Марен не могла жить без музыки, она каждый раз приносила с собой МПЗ-плеер и портативные колонки. Он уловил звуки песни «Уэт, уэт, уэт» «Любовь повсюду», ставшей для них особенной. Банально, но очень приятно им обоим.
Ларри постучал.
Дверь распахнулась почти мгновенно, и он вскрикнул от возмущения:
— Ты мне солгала!
Так и было.
Она не была голой. По крайней мере, не абсолютно. На ней был пояс с подвязками и серебряное колье — его подарок. Это все.
Захлопнув дверь ногой, он сразу же опустился на колени, уткнулся ей в живот и принялся ласкать ее языком.
Марен вскрикнула. Он вдыхал аромат ее тела, наслаждался вкусом.
— О боже, Марен!
— Ларри!
Она так сильно сжала руками его плечи, что он испугался возможных следов на коже. Как он объяснит их Элейн? В этом была опасность Марен — временами она совершенно теряла над собой контроль.
Когда он поднялся, она попыталась рывком снять с него одежду и прижалась к его губам. Их языки, встретившиеся после долгой разлуки, двигались с бешеной скоростью. Рука ее скользнула вниз, под резинку его трусов.
— Кто-то рад меня видеть!
— Кто-то очень рад! Кто-то чуть с ума не сошел от тоски по тебе за выходные.
Шатаясь, они прошли по комнате, и, запутавшись в брюках, болтавшихся у лодыжек, он упал на кровать.
— Паршивые были выходные, — произнесла она. — Боже, я так по тебе скучала, мечтала, как мы будем любить друг друга.
— И я скучал по тебе, милая.
— Возьми меня сзади.
Он взял ее сзади. Затем перевернул и опять взял ее. Потом сполз с кровати, встал на колени и погрузил язык глубоко в ее лоно. Потом она была сверху.
Наконец, насытившись друг другом, они лежали в мягкой постели в объятиях друг друга.
— Ты самый лучший.
— Ты тоже.
Ван Моррисон пел «Такие дни, как этот», а Ларри думал: «Да, вот это жизнь. В такие дни только и чувствуешь, что по-настоящему живешь».
— Ты лучший любовник на свете.
— Смешно, я думал о том же самом, только о тебе.
— Ты и ведь и раньше это делал? — усмехнулась Марей.
— Нет, только читал в журналах.
Она улыбнулась:
— Как провел выходные?
— Отлично. Макс на меня срыгнул. Два раза.
— Как мило. — Она провела кончиком пальца по его лбу.
— Но ты ведь его любишь?
— Люблю. Знаешь, удивительно осознавать себя отцом.
— Я уверена, ты самый лучший отец.
— Хотел бы им стать, — пробормотал он и посмотрел на часы. Когда они были вместе, время летело особенно быстро. Совсем недавно, буквально несколько мгновений назад было восемь часов. На 11:30 у него запланировано заседание совета. Осталось лишь несколько минут, а потом надо встать, принять душ, одеться и возвращаться в реальность, опять спускаться в метро и ехать в центр, погружаться в работу менеджера инвестиционного фонда. И ждать встречи с Марен до пятницы.
— Что там происходит? — сказала она. — Почему сирены за окном?
Он почти не слушал ее, думал о встрече с клиентом во второй половине дня. Это был самый важный его клиент, грозящий перевести большую часть средств в конкурирующую фирму.
Встречи с Марси плохо отражались на его работе, он знал это.
Обычно в 7:30 он уже был на рабочем месте, изучал изменения на рынке и отчеты аналитиков. Дважды в неделю он этого не делал, в результате один клиент возмущен и недоволен.
Он отвлекся от своих мыслей, чтобы еще немного послушать Вана Моррисона и насладиться последними мгновениями рядом с Марси. И тогда он услышал вой сирен. Их было много.
Внезапно зазвонил его телефон.
Перекатившись на кровати, он посмотрел на экран:
— Черт. — Это была Элейн. Он сбросил звонок.
Через несколько секунд телефон зазвонил вновь.
Он снова сбросил.
И опять звонок.
Он повернулся к Марси и прижал палец к губам:
— Это она. Третий раз звонит. Мне лучше ответить, иначе будут проблемы.
Она выключила музыку, и они отчетливо услышали какофонию сирен за окном.
— Привет, дорогая, — произнес он в трубку. — Все в порядке?
Элейн была в панике.
— Ларри! Бог мой, Ларри, с тобой все нормально?
— Конечно! Все хорошо! Замечательно, а почему ты спрашиваешь?
— Ты где?
— В офисе, у меня скоро совещание.
— В офисе?
— Угу.
— Ты в офисе?
— Да, да, в офисе, милая.
В трубке повисла тишина. Затем Элейн закричала, переходя на визг:
— Значит, ты в офисе?
— Да, говорю же. Что случилось? У вас все нормально? Макс в порядке?
— И тебя не ударило по голове?
— Ударило по голове?
— Ты ведь в офисе?
— Да, черт, в своем кабинете!
— И что ты видишь?
— Что я вижу?
— Да, скажи, что ты видишь из своего чертова окна? — настаивала Элейн.
— Вижу голубое небо. Ист-Ривер. Я…
— Ты лжешь! — Она отсоединилась.
Марси повернулась к окну.
— Почему столько сирен? — задумчиво произнесла она, взяла телевизионный пульт и нажала кнопку. Экран ожил, и она переключилась на новостной канал.
Перед ними возникло испуганное лицо репортера с микрофоном в руке, на заднем фоне было здание, которое Ларри сразу узнал. Именно там находился офис его фирмы. На восемьдесят седьмом этаже Южной башни Всемирного торгового центра. Корреспондент еще не видела, как здание за ее спиной рухнуло, сложившись внутрь. Мимо в панике бежали люди, серые от пепла и пыли, некоторые с окровавленными лицами.
— Черт… что… что это?.. — пробормотал Ларри, переводя взгляд на «таг хоер» на запястье, которые точно указывали время и дату.
Сейчас было 9:59 утра 11 сентября 2001 года.
Уроки живописи
Это правдивая история, произошедшая в 1962 году.
Мне рассказал ее один из друзей, чей отец занимался продажей произведений искусства и был человеком довольно известным. Я лишь изменил имена и еще кое-что, совсем немного.
Галерея «Денемпонт» располагалась на Альбемарль-стрит в Мейфэре, где, наряду с соседней Корк-стрит, находятся лучшие художественные галереи Лондона. Та, о которой пойдет речь, специализировалась на работах французских импрессионистов только с безупречной историей, ни один человек во всем Лондоне не знал больше об этом направлении, чем ее владелец — Джеймс Девере Денемпонт.
Желающие продать картины прежде шли к нему, возможно из-за его репутации или самых высоких цен, которые они получали у него либо сразу, либо когда картина была продана — также по рекордной цене. К нему предпочитали обращаться и потенциальные покупатели, зная, что сделка будет выгодной во всех смыслах.
Денемпонт был мужчиной дородным, начинающим лысеть, весельчаком и бонвиваном пятидесяти пяти лет, любителем двубортных костюмов в полоску из магазинов на Сэвил-Роу, рубашек от Тернбулл и Ассер и ботинок ручной работы от Лобб. Галстуки он предпочитал лососевого или огуречного зеленого цвета «Гаррик-клаб», в котором непременно обедал ежедневно в течение рабочей недели. Как и в этот четверг в июне. Он уже собирался покинуть кабинет, располагавшийся над галереей, и намеревался в этот солнечный день прогуляться до Гаррик-стрит через Лестер-сквер, что заняло бы не более пятнадцати минут, когда просигналил селектор. Звонила его секретарша.
— Мистер Денемпонт, в галерею только что вошла дама, которая требует встречи с вами.
— Не могла бы она зайти позже, Анджела? Я собираюсь на ланч.
— Я так и сказала, но мадам ответила, что дело срочное, а днем она улетает в Италию. — Затем она добавила тем тоном, которым говорила в случае, когда дело было крайне важным: — Полагаю, вам необходимо ее принять.
— Хорошо, — раздраженно ответил он. Ему предстоял ланч со старым другом и важным клиентом Ангусом Хобартом, наследным пэром, которого он не мог заставить ждать. — Скажи, что у меня только пять минут. Мне спуститься?
— Мадам хотела бы поговорить наедине.
— Разумеется, проводи ее наверх.
Затушив утреннюю «Монтекристо» в пепельнице, он встал, застегнул жилет, надел пиджак и, обойдя стол, прошел к двери. Через несколько секунд она распахнулась, и секретарша пропустила вперед высокую элегантную даму лет пятидесяти.
Она была одета стильно и со вкусом, которым обладают только богатые европейцы, при этом женщина была еще и красива. Несмотря на теплый день, она была в перчатках.
— Мистер Денемпонт? — произнесла она с приятным итальянским акцентом. — Я графиня Роми Ди Валиериа Массино. — Она протянула руку, которую он пожал, а затем предложил гостье сесть в кресло у стола. Сам он расположился напротив, через стол, на прежнем месте и многозначительно посмотрел на часы.
— Чем могу помочь, графиня?
— Я знаю, что у вас назначена встреча, — начала она, — поэтому не задержу вас дольше нескольких минут. Ваше имя назвал моему мужу Маркус Ли-Хойе и посоветовал обсудить вопрос с вами.
Ли-Хойе был его другом, тоже галеристом, его специализацией были полотна ранних голландских мастеров, и он не относился к числу тех людей, которые стали бы тратить время понапрасну.
Денемпонт почувствовал легкий интерес, и вскоре он стал расти.
— О да, Маркус достойный человек, — сказал он.
— Несомненно. Мы с мужем купили у него много картин.
Даже если бы она сказала, что они купили у Ли-Хойе одну работу, он был бы впечатлен, а его не так просто было удивить. Но слово «много» обладало положительным свойством его радовать. По большей части это было связано с деньгами, поскольку, как он ни любил искусство, деньги он любил еще больше. Если вы решили что-то купить в галерее Маркуса Ли-Хойер на Крок-стрит, то это означает, что вы готовы расстаться самое малое с четвертью миллиона фунтов.
Денемпонт чуть подался вперед:
— И чем же я могу быть вам полезен?
— Нам с мужем нужны деньги — у нас возникли непредвиденные расходы, связанные с ремонтом палаццо во Флоренции, но хуже того, что мы вынуждены оплатить очень высокие налоги, и нас ждут большие неприятности, если мой муж не заплатит. Мы можем потерять значительную часть имущества. У нас прекрасная коллекция полотен французских импрессионистов, и Маркус сказал, что по поводу ее продажи лучше всего обратиться к вам.