Она взглянула на меня и отвернулась. Я ничего не сумел прочитать в ее загадочных серых глазах.
– Невозможно оградить себя от мира.
Фраза почему-то прозвучала как упрек. Мы оба посмотрели на Мишеля в манеже, словно надеясь, что он нарушит молчание.
– Вы получаете… – начал я и осекся.
– Что?
– Неважно.
Матильда взглянула на сына, будто догадываясь, о чем я собирался спросить.
– Продолжайте.
– Я хотел узнать, вы получаете известия от его отца?
Я почти не сомневался, что она разозлится, но Матильда лишь покачала головой.
– Нет.
– Где он?
Она едва заметно пожала плечами.
– Не знаю.
– Неужели не хочет увидеть собственного сына?
Не успели эти слова сорваться у меня с языка, как я о них пожалел. Уж у меня-то прав меньше, чем у кого-либо, задавать подобные вопросы.
– Мишеля мы не планировали. А Луи всегда боялся ответственности.
Я уже спросил больше, чем мне полагалось, но чувствовал – и не мог в этом ошибиться – между нами некую близость. Было в позе Матильды нечто манящее, отчего хотелось протянуть руку и дотронуться до нее. Вместо этого я обхватил ладонями кофейную чашку.
– Вам никогда не приходило в голову уйти отсюда? Вдвоем с Мишелем?
Ее удивила моя прямота. Но чем дольше я наблюдал за ее отцом и сестрой – и даже за Жоржем, – тем больше убеждался, что Матильда – единственный здравый человек на ферме. Она заслуживала лучшей жизни.
– Здесь мой дом, – тихо ответила она.
– Людям присуще уходить из дома.
– Отец… – Матильда запнулась, а когда продолжила, у меня возникло ощущение, что она собиралась сказать совершенно иное. – Отец души не чает в Мишеле. Я не могу отнять у него внука.
– У него останется Греттен.
– Это не одно и то же. – Она отвернулась к окну. – Он всегда мечтал о сыне, и рождение дочерей было для него разочарованием. Даже рождение Греттен. Теперь у него есть внук, и он рассчитывает, что мальчик вырастет на ферме.
– Это вовсе не означает, что вы должны подстраиваться под его желания. У вас своя жизнь.
Я заметил, как слегка поднялась и опустилась ее грудь. Да еще чаще стала пульсировать жилка на шее. Вот и все признаки волнения.
– Я не могу оставить Греттен, а со мной она не поедет.
«Да, наверное, не поедет», – подумал я, вспомнив, что говорила Греттен о сестре. Но смирение Матильды возмущало. Меня так и подмывало спросить, а пошла бы Греттен ради нее на такие же жертвы? Хотелось сказать, что она тратит жизнь на побегушках у человека, который готов ее продать, как ненужный хлам. Но я и без того наговорил лишнего. К тому же дверь в этот момент открылась и появилась Греттен.
– Несушке с больными глазами хуже, – объявила она, прижимая к животу корзинку с яйцами. – Придется… – Она запнулась, увидев меня.
Матильда встала и поспешно отошла от стола. Я покраснел, словно нас застукали за чем-то неприличным.
– Что он здесь делает? – произнесла Греттен.
– Отдыхает. – Матильда принялась мыть кофейник. – Так что там с курицей?
Греттен не ответила, но достаточно было взглянуть на ее лицо, чтобы понять, что она чувствует.
– Мне пора вернуться к работе! – бросил я, обходя девушку и направляясь к двери. – Спасибо за кофе.
Матильда кивнула, но не обернулась. Греттен, не замечая меня, сверлила глазами спину сестры. Я вышел во двор, но далеко уйти не успел: из окна раздались громкие голоса.
– Почему ты всегда пытаешься все испортить?
Ответа Матильды я не расслышал, но, судя по тону, она пыталась успокоить сестру. Греттен распалялась.
– Да, пытаешься! И по какому праву ты мне постоянно приказываешь? Меня от тебя воротит!
Раздался звук как от пощечины, секундой позже дверь распахнулась, и Греттен выскочила во двор. Я поспешно отступил в конюшню. За сестрой из кухни выбежала Матильда.
– Греттен!
Та обернулась, и я увидел на ее щеке красный отпечаток ладони.
– Я тебя ненавижу!
Она побежала через двор, Матильда устремилась за ней, но остановилась, услышав, что заплакал Мишель. Ее лицо болезненно скривилось. Заметив меня, она отвернулась и ушла на кухню к сыну.
Я оставил свое укрытие в конюшне, предварительно убедившись, что Греттен во дворе нет. Что бы там ни было между сестрами, мне нечего встревать в их отношения. На ферме воцарилась привычная тишина. Я повернул к амбару. Время шло к обеду, и разводить порцию раствора не имело смысла. Да и после раннего начала рабочего дня у меня не возникло желания залезать на леса. От кофе жажда усилилась, и я направился к крану с водой. В амбаре, как всегда, было прохладно, пахло старым деревом и прокисшим вином. Я отвернул вентиль и подставил ладони под холодную струю. Но сквозь плеск воды услышал другой звук. Закрыл кран, вышел во двор и вытер мокрые руки о комбинезон. Шум доносился со стороны озера. Я не мог разобрать, в чем там дело, но, судя по визгу, еще одной свинье предстояло расстаться с жизнью.
Вскоре раздался крик Греттен. Я выскочил на дорожку и, тыкая палкой в землю, помчался странным аллюром – полубегом, полускачками. И по мере того как приближался к свинарнику, шум становился громче. Возгласы, лай, визг. Оказавшись на поляне, я увидел странную троицу в замысловатом танце – Жоржа, Лулу и кабана. Старик пытался направить зверя в загон, а собака бешено кидалась на него. Разъяренный кабан крутился, пытаясь достать обидчицу, и с такой силой отбрасывал в сторону доску, которой его погонял Жорж, что чуть не сбивал старика с ног.
Неподалеку, прижав ладони к губам, неподвижно застыла Греттен.
– Убери собаку! – кричал ей Жорж, преграждая дорогу кабану и одновременно отпихивая спаниеля. – Убери собаку!
Греттен не шелохнулась. Я видел, что старик теряет силы. Ему становилось все труднее не подпускать друг к другу животных. Когда я выбежал на поляну, он оглянулся, и Лулу, улучив момент, проскользнула у его ног. Жорж пошатнулся, выпустил доску, собака сделала попытку увернуться, но кабан бросился вперед. Раздались пронзительный визг и явственный хруст костей, когда челюсти кабана сомкнулись на задней ноге спаниеля.
Я устремился на кабана, надеясь отшвырнуть его от собаки. Но эффект был такой, словно налетел на дерево, и моя собственная инерция отбросила меня назад. Воздух вылетел у меня из груди, когда я шлепнулся на землю и стал отползать в сторону, яростно отпихиваясь от клыков разъяренной твари. Жорж успел поставить между нами доску и закричал:
– Давай другую!
Доска была приставлена к забору. Я схватил ее и кинулся назад, по пути подхватив с земли трость. Наставил доску на кабана рядом с доской старика и принялся колотить зверя тростью по голове.
– Не так сильно! – крикнул Жорж.
Но кабан даже ничего не почувствовал. Он бодал и пихал наши доски, а Лулу в это время тяжело отползла от места схватки, ее задняя нога безвольно волочилась за ней. На помощь подоспел Арно и добавил свой вес к нашему. Втроем мы навалились на кабана, загораживая досками глаза, и вскоре сумели затолкать его обратно в загон. Зверь бросался на забор, но Арно уже закрыл и запер ворота. Тяжело дыша, он мрачно повернулся к Жоржу.
– Как он вырвался наружу?
– Ворота были открыты.
– Господи, ты их хоть проверял?
Старик с упреком посмотрел на Арно.
– А как же?
– Сами они открыться не могли!
– Нет, – кивнул Жорж.
– Где Греттен? – Арно оглянулся.
Девушки нигде не было. Зато прибежала Матильда и склонилась над спаниелем. Собака в шоке тяжело дышала, задняя лапа висела на обрывках окровавленной кожи. Арно посмотрел на Лулу и поджал губы.
– Пойду принесу ружье.
Матильда попыталась поднять собаку.
– Что ты делаешь? – спросил отец.
– Отвезу ее к ветеринару.
– Не отвезешь! Пуля для нее лучший выход.
Прижимая к груди собаку, Матильда тяжело поднялась. Лапа беспомощно болталась, и Лулу жалобно скулила.
– Ты что, не слышала? – возмутился Арно.
– Слышала. – Матильда сделала шаг вперед, но он загородил ей дорогу.
– Ты никуда не поедешь! Положи ее на землю и…
– Не положу!
От ее непокорности Арно оторопел. Впервые дочь при мне перечила отцу. Он ожег ее взглядом, но она не опустила голову, противопоставляя холодное упорство его бешеному гневу.
– Я не дам ее убить. – Матильда не повысила голос, однако в нем звучала твердая решимость.
Я думал, что Арно ударит ее, но он, пропуская дочь, отступил в сторону.
– Как знаешь. Только не жди, что я заплачу ветеринару.
Матильда, сгибаясь под тяжестью собаки, прошла мимо.
– Позвольте мне? – предложил я.
– Ничего, справлюсь, – промолвила она, но от помощи не отказалась. Лулу застонала, когда Матильда передавала ее мне.
Я чувствовал, что Арно наблюдает за мной, и внезапно меня осенило: он решил, будто я помогаю Матильде из-за нашего утреннего разговора, мол, выполняю свою часть нашей не облеченной в слова сделки. Эта догадка меня разозлила. Я обернулся и увидел, что за нами стоит Греттен. Она плакала, отводила от Лулу взгляд, хотя ее тянуло посмотреть на искалеченную собачью лапу. Арно обошел меня и схватил дочь за руку.
– Это ты открыла ворота?
– Нет, – тихо произнесла Греттен.
– Тогда каким образом кабан вырвался на волю?
– Не знаю. Отстань от меня!
Греттен попыталась освободиться, но отец повернул ее лицом к собаке.
– Смотри, что ты наделала!
– Я ничего не делала. Отстань!
Она вывернулась и побежала в лес. Арно посмотрел ей вслед и обратился к нам:
– Раз собрались, идите! – И зашагал к загону.
Возвращаясь во двор, я старался как можно меньше трясти Лулу. Матильда несла за мною трость, и моя нога почти не болела. Когда мы добрались до фургона, Матильда разложила на пассажирском сиденье одеяло. Собака дрожала, но лизнула меня в руку, когда я устраивал ее в машине. Задняя лапа выглядела так, словно ее пропустили через мясорубку. Осколки белой кости виднелись из кровавого месива, и мне пришло в голову, что, может, Арно прав – мы только продлеваем мучения бедняги. Но собака была не моей, и я не хотел соваться со своим мнением. Матильда захлопнула дверцу и направилась к водительскому месту.