Правда, через полчаса после начала схватки восхищение Златова сражающимися боевыми магами постепенно пошло на убыль, уступая место скуке. Аскольд и Ия по-прежнему сражались вничью, хотя вид у них теперь был крайне усталый, а язвительные комментарии, которыми они сопровождали свои удары, начали повторяться. И хотя зрелище их драки оставалось все таким же завораживающим, Юрий уже жалел, что согласился за ней проследить. Все чаще приходила ему в голову мысль о том, что он здесь делает и для чего вообще здесь нужен.
"Ладно, в любом случае когда-нибудь они выдохнутся и закончат! — убеждал он себя. — А тебе это может принести немалую пользу — если что, потом ты сможешь их этим шантажировать. Тем более, что у них оказывается, еще и супруги имеются!"
Ему пришлось проскучать еще пару минут, после чего Аскольд, отступая от очередного стремительного натиска Ии, зацепился ногой за торчащий из земли корень и, потеряв равновесие, полетел назад, не успевая заслониться от ее магии. Выпущенный ею парализующий "заряд" ударил его по лицу.
— Черт! — Тихомиров прижал руки к глазам и, с трудом ворочая непослушным языком, цветисто выругался. Ия одним прыжком оказалась возле него. На лице ее застыл испуг — так, во всяком случае, показалось Юрию, который тоже поспешил к поверженному волшебнику.
— Дай-ка взглянуть! — Ия схватила Аскольда за руки и отвела их от его лица. — Видишь что-нибудь?
— Почти ничего, — огрызнулся тот и попытался встать, одновременно отталкивая руку решившего помочь ему Златова.
— Это скоро пройдет, — заверила его Ия. — Через час или даже быстрее…
— А этот час я что буду делать? А машину я как поведу?! — Тихомиров пошатнулся, но Юрий, несмотря на его протесты, помог волшебнику удержаться на ногах.
— Вы закончили, я надеюсь? — сердито спросил Златов у Ии. Та молча кивнула, сосредоточенно разминая обездвиженную Аскольдом руку. Вид у нее был уставший, но жутко довольный. Чего нельзя было сказать о ее противнике.
— Позорище, — простонал Аскольд. — Вся община будет говорить, что меня победила женщина!
— А другой вариант тебе больше нравится? — хмыкнул Юрий. — Если бы все говорили, что ты победил женщину?
Тихомиров сделал страшное лицо и промолчал. Ия прижала правую ладонь ко рту, давясь от смеха. Златов почувствовал, что за Аскольда надо заступиться — хотя бы из мужской солидарности.
— Между прочим, — спросил он, — почему ты думаешь, что ваши общины должны об этом узнать? Вы же не собираетесь никому об этом рассказывать?
— Еще не хватало! — согласилась с ним Ия. — За такие дела ведь могут и из города выслать!
— Вот именно, — кивнул Юрий, запоздало сообразив, что у него из-за этой дуэли тоже могут быть неприятности. — Я вас выдавать не собираюсь, так что беспокоиться не о чем. Только скажите мне все-таки, из-за чего вы поссорились?
— Да не важно, — вздохнул Аскольд. — Из-за ерунды. Я хотел с ней кое-что обсудить и предложил сделать это в кафе или в баре.
— А я решила, что это он ко мне клеится, — добавила металлическая волшебница. — Между прочим, теперь-то расскажи, о чем ты хотел поговорить? Пока у тебя глаза в норму приходят.
— Да, действительно, — не стал спорить Аскольд. — Кстати, Юрий, ты ведь входишь в нашу комиссию, значит, тебя это тоже касается. В общем, я еще в прошлый раз подумал, что Эраст, похоже, специально тормозит расследование. Не знаю, для чего ему это нужно, но он и сам ничего не предпринимает, и Звениславе не дает — они каждое заседание только и делают, что препираются. Мне кажется, он что-то знает о том волшебнике, который заколдовал Эрмитаж.
Ия выслушала его очень внимательно, и глаза ее снова загорелись азартом:
— А ведь верно, я тоже об этом думала! Слушайте, парни, так может быть, это он и есть? Хотя нет, ему явно меньше ста, его никто не называет почтенным…
— Ему восемьдесят пять, — сообщил Аскольд. — Я специально справки наводил. Так что это точно не может быть он. Но вот что он знает виновного… Вполне возможно!
— А ты уверен, что ему именно столько лет? — поинтересовался Златов. — Я имею в виду, что он мог, например, жить в Питере в девятнадцатом веке, потом уехать, а в двадцатом вернуться под другим именем и сказать подземной общине, что ему не сто с лишним лет, а меньше. Внешность-то себе можно любую наколдовать — вон, хотя бы на Звениславу посмотрите!
— Я об этом думал, — согласился огненный маг, — но Вечерковский родился в Питере и никогда отсюда не уезжал.
— А это точно? — не унимался Юрий. Мысль о том, что Эраст может оказаться виновным в том, что едва не случилось на юбилее города, показалась ему особенно соблазнительной. Ведь она означала возможность освободиться от их договора!
— Точно. У тех, кто приехал в Питер из других городов, это значится во всех документах. Вот Сергеев, например, секретарь Эраста — я заодно и его проверил — приехал к нам семь лет назад из уральской подземной общины. Так в его личном деле в самом начале сказано, что он — некоренной петербуржец.
— Ну, раз так, значит, Эраст укрывает настоящего преступника, — заявила Кушнир.
— И, кстати, Звенислава может ему в этом помогать, — неожиданно осенило Златова. — У меня есть, скажем так, информация, что она с ним сотрудничает в каком-то деле.
— А что, очень даже может быть! — тут же подхватила его идею Ия. — Может, они специально на собраниях ссоры разыгрывают! Надо обязательно это проверить! Представляете, что будет, если мы сами их разоблачим? И найдем "эрмитажного" колдуна? Да нас после этого всегда будут во все комиссии назначать, может быть, даже в Париж отправят переговоры вести!
— Только если вы хотите, чтобы у нас все получилось, — командным тоном произнес Юрий. — Вам надо будет хотя бы на время помириться. Узнаем, что скрывает Эраст, и можете снова ссориться, сколько захотите! А сейчас — мир.
Молодые волшебники задумались. Аскольд нервно протер глаза, повернулся в ту сторону, откуда до него доносился голос Ии и протянул ей руку:
— Юрий прав. Предлагаю перемирие. Временное.
К удивлению обоих мужчин, металлическая чародейка без всяких споров и как будто бы даже с радостью пожала протянутую ей ладонь своего недавнего противника.
Глава VI
Вот уже двенадцать лет Петр Медведев был уверен, что его жизнь удалась. У него была приличная работа — свое собственное дело, которое он не побоялся открыть в самом начале девяностых годов и которое теперь приносило ему пусть не слишком большие, но вполне достаточные для нормальной жизни деньги. У него была любимая жена, всегда готовая поддержать его и, если понадобится, дать нужный совет, редко ругающаяся с ним попусту и все еще очень молодо и красиво выглядящая. У него были два сына, которые стремительно росли и с каждым годом становились все более умными и интересными маленькими личностями. И хотя проблем и всевозможных мелких неприятностей в его жизни тоже хватало, Медведеву и в голову бы не пришло на них жаловаться: он всегда считал, что от добра добра не ищут и что идеальная жизнь, в которой не происходит вообще ничего плохого, обязательно показалась бы ему смертельно-скучной. И до последнего момента он был уверен, что Алена думает точно так же.
А потом что-то изменилось. Петр вдруг заметил, что в последнее время Алена все чаще ругает других людей — и тех, кого они хорошо знали, и тех, с кем ей случайно приходилось встречаться на работе или в транспорте, и вообще все человечество "в целом". Поначалу такие разговоры начинались после просмотра новостей или каких-нибудь ссор, например, с соседями или с продавцами в магазинах, и выглядели вполне закономерно. Но чем дальше, тем меньше Алене требовалось поводов, чтобы затянуть свою "любимую песню": все люди — эгоисты, их волнует только собственное благополучие, они постоянно друг другу завидуют и заняты исключительно тем, как любой ценой добиться успеха и высокого положения.
Нельзя было сказать, чтобы Медведев совсем не был с ней согласен, хотя порой ему и казалось, что жена видит все совсем уж "в черном свете". Однако долгое время он не решался ей возражать, потому что, во-первых, все, что она говорила, звучало вполне логично, а во-вторых, одновременно с началом подобных разговоров, у Алены несколько изменился характер — изменился, как казалось Петру, в лучшую сторону. Она сделалась гораздо более ласковой и нежной, чем была раньше, перестала пилить его за поздние возвращения домой, невыполненные обещания починить в доме мебель и прочие мелкие "провинности", прекратила ревновать его к другим женщинам, не так строго стала относиться к плохим оценкам сыновей. И Медведев, стараясь во всем находить положительные стороны, посчитал, что все это к лучшему: пусть Алена ругает правительство и чужих людей, если уж ей так хочется кого-то ругать, зато в остальном она стала гораздо более милой и покладистой.
Но потом, спустя еще какое-то время, поведение жены начало вызывать у Петра легкое беспокойство. Как-то вечером, когда они, с трудом уложив спать разрезвившихся детей, вышли на балкон подышать свежим воздухом, Алена неожиданно спросила у мужа:
— Ты заметил, что человек может измениться только в худшую сторону?
— Не знаю, — удивленно пожал плечами Медведев. — Я как-то об этом не думал… А что?
— Но ведь это не справедливо. Посмотри — можно сколько угодно воспитывать малолетнего преступника, но он все равно рано или поздно сбежит в свою дурную компанию. А стоит в эту же компанию привести ребенка их хорошей семьи, и он обязательно попадет под ее влияние и станет таким же преступником. И со взрослыми то же самое происходит. В нашей жизни есть масса способов сделать так, чтобы нормальный человек превратился в негодяя, и ни одного — чтобы сделать его лучше.
— Мне кажется, ты не совсем права, — возразил Петр. — Если человек изначально порядочный, он таким останется в любой ситуации. Нет, ну бывают, конечно, исключения, но в целом…
— В том-то и дело, что нет, — грустно вздохнула Алена. — Даже самый порядочный, если окажется среди мерзавцев, очень быстро опустится до их уровня.