Кей отвела взгляд от лица матери и сделала глоток кофе.
Она встречалась с Перри двенадцать месяцев, они поженились в день, когда ей исполнился двадцать один год. Через две недели они закончили университет, а через пару месяцев после свадьбы ей пришлось признать, что она сделала ужасную ошибку.
Перри был молод, хорош собой и очень харизматичен, привлекая людей, летевших к нему, словно мотыльки на огонь. Она сходила по нему с ума и не замечала самого важного в их отношениях: они все делают так, как хочет он. Глаза ей открыла случайная встреча со старой школьной подругой.
«Что ты с собой сделала? — наивно спросила та. — Ты больна? Вид у тебе просто ужасный. Может, ты слишком много работаешь?»
Разговор не ладился, и подруги расстались, но дома, в квартире, которую они с Перри снимали в Белгравии, Кей долго рассматривала себя в зеркале в ванной. Волосы стянуты в тугой узел на затылке — Перри ненавидел, когда они рассыпались у нее по плечам; никакого макияжа — Перри не любил ухищрений. Но поразило ее не это, а опущенные уголки рта и выражение потухших глаз.
«Я безвкусно одета и непривлекательна», — мелькнула мысль. Ее жизненные силы уходят на то, чтобы угодить Перри в любой мелочи и избежать его язвительных замечаний и ледяного молчания, когда ему кажется, что она говорит или делает что-то не так.
Перри объяснял, как она должна одеваться и причесываться, он решал, куда им пойти, и даже выбор телевизионных программ принадлежал ему. Их друзья были его друзьями; она ела пищу, которую любил он, и пила вино, выбранное им.
Кей провела по лицу дрожащей рукой, мысли одна за другой проносились в голове. Ведь в самом начале так не было. С Перри было весело, он был неотразим и невероятно привлекателен… когда ему этого хотелось. И ей не приходило в голову, что она все время подсознательно подавляет собственную личность. Как будто она превратилась в кого-то другого, совершенно… чужого. Даже то, что он убедил ее не искать работу после окончания университета, а заняться обустройством квартиры и домашнего очага, теперь выглядело в ином свете…
В тот день Кей несколько раз разглядывала себя в зеркале. Потом приняла горячую ванну, помыла голову и умастила тело страшно дорогим лосьоном, подаренным ей родителями на Рождество. Натянув узкие черные джинсы и короткий топ, она тщательно подкрасилась и уложила волосы мягкими волнами — и наконец начала узнавать себя прежнюю.
Кей вышла из дома и купила на ужин два бифштекса, отказавшись от мысли возиться с экзотическим блюдом из курицы, которое заказал Перри. Вместе с бифштексами она принесла газету с публикацией вакантных мест.
Когда вечером Перри пришел домой, он увидел стол, накрытый для романтического ужина при свечах, вино и улыбающуюся, ухоженную, благоухающую жену, написавшую шесть готовых к отправке писем с заявлениями о приеме на работу. Даже теперь ей не хотелось вспоминать о том, что Перри сказал и как он был жесток. Это было началом конца.
А когда Кей поняла, что беременна, Перри признался, что завязал интрижку с одной из секретарш в фирме отца, и это привело их брак к окончательному краху. Несмотря на боль, отчаяние и страдание, она оказалась сильнее, чем сама ожидала.
Вышвырнув Перри из квартиры, Кей продолжала работать, пока до родов не осталось три недели, и вскоре после рождения близнецов нашла хорошие ясли и вернулась на работу. Она очень хотела остаться с детьми, но деньги от Перри на их содержание не поступали, и Кей ничего не оставалось, как вернуться к родителям.
Затем у отца случился обширный инфаркт, за которым последовало известие, что в результате неудачной биржевой игры он оставил вдову почти без копейки. В это же время брат Кей, имея на руках жену, которая ожидала второго ребенка, потерял работу.
Услышав, что хлопнула парадная дверь, Кей подняла голову. Сосед привез близнецов из школы: они по очереди развозили детей по домам.
— Мамочка!
Дверь распахнулась, и в кухню влетели две маленькие рыжеволосые девочки. Кей приготовилась к атаке их ручек и ножек. В дочерях заключалась вся ее жизнь, они были ее дыханием, смыслом жизни. Они помогли ей выжить в самое тяжелое время. Рождение двух малюток наполнило Кей радостным изумлением: эти крошки принадлежат ей. Только ей.
— Мамочка, сегодня я получила золотую звездочку, потому что, когда нам читали сказки, я сидела тихо, как мышка!
— А мисс Хенсон повесила мой рисунок на стену! На нем ты, мамочка, и бабуля.
— Рисунок — это не так хорошо, как звездочка, правда, мамочка?
— Нет, хорошо! Даже лучше. Правда, мамочка?
Джорджия и Эмили вскарабкались к ней на колени и пытались устроиться удобнее, едва не задушив ее в борьбе за лучшее место.
Кей спас телефонный звонок. Линора подняла трубку и тихо прошептала:
— Кей, это он! Тот мистер Грэй, о котором ты говорила.
— Что?!
Мать прикрыла трубку рукой, потому что голос у Кей стал вдруг неприлично пронзительным.
Линора замахала рукой, прижимая трубку к груди.
— Тише, он услышит тебя!
— Откуда ты знаешь, что это он? — прошептала Кей, глядя на телефон.
— Он назвал себя. Не знаешь же ты еще одного Митчелла Грэя?
Как он узнал номер ее домашнего телефона? На карточке был только телефон офиса. Кей с опаской взяла трубку.
— Алло! Это Кей Шервуд.
— Добрый вечер, миссис Шервуд. — Низкий голос был похож на мягкий бархат, скрывавший обоюдоострый меч. — Надеюсь, мой звонок не причинил вам беспокойства. Я звонил по номеру, который вы мне дали, но некий мистер Браун — кажется, ваш брат? — сказал, что в это время дня я смогу застать вас дома.
Браво, Питер, большое спасибо. Кей попыталась придать голосу оживление.
— Никакого беспокойства, мистер Грэй. Чем могу помочь?
После очень короткой паузы неотразимый голос произнес:
— Мне бы хотелось знать, свободны ли вы завтра вечером?
Никогда в жизни Кей сильнее не удивлялась.
Мысли беспорядочно замелькали в голове. Он приглашает ее на свидание? Этого не может быть! Нет, вероятно, он имеет в виду какую-то работу. Возможно, вечернюю доставку? Очень может быть.
Но его следующие слова вывели ее из заблуждения.
— У меня билеты в театр, и я подумал, что сначала мы могли бы поужинать где-нибудь. Вы согласны?
«Скажи что-нибудь, — приказала себе Кей. — Что угодно. Кроме «да»». Она облизнула губы.
— Извините, мистер Грэй, но завтра вечером я занята, — вежливо солгала она.
— Как-нибудь на следующей неделе?
Кей в растерянности посмотрела на три сгорающих от любопытства лица за кухонным столом и, видя, что помощи от них не дождешься, осторожно сказала:
— Извините, но сейчас у нас очень напряженное время и каждый работник на счету.
— У вас нет времени, чтобы поесть? — спокойно спросил он. — А как насчет обеда? И, прежде чем вы опять скажете «извините», возможно, мне следует упомянуть, что я надеюсь обсудить с вами некое деловое предложение.
Итак, это не свидание! Кей почувствовала такое облегчение, что даже не заметила, как изменился ее голос.
— Деловое предложение? Ну, конечно, мистер Грэй! — радостно воскликнула она. — Скажем, в понедельник?
— Хорошо, — сухо согласился он. — Я зайду к вам в офис в час. До свидания, миссис Шервуд.
И только когда Митчелл Грэй положил трубку, ей пришло в голову, что обсуждение делового предложения обычно не сопровождается приглашением отужинать и сходить в театр.
ГЛАВА ВТОРАЯ
В понедельник утром Кей по крайней мере раз сто поднимала трубку, чтобы позвонить Митчеллу Грэю и отказаться от обеда. Весь конец недели прошел в мыслях о предстоящей встрече. Она вспоминала их разговор и говорила себе, что предложенная встреча должна — должна — быть деловой. Но потом Кей слышался голос Митчелла Грэя, приглашавшего ее в театр, и она чувствовала, что начинает паниковать.
Кей позвонила Питеру, но от брата было мало пользы.
— Почему я назвал ему номер твоего домашнего телефона? А что, это секрет?
После допроса, продолжавшегося несколько минут, терпение у Питера лопнуло.
— Что значит, «какой у него был тон»? — раздраженно осведомился он. — Дурацкий вопрос! Я сказал тебе: он позвонил и хотел с тобой поговорить; упомянул, что вы разговаривали днем и что ему нужно кое-что обсудить. Я сообщил, что тебя нет, и он поинтересовался, есть ли номер, по которому с тобой можно связаться. Я ответил, что есть. Все.
Кей пересмотрела свое решение подарить брату на Рождество музыкальный центр, хватит с него и пары носков.
— Я не хочу встречаться с ним, — заявила она.
— Ну и не встречайся, — откликнулся Питер с поистине братским сочувствием.
Она бросила трубку и сообщила близнецам, что их дядя — самый несносный человек на свете. Потом они отправились в школу на осенний праздник, и там все мысли о Митчелле Грэе на время вылетели у нее из головы.
Разговор с Питером всплыл в памяти Кей в понедельник, когда она нервно поглядывала на часы, сидя в своем маленьком офисе, который они снимали на первом этаже большого дома. Еще десять минут. Она зажмурилась на секунду, потом открыла глаза. Питер и Том развозили заказы, и поговорить, чтобы отвлечься от мыслей о предстоящем свидании, не с кем. Конечно, можно зайти и поболтать с часовщиком или бухгалтером — их офисы тоже на первом этаже, но тогда некому будет поднять трубку, а это явное проявление слабости.
Кей посмотрела на свой легкий жакет и короткую юбку из голубого переливчатого шелка, купленные на свадьбу двоюродной сестры. В последнее время она почти не тратилась на приличную одежду — не успеешь глазом моргнуть, как туфли близнецам уже малы, и всегда находится тысяча вещей, которые нужно купить, прежде чем позволить себе что-то.
В сотый раз с момента прихода в офис Кей выдвинула нижний ящик стола и вынула зеркальце.
На нее тревожно смотрели большие карие глаза под тонкими прямыми бровями. Единственное, что она позволила себе, — нанести тушь на ресницы. Ей пришлось пригладить несколько завитков, выбившихся из слабо завязанного на макушке конского хвоста — обманчиво простой прически, на которую утром ушел целый час.