивную бочку.
Дженет смотрела на нее во все глаза и подпрыгнула от неожиданно громкого звука. Внушающий ужас рев и скрежет запущенного гигантского механизма. Бочка начала подниматься вместе с белым крестом, заставляя похолодеть от страха. Теперь перед ней разворачивался занавес из серого шелка, открывая выехавший гроб. Дженет смотрела на него словно загипнотизированная. Скрежет заполнил все помещение.
Все стихло так же внезапно, как и началось.
На несколько мгновений сделалось неестественно тихо.
Крышка гроба стала открываться.
Дженет вскрикнула.
Затем она увидела улыбающееся лицо Ганса.
Он отбросил крышку, и она с гулким стуком упала на пол. Он стал выбираться, широко улыбаясь. На нем была расстегнутая на груди спецовка, рабочие штаны и грубые ботинки.
Дженет стояла и смотрела на него, потеряв дар речи, ощущая, как ужас сменяется восторгом. Он был еще красивее, чем ей запомнилось. Высокий, мощный и дьявольски прекрасный.
Он встал рядом и был значительно выше ее.
— Мой чудесный ангел, — сказал он. — Ты здесь! Ты приехала! Ты действительно приехала!
— Ты думал, я не решусь?
— Мой храбрый ангел, — говорил он. — Мой храбрый английский ангел.
Он обхватил ее сильными руками и крепко прижал к себе — так крепко, что она ощущала все выступы и впадины его тела. А потом он ее поцеловал. Дыхание было сладким, с примесью табака, чеснока и пива, это был тот вкус мужчины, который она помнила и любила.
Дженет ответила, поцеловала его жадно, страстно, глубоко, языки их то находили, то теряли друг друга.
Наконец она оторвалась от него, тяжело дыша, и они стояли лицом к лицу, глядя в глаза друг другу.
— Итак? — произнес он. — Нас ждет работа, да?
Дженет опустила руку, провела по его брюкам и сжала пальцы.
— Да, — улыбнулась она, чувствуя, как Ганс резко выдохнул.
— Но сначала надо поработать. — Он усмехнулся.
— Сначала надо заняться любовью.
— Ах ты, маленькая шалунья.
— Ты меня накажешь?
— Ну, посмотрим, да? А ты была плохой девочкой? Ты очень плохо себя вела?
Она гордо кивнула и отступила на шаг.
— Очень-очень, — ответила она, по-детски сунув в рот палец.
— Расскажешь?
— Я покажу.
Он широко улыбнулся:
— Подгони машину, а я все подготовлю.
Через пять минут Дженет остановила машину у выхода в торце крематория и посмотрела на зеленые двери лифта. Заглушив мотор, она выбралась наружу, и в этот момент двери разъехались и появился Ганс с гробом на тележке. У него было странное выражение лица, он впился в Дженет глазами так, что ей внезапно стало не по себе.