«Я нашла вашу записку на известном месте, но тетушка взяла ключ от сада к себе и, как думаю, подозревает нашу связь. К чему вы так настойчивы? Думаю, что любовь ваша, подобно моей, от препятствий не слабеет, напротив, делается еще сильнее. Мне невозможно эту ночь видеться с вами, но паж на нашей стороне, я надеюсь скоро писать к вам».
Письмо Терезы, которое я отдал дону Пересу, было таково: «Не могу долее противиться вашим просьбам видеться со мною. Тетушка заперла сад, но если вы имеете столько смелости, чтобы перелезть садовую стену, то найдете меня в беседке. Но нам не должно говорить друг с другом, потому что слуги беспрестанно проходят мимо дверей, также мы должны быть без огня. Полагаюсь на ваше благородство».
Дон Перес был вне себя от восхищения, что наконец, донна Эмилия согласилась на свидание, а дон Флорес, огорченный слишком скромным поведением своей возлюбленной, отправился домой, про себя упрекая Терезу в кокетстве.
В назначенный час дон Перес имел свидание с мнимой возлюбленной. Обе сестры не скрывали ничего друг от друга, а так как я был их поверенным, то и говорили они при мне без всякой осторожности.
На другой день, когда тетка вышла из комнаты, завязался между ними маленький спор о личных достоинствах их любимцев. Чтобы решить его, они обратились ко мне.
— Педро, — сказала Тереза, — ты решишь наш спор. Который из двух кавалеров лучше?
— Я думаю, — сказал я, — что ваш сеньор лучший из блондинов, которых когда-либо случалось мне видеть, но прекрасные черные глаза кавалера донны Эмилии так же единственны в своем роде.
— Но, Педро, ты их перемешал, — сказала Эмилия. — Дон Перес, блондин, мой обожатель, а брюнет, дон Флорес, любит сестру мою.
Тут-то я заметил свою ошибку при передаче записок. Тереза покраснела. Однако у меня достало ума ответить:
— Точно так, сеньора, вы правы, вижу, что я ошибся. Вскоре затем вошла в комнату тетка, и Тереза, уходя, сделала мне знак следовать за ней. Когда мы были одни, она сказала:
— Скажи мне правду, Педро. Ты перемешал письма, и мое отдал дону Пересу, блондину, — не правда ли?
— Признаюсь, что так, — отвечал я, — потому что брюнету я уже отдал письмо донны Эмилии.
Донна Тереза закрыла лицо руками и залилась слезами.
— Педро, — сказала наконец она — не говори об этом никому, слышишь ли, или ты погубишь меня. Боже, что будет со мной? — воскликнула она.
Донна Тереза была безутешна. Наконец она отерла слезы и после долгого размышления взяла клочок бумаги и написала что-то.
— Педро, — сказала она, — возьми эту записку и вручи ее брюнету, слышишь ли, брюнету?
Тереза читала письмо Эмилии к дону Пересу, которое попало в руки дона Флореса, а потому и написала теперь:
«Вы, может быть, упрекаете меня в излишней строгости за отказ мой увидеться с вами вчера вечером, но я боялась… Не думайте, чтобы я издевалась над вашими чувствами. Ожидаю вас в садовой беседке, в которой в прошедшую ночь уже были без нас… Будьте там в девять часов».
Я отдал записку дону Флоресу.
— Передай донне Терезе, — сказал он, — что я непременно буду. Теперь знаю, отчего вчера она не хотела видеть меня. Дай Бог, чтобы я был так же счастлив, как и дон Перес.
Он дал мне дублон и удалился. Не успел я еще уйти, как наткнулся на дона Переса.
— Ба, это ты, паж! Счастливая встреча! Пойдем ко мне, я дам тебе записку к Эмилии.
Я повиновался, и он подарил мне, как прежде, четверть дублона.
— Покорно благодарю, сеньор! — сказал я. — Дублоны дона Флореса и ваши четверти дублонов скоро обогатят меня.
— Как! — сказал он. — Дон Флорес дает тебе по дублону? Он, верно, сошел с ума. Но я не хочу, чтобы он давал тебе больше моего. Вот тебе полтора дублона, что с полученным тобою от меня составит столько же.
Я поклонился, поблагодарил и ушел.
Несмотря на молодость, я понимал, что в свидании прошедшей ночи было что-то, что произвело глубокое впечатление на донну Терезу. А так как я любил ее более Эмилии, то и рассудил за благо, прежде чем отдам письмо Эмилии, посоветоваться с донной Терезой.
Я сделал ей знак, чтобы она следовала за мной в свою комнату, и пересказал ей ответ дона Флореса, присовокупив также его желание «быть так же счастливым, как был дон Перес в прошедшую ночь». Она покраснела от стыда и горести. Я рассказал ей, как дон Перес пригласил меня к себе, и что случилось. После чего подал я ей записку и спросил ее, должен ли я отдать ее Эмилии, или нет. Поспешно сорвала она печать и прочитала следующее:
«Где взять слов, чтобы выразить мою благодарность милой Эмилии за то, что получил я от нее в прошедшую ночь! Умоляю вас, уведомите меня, когда будет мне дозволено вторично видеться с вами. Жизнь без вас мне в тягость. Вы одна делаете ее для меня сносной».
— Педро, — сказала она, — ты оказал мне большую услугу, ты спас меня. Чем заплачу я тебе за это?
— Дайте мне вместо одного — два поцелуя, — отвечал я.
— Тысячу раз готова я целовать тебя, — отвечала она, прижав меня к груди и целуя, и слезы ее омочили мое лицо.
После чего взяла она лоскут бумаги и, стараясь подражать руке Переса, написала следующее:
«Я повинуюсь вам, жестокая; вы не увидите меня до тех пор, пока не будет на то вашей воли. Счастливый Флорес — завидую ему!.. Но, Эмилия, неужели никогда не сжалитесь вы надо мною? Я так несчастлив! Если вы меня еще любите, удостойте вашим ответом. Вас обожающий Перес».
— Отнеси, милочка, эту записку к сестре. Чего хочешь от меня за это?
— За это спрячьте мои деньги, — сказал я, — потому что, если увидит их у меня ваша тетушка, то чем отговорюсь я, когда спросит меня, откуда взял их?
Она грустно улыбнулась, взяла мои дублоны и заперла их в свой туалет.
— Я умножу твое имущество, Педро, — сказала она.
— Нет, извините, — отвечал я, — от вас беру я одни поцелуи.
Я рассказал ей, за что донна Изабелла дала мне два реала, и мы расстались. Я отдал записку донне Эмилии и в тот же день получил от нее ответ. Но я не хотел делать ничего без донны Терезы, и мне казалось, что еще можно поправить мою ошибку. Я принес к ней ответ Эмилии Пересу и сообщил свои мысли.
— Ты мой ангел-хранитель! — отвечала Тереза.
Она распечатала письмо Эмилии; содержание его было следующее:
«Вы называете меня жестокой, но напрасно. Одному Богу известно, как страдаю я сама, не видя вас. При первом удобном случае мы увидимся. Но тетка моя, как уже я писала вам, приняла все меры предосторожности; Тереза легкомысленна; решиться на подобный поступок я не в силах. Одна мысль быть открытой ужасает меня».
Тереза разорвала записку и написала:
«Бели женщина иногда — бывает так несчастна, что уступает по слабости просьбам своего возлюбленного, он делается еще настойчивее и требует того, о чем бы должен был умолять как о милости. Я думаю, что все, происходившее в темноте, должно оставаться тайной и не срываться с языка. Объявляю вам, что малейший намек на наше свидание в прошедшую ночь я буду считать за оскорбление, а чтобы наказать вас за вашу настойчивость, я отказываю вам в свидании, как отказывала прежде. Надеюсь, что вы исполните мое желание. Получить от меня прощение зависит от вас самих; я посмотрю, как вы будете вести себя. Когда пожелаю увидеть вас, я о том уведомлю. До тех пор остаюсь вашей и пр.».
Я отнес это письмо дону Пересу; у него в это время был и дон Флорес: они не скрывали друг от друга ничего. Он распечатал письмо, и, казалось, был удивлен его содержанием.
— Кто разгадает женщин! — воскликнул он. — Прочитай, Флорес, эту записку и скажи, что ты об этом думаешь.
— Что думаю? — отвечал Флорес — Что мне нравится ее ум. Иная женщина на ее месте только и боялась бы того, чтобы ее не покинули; напротив, она требует еще большей привязанности, требует твоей покорности. Если не хочешь лишиться любви своей возлюбленной, советую тебе в точности исполнить ее приказание.
— Отчасти ты прав; после свадьбы мы становимся главой дома, отчего же не дать им повластвовать над нами до свадьбы? Я люблю ее теперь еще более чем прежде, и если ей угодно играть роль жестокой — пожалуй, я готов терпеть. Это служит доказательством ее ума: держа нас от себя на почтительном расстоянии, они этим только и могут привязывать нас.
Я торопился домой и вручил Эмилии письмо от Переса, в котором он обещал покориться во всем ее воле. Я сообщил Терезе все, что происходило между кавалерами.
— Благодарю тебя, Педро! — сказала она. — Наконец, слава Богу, все идет хорошо. Но мы еще не в безопасности. Я должна признаться тебе, что ласки, которые готовила я для своего возлюбленного, по милости твоей расточала я другому; темнота и безмолвие способствовали тому. Но надеюсь, что все пройдет без дурных последствий и что я не буду принуждена раскаиваться в неумышленном проступке.
В этот же вечер Тереза имела свидание с доном Флоресом, а на другое утро спросила меня госпожа, подле которой по обыкновению сидел я:
— Ну, Педро! Открыл ли ты что-нибудь?
— Как же, — отвечал я.
— Что же такое?
— Один господин просил меня передать письмо, да. я отказался.
— А к кому было это письмо?
— Этого я не знаю, потому что я не брал его в руки
— Хорошо, Педро. Но если он в другой раз будет давать тебе письмо, то возьми его и принеси ко мне.
— Очень хорошо, — сказал я.
— Вот тебе два реала.
Я вышел. В другой комнате встретила меня Эмилия и дала мне письмо к дону Пересу. Я отнес его сперва к моей приятельнице Терезе, она распечатала его.
«Наконец любовь пересилила мою решимость, — писала она, — я согласна говорить с вами. Мы увидимся в беседке. Берегитесь оскорбить меня, не то наше свидание будет последним».
— Это письмо может идти по назначению, — сказала Тереза.
Я отнес его дону Пересу, он не успел еще прочитать его, как в комнату вошел дон Флорес.
— Порадуйся моему счастью, любезный друг, — сказал он, — меня приняли так, как только мог я этого желать.