– Наступить на книгу?!
Во Дворце пионеров (Аничковом дворце) в свое время моей маме сулили карьеру хорошего писателя, но она поняла, что не сможет работать на уровне, который сама считала достаточно высоким для того, чтобы не называться, а быть писателем. Кроме того, в то время ей нравилась фраза Юрия Олеши: «Ни дня без строчки», она верила писателю и понимала, что и день без строчки, и неделю она переживет не задумываясь.
А вот сможет ли пережить месяц? Полгода? Год?
Попробовала.
«Сначала было тяжело не писать, а потом переборола себя, и…» – талант ушел.
Она бросила сочинительство, но посвятила всю жизнь служению книгам.
«Вначале было слово, и слово было у Бога, и слово было Богом».
Любое ли слово божественно, или Бог – это какое-то одно определенное слово? Как у Борхеса – Бог это слово или всего лишь одна буква в случайно взятой книге огромной, похожей на Вселенную, библиотеке.
Нет! Я решительно не могла пройти по книгам. Так что в конце концов Дмитрию пришлось чуть ли не силой выпихнуть меня в следующее помещение, где я пристроила в безопасное место стопку спасенных книг и спокойно уселась в своем углу, поджидая появления зрителей.
Отблеск бога
Вначале было слово.
Он забыл что-то,
Слово, забытое слово
Кислотой разъедало душу.
Хотелось плакать,
Но слез почти не было.
Слово алмазом
Выходило горлом.
Вначале было слово.
И слово было у Бога.
Было и ушло.
Слово стало Богом,
И Бог ходил среди людей.
Он сказал свое слово.
Сказал и ушел.
А нам оставил белую,
Точно светлый день, бумагу.
Любовь, дружбу, заботы
И печали —
Всё, что нужно для того,
Чтобы, прожив жизнь,
Сказать свое слово.
Оставить слово.
Сотворить слово.
Слово, как отблеск Бога…
Книга
По мере прочтения
Книга теряла и теряла в весе,
Пока в один прекрасный день легкий ветерок не подбросил ее в воздух,
Весело перевернув последнюю страницу,
С которой я едва успела словить выразительное многоточие.
Писатель-надомник
Вызвали однажды писателя Андрея Балабуху на сборы в военкомат. Проверяют документы.
– Где вы работаете? Почему в документах не отражено?
– Нигде.
– Как нигде? Тунеядец, что ли?
– Почему тунеядец – писатель.
– В Союзе писателей, что ли, работаете?
– Нет. В Союзе писателей никто не работает. Это как профсоюз. Вот вы в партии состоите?
– Да.
– В партии работаете?
– Нет.
– Вот и я состою в Союзе писателей. Но в нем не работаю.
– Так где ж вы все-таки работаете?
– Да дома я работаю, книжки пишу.
– Ну, что же ты мне, дурак, голову морочишь!
И записал: «писатель-надомник».
Деликатес от фэнтези
Играли на сцене Балтийского Дома «Сон в летнюю ночь», напрочь перекроенную на современный лад, но с эльфами, хитрецом Пэком, королевой фей и владыкой Обероном.
Все идет нормально, как надо, никого не трогаю, мирно порхаю по поляне в костюме солнечного гения.
Нет, такого персонажа у Шекспира, разумеется, не было и нет. Это мой личный сольник в спектакль втерли для эффекта и разнообразия.
Но я не обижаюсь, я вообще люблю этот танец в короне с зажженными свечами и длинными шелковыми рукавами, которыми можно словно рисовать в воздухе. Да и зрителям, вижу, нравится.
В общем, все идет как надо, заканчиваю, снимаю корону и только тут понимаю, что эльфика, который по мизансцене как раз должен был выпереться на сцену, нигде нет.
Впрочем, что нам, импровизаторам? Продолжаю тянуть время уже без музыки, зрители все равно понятия не имеют, что в этом месте спектакля должно происходить.
А эльф, ну что эльф, заснул где-нибудь. Сейчас его помреж может быть из гримерки выскребет и тепленького на сцену.
И точно, минуты две я в полном молчании по сцене бродила, и вот он – легок на помин, но нетверд ногами, выгребает.
Ладно, играем дальше. Подхожу ближе и тут вижу, с гримом у него что-то изменилось: одна щека белее другой и какие-то зелененькие листики приклеены.
Подхожу совсем близко.
Что это?
Салат!
Мой партнер благополучно уснул мордой в салате, а помреж его как обнаружил, так на сцену и доставил в майонезе, петрушке и луковых перьях.
Изысканная закуска от мира фэнтези – эльф в салате!
Жизнь по Кастанеде
Учение дона Хуана, описанное Карлосом Кастанедой, сделалось чем-то вроде путеводной звезды для нашего поколения. Актер, с которым я играла в спектакле «Ад большой, рай маленький», Дима Ерашов ездил в Америку на курсы, проводимые учениками нагваля Карлоса.
До того как книга вышла официально, мы ксерили и переплетали подстрочники, которые до сих пор кажутся мне интереснее официально узаконенного текста. Денег я с этого, с позволения сказать, бизнеса не получала, радуясь возможности приобретать экземпляры. Моя работа заключалась в разрезании листов, что было довольно-таки сложно, так как учение дона Хуана поступало ко мне в больших бумажных рулонах, которые следовало сначала разматывать, подобно большому полотенцу или гигантскому свитку, и затем разрезать и складывать в аккуратные пачки.
Поначалу резала ножницами, но такой способ оставлял заусенцы, края выходили неровными. Тогда в ход пошла обычная железная линейка. С ней и работа побежала быстрее. Для того чтобы получить один том, мне нужно было разрезать целых десять, но дело того стоило. Если хотела получить не просто пачку листов, а аккуратно переплетенную рукопись, нужно было сделать еще столько же.
Покупать Кастанеду никто из наших не собирался принципиально, так как считалось, что вложенная в производство энергия окупится сторицей во время обучения искусству сновидения и сталкинга. Так что, заработав первый том, начинали трудиться на второй и так дальше…
Когда тома худо-бедно переведенного гуру закончились, пошли книги по философии, астрологии, массажу, притягивая за собой новые курсы и новые возможности, так что после тренировки мы ехали на очередную лекцию, спектакль, постигали основы восточной медицины или тайны звезд…
Переработанная информация оборачивалась живой энергией, ищущей новые выходы и находящей их.
Жить по Кастанеде – значит, быть безупречным воином, безупречным во всем.
О том, что такое безупречная работа, рассказывал как-то Антон Адасинский на мастер-классе, который он устраивал в «До-театре».
– У театра «Дерево» было множество гастролей, – весело сообщает стоящим кружком актерам лысый Антон. – Приехали в какой-то город, не помню сейчас в какой. Обосновались в местном театре. А там перед каждым нашим спектаклем рабочий сцены заново красил всю сцену! – Антон поднимает палец, указывая на значимость момента. – Не мыл, а именно красил! Я спросил его тогда, зачем он это делает, ведь краска не успевает износиться. И он ответил мне замечательной фразой: «Ты так не танцуешь, как я крашу пол»!
Это было потрясающе! Человек делал свою работу настолько идеально и безупречно, что ее можно было сравнить с чем угодно – с прекрасным танцем, с работой выдающегося художника, с музыкой… Сравнить, а это значит, что его работа по своей безупречности и идеальному качеству могла в какой-то степени соперничать с произведениями искусства, которые, быть может, этой непогрешимости были лишены…
Ужасы гламура
Я думала – только мне так с мужиками не везет, точнее им со мной. Но вот Ларисочка у нас сама бизнес-вумен, умница, красавица, свой салон красоты открыла, не то что мы – голь-перекатная, как говорится, «не украсть, не покараулить», только стихи писать да танцевать день напролет горазды.
А как при салоне тренажерный зал объявился, так и жених завидный подвалил. Сам метр восемьдесят, блондин с серыми выразительными глазами и прямым арийским носом. Не то чтобы сильно красив от природы, но ухожен, словно его Ларка день-деньской в креме дорогущем держит. Не мужик – конфетка.
Впрочем, что удивляться, я познакомилась с Алешей через месяц после того, как он благополучно вселился в квартиру Ларисы, а у той ведь все условия для того, чтобы содержать любимого в образцовом порядке: бодибилдинг бесплатно, в бассейн абонемент, над каждым прыщом в салоне девчонки будут колдовать, что масоны над февральской революцией. Ботокс, откачки жира, любая пластика задаром. Отчего же мужику и не держать себя в форме в таких-то условиях?
Лариска тоже довольная ходила, белые крашеные волосы не то что раньше – жженые-пережженные перекисью водорода, а точно грива роскошной лошадки, кожа – ни малейшего изъянчика, хотя уже и в возрасте – за сорок, мужики на Ларискину красоту оглядывались, шеи сворачивали, а уж как она сама своим Лешиком была довольна, слов нет. Он ведь у нее, можно сказать, что и не альфонсил совсем, скромно продолжал трудиться медбратом в одном из родильных домов.
Сколько Ларка его ни просила уволиться с низкооплачиваемой должности, заканчивать тренерские курсы и идти к ней работать, – ни за что.
Тоже, на самом деле приятно, когда мужик свою волю имеет, свой путь, свои убеждения.
И дома Лёшик – чудо из чудес. Готовил только сам, причем, Лариса хвасталась, пальчики оближешь. Жены с утра и до вечера дома нет, а сам он работал то ли два через два, то ли через сутки. Ну, в общем, в свободное время все по дому сделает, сам за продуктами на машине прошвырнется, не муж – сказка.
Все мы считали, что большое счастье Ларке подвалило, и сказка эта ее добрая и замечательная, точно старый голливудский фильм с хорошим концом. Ан нет. Страшной оказалась сказка бизнес-вумен Ларисы. Страшней не придумаешь.
Как-то вернулась она раньше обычного домой, красавец муж на кухне трудится. Ларка руки помыла, в домашний халатик юркнула и на кухню, помогать.