долго выносить его общество не мог.
Ну и кого же выбрал себе Младший Вуниер в качестве ролевой модели? Красивого, сильного, ловкого и хитроумного Кикаху! Тогда как Джим полагал, что Вуниер предпочтет Теотормона. Этого персонажа собственный отец захватил в плен и превратил у себя в лаборатории в чудовище с рыбьими плавниками и уродливым лицом, напоминавшим морду зверя.
Вуниер сходил в кладовую и принес оттуда пять книжек в мягких обложках.
— Читай и плачь, — сказал он.
Гримсон сунул стопку романов Фармера под мышку. Станут ли они для него спасением? Или же эти книжки, как все остальные, полны обещаний, оказывающихся в конце концов болтовней?
Вуниер вел Джима по пустующим в этот час коридорам, так как пациенты клиники находились или в своих палатах, или в рекреационном зале. Не исключено также, что именно сейчас проводились сеансы групповой или индивидуальной терапии. В длинных широких коридорах с белыми стенами и серым полом их шаги отдавались гулким эхом.
Оказалось, что Гримсона пока что поместили в маленькую одноместную палату, имеющую самый больничный вид. Однако даже небольшой стенной шкаф оказался достаточно просторным. Но зачем он Джиму? Вся одежда была на нем, да и ту принесла ему мать, а ей дала миссис Выжак. Вещи принадлежали Сэму и потому были тесноваты, а башмаки — просто позорные, «Оксфорды» с квадратными носками — Сэм надел бы такие только под страхом смерти.
— Книги можешь положить туда, — Вуниер показал на нишу рядом с окном. — А теперь послушай, какие тут правила и распорядок дня.
Он прислонился к стенке, поднес какой-то листок бумаги обеими руками к самому лицу и начал читать вслух, брызгая слюной. Мерзость какая!
Джим сел на единственный стул — деревянный, со съемной подушкой. Хорошо бы выкурить сейчас сигарету... Зубы у него слегка ныли, нервы были натянуты, как провода, и настроение сильно нуждалось в настройке.
Вуниер монотонно бубнил, точно буддийский монах, выпевающий сутру о лотосе. «Пациент обязан содержать свою комнату в чистоте и порядке. Пациент обязан ежедневно принимать душ, следить за чистотой ногтей и так далее. Телефоном пациенту можно пользоваться только на посту дневного дежурного, и нельзя занимать его дольше четырех минут. Курить разрешается только в холле. Писать на стенах запрещено. Пациенты, Лопавшиеся с не прописанными им наркотиками, со спиртным или с телкой (так выразился Вуниер), мгновенно вышвыриваются вон.
— А когда дрочишь, — добавил он, — не делай это в душевой и вообще при людях.
— А перед зеркалом можно? — поинтересовался Джим. — Это как считается — при людях или нет?
— Остряк-самоучка, — проворчал Вуниер — Просто подчиняйся правилам, и все будет в порядке.
Волоча ногу, он дотащился до стены напротив и содрал с нее какую-то бумажку, прилепленную скотчем. Прежде чем объявление отправилось в мусорную корзину, Джим успел прочесть: НЕ БОЙСЯ СВОЕВО МОЗГОПРАВА. Под этой фразой имелся еще и рисунок, похожий на те, какие встречаются на стенках туалетов.
— Какой-то умник лепит их во всех палатах, — пояснил Вуниер. — Мы зовем его Алый Буквовщик[3]. Попадись он нам, задница у него будет алая.
Теперь стену, кроме несколько листков в рамочках, похожих на вырезки из «Саттердей Ивнинг Пост», украшал только календарь.
— А мантры? — уточнил Джим. — Я видел их на стенах во многих палатах.
— Их развешивать можно, это входит в терапию. Некоторым они нужны, чтобы проникнуть в Многоярусный мир. — Вуниер, помолчав, спросил: — Ты уже решил, какого персонажа выберешь?
Парень явно хотел задержаться и поболтать — должно быть, ему, бедняге, здесь одиноко. Но Джим не желал тратить свое время на человека, с которым ему хотелось бы пообщаться в самую последнюю очередь.
— Нет, — он покачал головой и сделал движение, как будто собирается встать, а потом снова хлопнулся на стул. — А это что такое? — Джим уставился на пространство под кроватью.
У Вуниера расширились глаза. Он начал было нагибаться, чтобы как следует рассмотреть то, на что указывал теперь палец Гримсона, но передумал.
— Ты о чем?
— Оно только что шевельнулось, — не моргнув глазом, продолжал врать Джим. — Очень темное, чернее космоса и похоже на веретено. С фут[4] длиной. Эй... опять шевелится!
Вуниер перевел взгляд с кровати на Джима.
— Мне пора, — сказал он. И с деланной небрежностью добавил: — Предоставляю тебе развлекать своего гостя.
Вуниер стремительно покинул палату. Джим громко засмеялся, как только решил, что этот бедолага его не услышит. Розыгрыш он позаимствовал из романа Филипа Уайли, название которого стерлось из его памяти. Тем не менее действительно ли Вуниер решил, будто под кроватью кто-то есть, или испугался, что его собеседник вот-вот сорвется? Однако через минуту настроение Джима сделалось каким-то смешанным — и черным, и красным. Депрессия, перемежающаяся гневом. Психологи говорят, что депрессия — это гнев, обращенный против себя самого. Разве можно за одну минуту пережить оба состояния — словно выключателем щелкнуть туда-сюда? Скорее всего, он на самом деле вот-вот психанет.
МАНИАКАЛЬНОЕ СОСТОЯНИЕ ВЫЗЫВАЕТ СИЛЬНУЮ ДЕПРЕССИЮ. Он прилепит это изречение в туалете. Покажет им, что чертов неуловимый Алый Буквовщик — не единственный, кто способен нанести удар из тьмы.
У него даже своей одежды нет. И денег, кстати, тоже. Отними у мужчины или женщины имущество и деньги — и вот перед тобой человек, лишенный всякого мужества и всякой женственности. Впрочем, разве это человек? Несомненно, если только он или она не принадлежат к культуре, в которой такие люди считаются святыми. Что касается этого мира, то здесь человека делают одежда и деньги, и только король может ходить голым, оставаясь самим собой. А кто такой Джим Гримсон?
Продолжая сидеть, глядя в никуда, Джим почувствовал, как чернота отступает. Она сменилась красным потоком, захлестнувшим каждую клеточку тела и мозга. И все-таки у человека, который испытывает гнев, кое-что уже есть. Ярость — это позитивная сила, даже если она ведет к негативным действиям. В одном стихотворении, которое он читал когда-то давно, говорилось... Джим не помнил наизусть, но смысл фразы был примерно таков: если разум не сможет, то ярость добьется.
В дверь просунул голову Джилмен Шервуд, один из собратьев-пациентов.
— Эй, Гримсон! Групповая терапия через десять минут!
Кивнув, Джим решительно поднялся со стула.
Он уже знал, какого персонажа выберет — Рыжего Орка. Владыку-злодея, самого опасного врага Кикахи. Вот и получите разъяренного сукиного сына, который всех пинает в зад, потому что у самого задница красная!
ГЛАВА 4
31 октября 1979 г .
Хэллоуин (Канун дня всех святых)
Что-то разбудило Джима как раз перед тем, как зазвонил будильник. С трудом разлепив веки, он посмотрел вверх. Трещины на потолке складывались в карту с хаотичным переплетением рек и дорог. Или это набросок, изображавший какого-то зверя, а может быть, загадочный символ? Между прочим, за прошедшую ночь от старых трещин ответвилось несколько новых.
Сигнал будильника заставил его подскочить. Дзыынь! Подъем! За дело! Вперед, лежебока! Утреннее солнце светило сквозь тонкие желтые занавески.
Внезапно земля под домом вздрогнула, и Джим невольно вцепился в одеяло. Наверняка где-то там внизу произошел обвал в одной из многочисленных, давно заброшенных горных шахт. В памяти сразу всплыло происшествие трехмесячной давности: за четыре квартала от дома Гримсонов два здания по соседству друг с другом провалились во внезапно открывшуюся яму фута два глубиной. Так они теперь и стояли, прислонясь друг к другу и втиснувшись в одну дыру, словно пара слишком больших суппозиторий в заднице Зеленого Великана с эмблемы компании «Грин Джайант».
Стараясь собраться с мыслями, Джим обвел глазами свою комнату, на что не потребовалось много времени — так она была мала. Ее украшало семь больших плакатов, прилепленных скотчем к выцветшим обоям с когда-то красными розами на светло-зеленом фоне. Дверь тоже была украшена изображением Кейта Муна, великого сумасшедшего барабанщика группы «Ху», ныне покойного. На самом ярком плакате кривлялись пятеро «Лихих Эскимосов» — так называлась местная рок-группа. «Косяк» Диллард блюет в саксофон; Вероника Паппас, «Поющая Попка», сует микрофон под кожаную мини-юбку; Боб Пеллегрино, «Дробинка», дрочит одну из барабанных палочек; Стив Ларсен, «Козлодой», выглядит так, словно трахает гитару; Сэм Выжак, «Ветряк», барабанит по клавишам. Над этой сомнительной компанией парила дюжина колокольчиков, напоминающих НЛО в полете. Вблизи и при ярком свете можно было разглядеть тонкие проволочки, прикреплявшие их к потолку.
Джим вылез из постели и, одернув рваную зеленую пижаму, направился к двери. Неосвещенный коридор казался продолжением сна. Задевая ногами складки и дыры старого ковра, он побрел было в туалет, но передумал. В тесной ванной Джим зажег свет и, взглянув в зеркало, поморщился. Под кожей наливался красным третий прыщ, однако рыжие усики еще немного подросли со вчерашнего дня. К выходным надо будет побриться, однако тупое лезвие (новые слишком дорого стоят) сдерет корочки со свежевыдавленных прыщей, тогда из них пойдет кровь. Фу!
Джим помочился в раковину. Делая это, он, во-первых, помогал отцу, Эрику Гримсону, экономить деньги — тот любил напоминать, что не следует часто спускать воду. Во-вторых, это была тайная, пусть маленькая, но месть домашнему тирану.
Собственное лицо в зеркале опять приковало его внимание. Большие синие глаза унаследованы от обоих родителей. Рыжеватые волосы, длинная челюсть и выступающий подбородок достались ему от Эрика, норвежца. А маленькие уши, длинный прямой нос, широкие скулы и слегка восточный разрез глаз — это дары матери, Евы Надь. Что касается роста, то ему осталось подрасти на три дюйма, и тогда он догонит своего жилистого и узкоплечего отца. Фигурой Джим напоминает братьев матери — такой же широкоплечий.