| It was about nine o'clock at night that the Pequod's try-works were first started on this present voyage. | Было около девяти часов вечера, когда топки "Пекода" должны были впервые за это плавание быть приведены в действие. |
| It belonged to Stubb to oversee the business. | Распоряжаться этим делом полагалось второму помощнику - Стаббу. |
| "All ready there? | - Ну как, все готовы? |
| Off hatch, then, and start her. | Тогда люк долой и запускайте ее. |
| You cook, fire the works." | Эй, кок, поджигай топки. |
| This was an easy thing, for the carpenter had been thrusting his shavings into the furnace throughout the passage. | Это было нетрудно сделать, потому что корабельный плотник в течение всего плавания запихивал туда стружки. |
| Here be it said that in a whaling voyage the first fire in the try-works has to be fed for a time with wood. | Здесь надо сказать, что на китобойце огонь салотопок лишь поначалу приходится разводить дровами. |
| After that no wood is used, except as a means of quick ignition to the staple fuel. In a word, after being tried out, the crisp, shrivelled blubber, now called scraps or fritters, still contains considerable of its unctuous properties. | Дрова используются только для скорейшего разжигания основного топлива, то есть листов сала, почерневших и свернувшихся после вытопки и теперь уже именуемых "граксой" или "оладьями", в которых все-таки остается значительное количество жира. |
| These fritters feed the flames. | Именно этими "оладьями" и поддерживают огонь в печах. |
| Like a plethoric burning martyr, or a self-consuming misanthrope, once ignited, the whale supplies his own fuel and burns by his own body. | Подобно упитанному мученику на костре или прибегшему к самосожжению мизантропу, кит, будучи однажды воспламенен, сам служит себе топливом и горит собственным огнем. |
| Would that he consumed his own smoke! for his smoke is horrible to inhale, and inhale it you must, and not only that, but you must live in it for the time. | Жаль только, он не поглощает собственного дыма! потому что вдыхать этот дым - сущее мучение; а все равно вдыхать его приходится, да что там! какое-то время вы просто живете в нем. |
| It has an unspeakable, wild, Hindoo odor about it, such as may lurk in the vicinity of funereal pyres. | Он отдает невыразимо гнусным смрадом, вроде того, что стоит, наверное, поблизости от индуистских погребальных костров. |
| It smells like the left wing of the day of judgment; it is an argument for the pit. | Он пахнет, как левое крыло Судного дня, он служит доказательством существования преисподней. |
| By midnight the works were in full operation. | К полуночи топки работали вовсю. |
| We were clear from the carcase; sail had been made; the wind was freshening; the wild ocean darkness was intense. | Мы уже отделили китовое мясо от костей, паруса были расправлены, ветер свежел, и мрак над пустынным океаном стоял непроглядный. |
| But that darkness was licked up by the fierce flames, which at intervals forked forth from the sooty flues, and illuminated every lofty rope in the rigging, as with the famed Greek fire. | Но время от времени жадные языки пламени принимались лизать эту тьму, вырываясь из закопченных печных отверстий и озаряя светом каждый канат, каждую снасть, как будто бы по ним бежал прославленный греческий огонь. |
| The burning ship drove on, as if remorselessly commissioned to some vengeful deed. | А горящий корабль шел все вперед и вперед, словно посланный неумолимой рукой на страшное дело мести. |
| So the pitch and sulphur-freighted brigs of the bold Hydriote, Canaris, issuing from their midnight harbors, with broad sheets of flame for sails, bore down upon the Turkish frigates, and folded them in conflagrations. | Так груженные дегтем и серой бриги отважного гидриота Канариса вышли из гаваней под покровом ночи, неся на мачтах вместо парусов охваченные пламенем полотнища, ринулись прямо на турецкие фрегаты и спалили их в одном огромном пожаре. |
| The hatch, removed from the top of the works, now afforded a wide hearth in front of them. | Крышка люка, снятая сверху, лежала теперь перед топками, точно каминная плита перед очагом. |
| Standing on this were the Tartarean shapes of the pagan harpooneers, always the whale-ship's stokers. | И на ней вырисовывались адские тени язычников-гарпунеров, неизменных кочегаров китобойца. |
| With huge pronged poles they pitched hissing masses of blubber into the scalding pots, or stirred up the fires beneath, till the snaky flames darted, curling, out of the doors to catch them by the feet. | Огромными вилами на длинных шестах они забрасывали шипящие куски сала в кипучие котлы или ворошили под ними огонь, так что узкие языки пламени вылетали, змеясь, из топок, норовя уцепить их за ноги. |
| The smoke rolled away in sullen heaps. | А дым угрюмыми клубами уносился прочь. |
| To every pitch of the ship there was a pitch of the boiling oil, which seemed all eagerness to leap into their faces. | И всякий раз, когда корабль подбрасывало на волне, кипящее масло всплескивалось в котлах, словно хотело достать их разгоряченные лица. |
| Opposite the mouth of the works, on the further side of the wide wooden hearth, was the windlass. | А напротив раскрытых топок, у противоположного конца широкой дощатой плиты, стоял шпиль. |
| This served for a sea-sofa. | Он служил корабельным диваном. |
| Here lounged the watch, when not otherwise employed, looking into the red heat of the fire, till their eyes felt scorched in their heads. | На нем отдыхали вахтенные в перерывах между работой, сидели, уставившись в красное пекло топок и до боли обжигая глаза. |
| Their tawny features, now all begrimed with smoke and sweat, their matted beards, and the contrasting barbaric brilliancy of their teeth, all these were strangely revealed in the capricious emblazonings of the works. | Их огрубелые лица, покрытые теперь еще копотью и потом, их всклокоченные бороды и неожиданно яркий языческий блеск зубов то и дело выступали вдруг из тьмы в причудливом свете ослепительного пламени. |
| As they narrated to each other their unholy adventures, their tales of terror told in words of mirth; as their uncivilized laughter forked upwards out of them, like the flames from the furnace; as to and fro, in their front, the harpooneers wildly gesticulated with their huge pronged forks and dippers; as the wind howled on, and the sea leaped, and the ship groaned and dived, and yet steadfastly shot her red hell further and further into the blackness of the sea and the night, and scornfully champed the white bone in her mouth, and viciously spat round her on all sides; then the rushing Pequod, freighted with savages, and laden with fire, and burning a corpse, and plunging into that blackness of darkness, seemed the material counterpart of her monomaniac commander's soul. | И когда они рассказывали друг другу о своих безбожных похождениях; когда словами веселья вели свои жуткие рассказы; когда их дикарский хохот взмывал языками к небу, подобно пламени из печей, а впереди, у топок, гарпунеры отчаянно размахивали огромными зубастыми вилами и черпаками; выл ветер, море волновалось, и судно стонало, зарываясь носом в волне, но все вперед и вперед несло свое красное пекло в черноту моря и ночи, и грызло с презрением белую кость и в ярости выбрасывало из пасти белую пену, - тогда "Пекод", летящий в самую черноту тьмы с грузом дикарей, отягченный пламенем и на ходу сжигающий мертвое тело, был словно зримое воплощение безумия своего командира. |
| So seemed it to me, as I stood at her helm, and for long hours silently guided the way of this fire-ship on the sea. | Таким казался он мне, когда я стоял за штурвалом и долгие часы безмолвно направлял по волнам мой огненный корабль. |
| Wrapped, for that interval, in darkness myself, I but the better saw the redness, the madness, the ghastliness of others. | Сам окруженный тьмой, я только отчетливей видел, как красны, как безумны, как призрачно жутки все остальные. |
| The continual sight of the fiend shapes before me, capering half in smoke and half in fire, these at last begat kindred visions in my soul, so soon as I began to yield to that unaccountable drowsiness which ever would come over me at a midnight helm. |