правила жизни в обществе всегда устанавливают верха, низы – повторим – берут пример.
Знаете ли вы, что у нас в нашей с вами стране есть такой закон – «О государственной гражданской службе Российской Федерации»? Известно ли вам, что есть в этом законе статья под номером 4, которая называется «Принципы гражданской службы»? В курсе ли вы, что первый пункт этой статьи гласит: «Приоритет прав и свобод человека и гражданина»? Понимаете ли вы, что, придя в любое государственное учреждение – от ДЭЗа до министерства, от СОБЕСа до почты, – вы имеете право требовать соблюдения главного принципа гражданской службы, а именно – безусловного уважения ваших личных прав и свобод? Понимаете ли? – спрашиваю. Чего-то радостного крика: «Понимаем! Так и делаем!» – не слышу.
В любой стране мира законы часто не соблюдаются потому, что их не знают. Часто жизнь бывает хуже, чем законы, которые ее регламентируют, только потому, что законы эти неизвестны. Это проблема, как мне кажется, не российская, а всеобщая. Потому что система принятия законов есть в любой стране. А системы ознакомления народа с этими правилами – нет.
Есть еще одна интересная, отчасти даже мистическая закономерность, связанная с законом: не бывает так, чтобы в мелочах закон нарушался, а в крупном – соблюдался. Тут уж или везде, или – нигде. Эта закономерность, кстати говоря, дает возможность расцветать коррупции: и тут уже не разберешь, кто первым начал нарушать правила – чиновники по-крупному или народ по-мелкому. Но если начали нарушать, уже очень трудно остановиться.
Впрочем, про коррупцию мы еще поговорим в свой черед. Между буквами «3» и «К» есть буква «И», на которую пришлось немало важных слов.
И первое из них – идеология.
И
Идеология
Нет большего вреда для державы, чем принимать хитрость за мудрость.
Как и многие умные, политически значимые, важные, часто произносимые, но не до конца понятные слова, «идеология» – тоже слово греческое. Греки, как известно, очень любили складывать одно слово из нескольких: возьмут, бывало, парочку слов, да и сложат. А мы потом мучаемся веками, разбираясь в смысле того, что получилось в результате сложения.
С идеологией ровно так и вышло. Впрочем, судите сами.
Взяли древние греки два слова: «logos» (учение) и «idea» (идея), да и сложили. И чего получилось? Получилось, что идеология есть учение об идеях. Нормально, да? Идеология – это учение, то есть – наука. Не что-то там другое, как мы могли подумать, именно – наука.
Спокойно. Вначале идеология и вправду была наукой. Именно так ее и задумал вовсе даже не грек, а самый настоящий француз, носивший, я бы сказал, по-африкански длинное имя: Дестют де Трасси Антуан Луи Клод. Исследователи и историки, которым, конечно, лень писать столько букв сразу, называют его коротенько: Антуан де Трасси.
Этот самый де Трасси впервые и ввел в обиход слово «идеология», подразумевая под ним науку об идеях. Конечно, бывало, думал де Трасси, идеи движут миром. И об этом тоже можно подумать, но гораздо интересней иное. В головах людей идеи рождаются? Очень хорошо. Вот пусть идеология сей процесс и исследует.
Занятный был, видимо, человек этот де Трасси: изучал, как рождаются новые идеи. И выяснил в частности: новую идею формируют чувства, память, способность суждения и воля.
Итак, любой человек, который хочет придумать что-то новенькое, должен понимать, что для этого необходимы эмоции – без них, оказывается, невозможно совершить даже самое маленькое открытие. Надо помнить о старых идеях, иначе очень легко опростоволоситься, другими словами: если нет у тебя знаний о прошлом, в будущее нечего даже соваться. Еще нужно уметь судить, то есть оценивать окружающий мир. И опять же, бессмысленно соваться в это самое будущее, ежели у тебя нет воли.
Не могу не заметить, что эти рекомендации легко и непринужденно может использовать любой человек, который вдруг захочет эдаким чёртом родить какую-нибудь новую идею. Мне кажется, рекомендации чудесные.
Как всякий человек, придумавший новую науку, де Трасси был убежден, что она перевернет мир. И потому создал организацию, объединяющую идеологов, то есть – повторю – ученых, желающих изучать рождение и жизнь идей. Ну и не ученых тоже, если им интересно было думать про мысли. В эту организацию, не подумав как следует, приняли Наполеона, который, как известно, тоже ставил своей целью перевернуть мир, но не абстрактно-философски, а вполне даже конкретно, по-военному.
Когда у Наполеона начались неприятности (а они у него возникали периодически), он все свои ошибки списал на идеологов: не тому учили, не туда вели. Наполеон слово «идеолог» произносил иронически: мол, это как бы ученые, которые до добра не доведут, они, идеологи, все двигают политиков, но все не туда, куда надо. Идеологи в ответ, разумеется, начали критиковать Бонапарта: мол, не те у него мысли рождаются, не так рождаются, и вообще он идет неизвестно куда. Так, с помощью одного из крупнейших политиков XIX века идеология накрепко слилась с политикой.
В основном благодаря Наполеону люди уверовали в то, что идеологи – это не ученые, изучающие возникновение идей, а те, кто направляет политиков.
Однако если мы посмотрим словарь Брокгауза и Ефрона (издан в Санкт-Петербурге в 1907 году), то там дается такое основное определение идеологии: «Идеология – учение об идеях, наука о познании». И лишь потом: «Идеология – теория какого-либо социального, экономического или политического явления».
Кстати, в этом же абсолютно авторитетном словаре так определяют слово «идеолог»: «Теоретик, мечтатель в политике, название, в насмешку данное Наполеоном I ученым, критиковавшим его систему управления».
Чем же стала идеология сегодня для нас? Вопрос, на который так просто не ответишь. Мы понимаем, что это что-то очень важное, определяющее жизнь страны, но, как поется в одной песне: «…что конкретно мы имеем в виду?»
Понятно, что идеология – это не наука, поскольку не только не изучает возникновение новых идей, но вообще ничего не изучает. Хорошо, не наука. А что? Как говорится: возможны варианты.
Вообще как только выяснилось, что идеология – это не просто так себе наука, а нечто, имеющее отношение к политике, про нее сразу начали истово спорить: во все времена люди обожали (и обожают) вести дискуссии именно про политику, наверное, им казалось, что таким образом они практически участвуют в управлении страной. Некоторые ученые с хрипотой в горле доказывают, что идеология – это есть разновидность корпоративного сознания. У других ученых тут же возникает интересный вопрос: а сознание вообще может быть корпоративным? То есть когда люди собираются все вместе, разве они могут что-нибудь осознавать?. Может быть, идеология – это как раз разновидность корпоративного бессознательного?
У Леонида Филатова есть замечательные строки про фашистскую Германию:
Не поймет ни враг ваш, ни друг,
Как же это сразу и вдруг
Населенье целой страны
Выродилось в бешеных сук!..
Если вдруг чума, то дома
Все-таки на прежних местах,
Если люди сходят с ума,
Все-таки не все и не так!..
Вдруг население целой страны начинает верить идеологии фашизма или, скажем, коммунизма. Разве это происходит осознанно? Вера вообще лежит в области чувств, а не знаний, поэтому вряд ли тут можно говорить о какой-то осознанности…
Так вот, как говорят ученые и политики – «исходя из вышесказанного», – мне лично ближе всего взгляд на идеологию Макса Вебера. Знаменитый философ, социолог, историк считал, что идеология – это вера.
Если, предположим, человек верит в абсолютную ценность человеческой жизни, в то, что государство должно строить отношения с человеком только на договорной основе – значит, это сторонник либеральной идеологии. Верит в то, что государственная власть не нужна и что приход такой «негосударственной» жизни возможен только революционным путем, – последователь идеологии анархизма. Верит в то, что глобализация – плохо, а антиглобализация – хорошо, значит, антиглобалист.
Всего же, как подсчитали ученые, на сегодняшний день существует порядка 20 идеологических систем. И сторонники авторитаризма, анархизма, демократии, консерватизма, милитаризма, национализма, нацизма, пацифизма, самодержавия, социализма, плутократии, либерализма, марксизма и так далее, и так далее, и далее, далее, далее, – утверждают, что если в стране утвердится их идеология, то все будет хорошо, чудесно, и дождички пойдут по четвергам, и счастье зайдет в страну и в ней останется. Верьте нам, люди! – кричат все идеологи. Верьте нашей идеологии, и будет жизнь ваша прекрасна, чудесна и изумительна!
Потому мне так нравится определение Вебера, что в нем есть слово «вера». Мне кажется, что идеология – это всеобщая вера в то, во что верить велено. И чем больше людей верит в то, во что им велело верить начальство, то есть, чем крепче идеология, – тем народ сплоченнее. Собственно, главная задача идеологии и состоит в том, чтобы сплотить народ.
Идеология не просто влияет на сознание людей, она его формирует. Идеология – это своего рода фильтр, который как бы стоит над умами и душами граждан страны и отсевает все то, что «вдохновители фильтра» считают лишним.
Идеологи прекрасно понимают: люди устроены так интересно, что им верить в некое «прекрасное далёко» гораздо приятнее, а значит, проще, чем в реальность. И нас, людей, в принципе, можно понять: реальность же бывает разной, а то самое далёко – оно всегда прекрасно. Поэтому идеология, как правило, строится на том, что идеологи утверждают: если нашему политику дадут волю делать то, что он хочет, – вы заживете наконец хорошо.