В сентябре 1922 г., а именно 23 сентября, к ночи, Котов и Морозов приехали на станцию Апрелевка Брянской железной дороги и засели в лесу между Апрелевкой и деревней Горки, в версте от станции, с намерением ограбить и убить «подходящих» проезжих крестьян или дачников. Некоторое время они ждали бесплодно. Тогда Котову пришла мысль, приходившая ему и ранее, о необходимости избавиться от Морозова, который ему сильно надоел и становился небезопасным, так как стал слишком сильно пить. В разговоре он приводил и еще новый мотив этого убийства: будто бы он желал бросить преступную дорогу, устроиться с Винокуровой семейно где-нибудь на Кубани и заняться торговлей, а Морозов мешал ему, вовлекал его в преступления. По обычаю арестантов валить все на умерших или скрывшихся соучастников. Котов старался обвинить Морозова в своей преступной деятельности, хотя она началась задолго до их встречи и раньше протекала в неменее кровавых формах. Он не раз подчеркивал, что головы обыкновенно рубил Морозов, хотя вынужден был признать, что иногда приходилось это совершать и ему самому. Как бы то ни было, мелькнувшая у него 23 сентября мысль отделаться от сотоварища была с обычной для него решительностью тотчас им осуществлена: двумя выстрелами из револьвера в упор сидевший рядом Морозов был убит.
«Мои продолжительные беседы с Котовым, — поясняет Познышев, — а также наблюдения за его поведением на суде и внимательное изучение деталей его поступков, убедили меня в том, что он прекрасно владеет собой, безусловно не глуп, быстро ориентируется в обстановке, в которой находится, и в людях, с которыми ему приходится говорить, имеет недурную память, что отчасти подтвердили и произведенные мною эксперименты, вполне обладает способностью быстро сосредоточивать и переводить свое внимание, очень сдержан и скуп на слова, лишен той развязности и неприкрытой бьющей ключом чувственности, которая так часто встречается у профессиональных убийц. Культ чувственных удовольствий был у него скрыт под видимой сдержанностью, да и круг этих удовольствий не отличался большим разнообразием. Ему хотелось, конечно, сытно и в довольстве жить, ради чего он и совершал свои кровавые преступления, однако особой наклонности к широким кутежам с бахвальством и угощением массы приятелей, с шумным пьяным разгулом в притоне у него не отмечалось. Он любил выпить и вкусно поесть, но только у себя дома и не до безобразного состояния. Он не любил ходить по гостям, да и у себя гостей принимать был не охотник. Ему нравилось быть дома, поскольку позволяли «дела». С удовольствием жил бы на одном месте, но «положение мое, — говорил он, — было перекидное». Поторговав днем на рынке награбленным добром, он любил вечером попить у себя дома чайку, пойти с Винокуровой в кинематограф и тому подобные сравнительно невинные развлечения — особенно любимых развлечений у него не было. Про себя он говорил: «я не скучный, не мрачный, а так — средний». Этим он хотел сказать, что не склонен к тяжелым душевным переживаниям и шумным удовольствиям и смеху, ему было достаточно сдержанного удовлетворения своих чувственных потребностей. Состояние духа у него обыкновенно бывало ровным, спокойным. На вопрос, как он вообще себя чувствовал прежде и теперь, отвечал, что чувствовал и чувствует себя хорошо, лишь иногда испытывает не то грусть, не то скуку, но это — мимолетные состояния, не омрачавшие надолго его существования. Никаких тревожных или кошмарных снов он, по его словам, никогда не видел. На вопрос, не жалко ли убитых, отвечал что жалости не испытывал и не раскаивался; «ведь то было бы бесполезно», — добавил он.
Половые наслаждения его, по-видимому, особенно не прельщали. Семейная жизнь его не удалась. Он давно оставил жену, на которой еще юношей женился в деревне, и потерял ее из виду; дочь осталась с матерью. В дальнейшей жизни у него возникали лишь мимолетные связи с женщинами, продолжительных сожительств не было. Любви ни к одной из женщин он не испытывал. Следы некоторого чувства у него можно было заметить лишь в отношении Винокуровой — какая-то привязанность, несильная и неяркая, у него к ней была. Об этом говорят его некоторые заботы о ней и в прежней их жизни, и в заключении. Нежен с ней — и по его словам, и по ее сообщению, — он не был, но и грубо не обращался. На вопрос, бил ли он ее, ответил: «Нет, она и так подчинялась». И, по-видимому, эту покорность ее он прежде всего и ценил. На вопрос, могла ли она не подчиняться, он сдержанно, но строго ответил: «Должна подчиняться». И из тона этого ответа, и из общего впечатления, им производимого, ясно, что не подчиняться такому человеку Серафима не могла».
Котов — типичный некрофил, убийства не причиняли ему никаких неудобств, он вел себя спокойно и уравновешенно как во время, так и после совершения жесточайших преступлений. Он их совершал так, как будто бы занимался каким-нибудь ремеслом, и страшен именно по этой причине. Хотя элементы садизма в его действиях есть, он все-таки не только садист, поскольку не любовался содеянным, оставаясь таким же уравновешенным и спокойным, как и но вечерам, когда попивал чаек. Однако у нас и за рубежом некоторые люди выступают за отмену смертной казни. И это тогда, когда на свете есть котовы, когда есть мерзавцы, убившие детей в станице Кущевская Краснодарского края в 2010 г. Очень опасно, что есть и такие с позволения сказать «гуманисты», которые и пожизненное лишение свободы считают чрезмерно суровым.
Познышев утверждает, что Котов был цельной личностью, сдержанной, малоразговорчивой, холодной и несколько суровой, неспособной ни на какие отступления или колебания ради каких-либо сентиментальных побуждений. Его кровавые дела в его глазах действительно были чем-то обыкновенным и не производили на него никакого впечатления. Стоны, мольбы и просьбы жертв лишь злили его и вызывали с его стороны только грубую брань. На него картина убийства не производила смущающего, способного хоть сколько-нибудь поколебать, впечатления. Он убил многих тех, которые не могли ему помешать или сообщить о нем, например прохожих, младенцев 2-3 лет, в одном случае — 9 месяцев. Однажды он убил даже кошку. Но ему, как и его сообщникам, убивать было приятно[15]. Добавлю, что все они были врагами жизни.
По данным С. П. Вайле, с начала 1990‑х годов бандитизм стал представлять собой качественно новый уровень деятельности вооруженных организованных преступных групп. Изменились сами банды и характер их преступной деятельности. В активе банд появились новые, не характерные для традиционного бандитизма преступления: заказные убийства, вымогательства. Целью нападений стало завладение крупными денежными суммами. В это время отмечается резкое возрастание количества фактов бандитизма в России. Так, к 1999 г. по сравнению с 1992 г. оно возросло более чем в 50 раз.
Массовую эскалацию бандитизма в конце XX в. сменила явная тенденция к снижению числа выявленных фактов рассматриваемого преступления. В 2007 г. по сравнению с 2000 г. их число уменьшилось на 32% (с 513 в 2000 г. до 348 в 2007 г.), раскрытых — на 31,5% (с 466 в 2000 г. до 319 в 2007 г.), число выявленных по ним лиц снизилось на 37% (с 884 в 2000 г. до 593 в 2007 г.).
На протяжении последних лет происходит снижение числа регистрируемых фактов бандитизма. Так. в период с 2005 по 2009 г. число зарегистрированных фактов бандитизма снизилось на 51,2%, а за весь рассматриваемый период с 1997 по 2009 г. снижение регистрируемых фактов бандитизма составило 38,2%. Учитывая сравнительно невысокие показатели абсолютного значения преступлений, зарегистрированных по ст. 209 УК РФ (максимальное количество — 523 в 1999 г.), колебания фактов бандитизма в некоторые периоды имеют значительный характер (до 37,2% в 1998 г.).
В подавляющем большинстве изученных К. А. Красновой случаев банда создавалась для совершения корыстно-насильственных преступлений, в основном разбойных нападений на граждан и организации (91,1%), и преследовала цель хищения чужою имущества. Около 50% случаев бандитизма сопряжено с убийствами, в том числе двух и более лиц.
Нападения на граждан и организации совершаются участниками банды после предварительной разведки, направленной на выбор объекта нападения и приискания орудий совершения преступления. Проведенное исследование позволило установить сопряженность бандитизма с незаконным оборотом оружия (78,9%), хищением либо вымогательством огнестрельного оружия (21%), незаконным изготовлением оружия (13%), угонами автотранспорта (10,5%). Как правило, участниками банды использовалось огнестрельное оружие (92%), в том числе обрезы (39,5%). Исследование материалов уголовных дел позволило Красновой установить следующие пути приобретения оружия участниками банды: хищение оружия из войсковых частей, магазинов оружия, домовладений частных лиц (21%); незаконное изготовление обрезов, переделывание газовых пистолетов для стрельбы боевыми патронами (13%). Иными словами, в орудиях, избираемых для совершения нападений, участники банды проявляют разборчивость. Это свидетельствует о том, что подавляющая масса нападений готовится участниками банды заранее.
Исследования К. А. Красновой показали, что чаще всего встречаются банды, состоящие из 4-6 (60%), реже — из 2-3 (22,5%) и свыше 7 (17,5%) человек. В современных условиях для банд характерен смешанный состав участников, включающий как судимых, так и ранее не судимых лиц (47,3%); реже выявляются банды, в которые входят ранее несудимые лица (36,9); и банды, состоящие только из ранее судимых лиц (15,8%).
В ходе исследования были выявлены случаи совершения более тяжкого преступления (бандитизма) лицами, осужденными ранее за разбои, кражи и освобожденными условно-досрочно. Как правило, совершение новых хищений происходит уже в группе и с применением оружия в течение года после освобождения. Число нападений, совершенных одной бандой, в среднем составляет 2-4 (39,5%), реже 5-7 (18,4%) и одно (13%). Однако наибольшую опасность представляют банды, совершающие 8 и более нападений в течение непродолжительного периода времени (26,3%), что свидетельствует о совместной преступной деятельности и отношении к полученным в ходе нападений денежным средствам и имуществу как постоянному источнику дохода, промыслу.