С наступлением темноты Шооран прокрался на сухое. Здесь тоже всё изменилось. Дикие прежде поля приведены в порядок, хлеб выкошен, повсюду тянутся ограды из колючей кости. Шооран с тревогой подумал, что его тайник могли и найти. Хотя не так много времени прошло, вряд ли новые хозяева начали всерьёз перестраивать алдан-шавар, а без этого отыскать замаскированные ходы можно только случайно.
Шооран обогнул несколько заборчиков и, оказавшись на склоне суурь-тэсэга, возле небольшого, но вовсю плодоносящего туйвана, начал ползать по земле, отыскивая заложенный камнями потайной ход. Наконец один из валунов уступил нажиму, но расчистить дорогу Шооран не успел. Кто-то навалился на него сзади, принялся выкручивать руки, шипя:
– Попался, ворюга!
Шооран рванулся, но противник был явно сильнее.
– Я те покажу – воровать! – Мощный удар обрушился на затылок.
От боли в глазах полыхнули цветные огни, но всё же Шооран почувствовал, как прижавший его к земле человек замахивается снова, и успел отдёрнуть голову. Второй удар тяжёлого кулака пришёлся в камень. Враг взвыл и ослабил хватку. Шооран, не пытаясь освободить зажатую руку, вывернулся и ударил назад каблуком. Очевидно, в пятке ещё оставались иглы, потому что вой сменился чем-то напоминающим хриплый визг. Шоорану пришлось ударом ладони по горлу лишить противника голоса, иначе он переполошил бы весь оройхон. Теперь уже Шооран, почти не встречая сопротивления, заломил нападавшему руки и связал их верёвкой, которую тот предусмотрительно приготовил для Шоорана. Пленник хрипел.
– Не умеешь драться – нечего кулаками махать, – нравоучительно сказал Шооран.
Он оттащил связанного под навес, из-под которого сторож выскочил минуту назад, опустил полог, отыскал плошку с вонючим салом жирха и зажёг огонь. При дрожащем свете коптилки рассмотрел противника. Перед ним лежал Боройгал. Тот самый Боройгал, о силе которого ходили по Свободному оройхону легенды.
– А драться не умеешь, – с удовольствием повторил Шооран и, предугадав намерение пленника, предупредил: – Только пикни! Убью.
Боройгал хлюпнул носом и затих.
– Рассказывай, – предложил Шооран.
– О чём? – с готовностью отозвался бывший осведомитель.
Шоорана он не узнавал, да и странно было бы узнать мальчишку, которого видел почти девять лет назад.
– Обо всём, что у вас творится. А для начала – что произошло у Хооргона с рыжим Мунагом…
Тайник оказался цел. Шооран переоделся во всё новое, выбрал гарпун, приготовил губку и прозрачную маску, чтобы защитить глаза от дыма. Погрыз сушёного наыса и туйвана; немного взял с собой. Можно было уходить, но Шооран не торопился. Рассказ Боройгала наполнил его холодной спокойной яростью. Прежде надо наказать Хооргона.
Шооран пробрался «ходом тукки», разобрал сооружённую им самим стенку и спрыгнул в коридор алдан-шавара. Спустился в освещённый слизнями нижний ярус. По ночам здесь никого не бывало, разве что в первую неделю после мягмара продолжали работать переборщицы. Хооргон жил в пещерах соседнего суурь-тэсэга, но это не смущало Шоорана, излазавшего и помнившего здесь каждый закоулок. «Беглый камень», освобождённый от подпорок, мягко качнулся, открывая проход. Шооран со светящимся слизнем в руке шагнул туда. Вокруг было темно, и это казалось непонятным – в нижнем ярусе не должно быть темноты. Но потом он увидел ряды костяных сундуков и всё понял. Он, не приложив почти никаких усилий, попал прямиком в сокровищницу новоявленного вана.
Здесь были перламутровые ларчики с жемчужинами, резные украшения из белой, чёрной и жёлтой кости, тонкие веточки хрустальной губки, что очень редко находят на берегу. На отдельных столиках разложены кремнёвые ножи, отполированные до зеркального блеска и такие острые, что ими можно бриться. На самом видном месте, на покрытой тонким полотном стене, висел убранный жемчугом доспех из кости чёрного уулгуя. Радужные диски искрились даже от тусклого свечения слизня, доспех невольно притягивал взгляд. Шооран подошёл, провёл кончиками пальцев по полированным кругам. В сокровищнице было жарко, но волнистая, с мелкими насечками резьбы кость оставалась прохладной и казалась живой. Рядом на стене висел праздничный талх, расшитый дисками бледного уулгуя, а вокруг – полный набор женских украшений. Казалось, перед Шоораном стоят в полумраке одонт в парадном облачении и его любимая жена.
Шооран вздохнул. Нет, он не возьмёт себе это чудо, он ничего не возьмёт здесь. Он пришёл за другим.
Полого поднимающийся проход, по которому прежде Шооран попадал сюда, оказался заложен каменными плитами, зато рядом наверх круто поднималась лестница. Здесь дорогу преграждала дверь, небольшая, но, должно быть, очень тяжёлая. Шооран осмотрел замок. Снаружи дверь можно было открыть только специальным, хитро выточенным ключом, но изнутри оказалось достаточным отжать защёлку и отодвинуть засов. Шооран, пригнувшись, шагнул в дверь.
Прежде старик хранил тут припасы, потому что эта комната не только была сухой, но и хорошо проветривалась. Теперь всё вокруг разительно переменилось. Стены обиты замшей и задрапированы тонкими тканями. В вычурном светильнике, полном благовонной смолы, плавает горящий фитиль. Отверстия под потолком забраны решётками, а проход, прежде завешенный шкурой, теперь обработан каменотёсами, врезавшими овальную костяную дверь. Ровно посредине помещения стояла широчайшая кровать, и на ней в волнах тонкой материи спал его недруг – толстощёкий Хооргон.
Шооран потянул из-за пояса нож, но внезапно остановился. Дерзкая мысль пришла ему в голову. Вместо ножа Шооран достал липкий бинт, каким приматывал к лицу губку, и быстрым движением заклеил Хооргону рот. Хооргон попытался всхрапнуть, заперхал сквозь нос и сел на постели.
– Тихо!.. – прошипел Шооран, заламывая Хооргону руки и связывая их обрывком простыни.
Юный государь даже не пытался вырваться, лишь мычал сквозь повязку. Шооран несильно ударил, мычание прекратилось.
– Идём! – Шооран тряхнул толстощёкого за шиворот, заставив, словно в детстве, подняться.
Хооргон очумело вертел головой и ничего не понимал. Шоорану пришлось вытащить нож и поднести его к лицу пленника. Хооргон вновь замычал разбитым носом, но покорно встал. Нелепое – широкое и страшно длинное – одеяние свисало с его фигуры. Казалось, государь переодет женщиной.
Хооргон привычным и потому особо неуместным движением сунул ноги в мягкую обувку и зашлёпал вперёд, подталкиваемый Шоораном. Они спустились в сокровищницу – наложив засов, Шооран сразу почувствовал себя спокойнее, прошли сквозь стену у «беглого камня». Хооргон не сопротивлялся и вообще вряд ли сознавал, что происходит. Лишь у «дороги тукки», когда Шооран остановился, чтобы уложить на место вынутый камень, Хооргон вдруг быстро пополз вперёд, а схваченный за ногу, слабо попытался лягаться.
Они выползли из-под земли возле туйвана, и Шооран завалил ход обломком плиты. Где-то неподалёку лежал запелёнутый в навес Боройгал. Утром, если он не задохнётся, его найдёт одна из жён, и Боройгал, сорвав злобу на беззащитной женщине, будет остаток жизни молчать об этой истории. Кому охота рассказывать о своём позоре, а может быть, и отвечать за то, что упустил вражеского лазутчика?
«Пусть бы задохнулся, – подумал Шооран. – Ведь это он выгнал нас со Свободного оройхона…»
Подгоняя Хооргона, он двинулся по тропе к границе. Колючие заборы по сторонам были нашпигованы всякой бренчащей дрянью, чтобы вор, полезший на чужое поле, немедленно обнаружил себя, но Хооргон либо не знал об этом, либо побоялся воспользоваться удобным случаем поднять тревогу. Ведь для этого ему пришлось бы прыгать в костяной заслон, а там случались и отравленные колючки. К тому же Шооран был настороже.
Через несколько минут они достигли поребрика. Здесь Хооргон было заупрямился и не хотел идти дальше. Шооран пихнул пленника коленом, но тут же поддержал, не дав прежде времени упасть в грязь. Хооргон, сразу сдавшись, зачавкал туфлями по болоту.
Небо начинало желтеть, серыми тенями обозначились тэсэги, стало можно идти без света. Шооран бросил истощённого слизня, подтолкнул Хооргона:
– Давай живей!
К свету они добрались до шавара. Шооран остановил Хооргона, взглянул на его зелёное лицо и не испытал ничего, кроме отвращения. Шооран освободил Хооргону руки, содрал с лица бинт. Потом предложил:
– Если хочешь, можешь кричать. Всё равно никто не услышит.
Хооргон не отвечал, лишь трясся крупной дрожью.
– Знаешь, почему ты здесь? – спросил Шооран. – Из-за давней мальчишеской глупости. Ты тогда нажаловался своему папаше-одонту, и это стоило жизни моей матери. Кроме того, ты видишь этот нож? Может быть, ты даже помнишь его? Однажды я уже щекотал им твоё горло. Так вот, этот нож подарил мне Мунаг, тот самый, которого ты отправил в шавар. Не так много было людей, которые относились ко мне по-доброму, поэтому ты ответишь и за Мунага. Я ведь предупреждал, чтобы ты не попадался на моём пути. Теперь придётся выполнять детские обещания. Вот вход в шавар. Ты сам приказал поставить здесь дверь. Ты войдёшь, и я запру её. Выход с другого конца – свободен. Ты любил говорить, что даёшь осуждённым шанс, так воспользуйся им сам.
– Не надо!.. – просипел Хооргон. – Я никогда больше… никогда!..
Шооран ударил его и, втолкнув в темноту, захлопнул дверь. От толчка Хооргон сделал неловкий шаг и разом провалился по колени в липкую жижу. Голые ноги обожгло незнакомой болью.
– Пу-устите-е!.. – заблеял Хооргон, толкаясь в запертую дверь.
Кто-то впился в лодыжку, начал кусать торопливо и жадно, а из тьмы протянулось тонкое и упругое, принялось по-хозяйски ощупывать его, поворачивая. Хооргон дёрнулся и закричал. Кричал он недолго.
Ночь мести кончилась. С минуты на минуту в алдан-шаваре могли хватиться Хооргона, и неизвестно, что тогда будет. Пора уходить. Шооран вновь был полностью экипирован, из старого снаряжения уцелел лишь нож и надетая под жанч кольчуга. Тонкая и шелковистая, она была не тяжелее цамца. Теперь, хотя Шооран вновь шёл в мёртвые земли, ему не надо было ползти на брюхе, поскольку тот край никем не охранялся. Значит, там будет легче или по крайней мере одежда изорвётся не так быстро.