| And when these things unite in a man of greatly superior natural force, with a globular brain and a ponderous heart; who has also by the stillness and seclusion of many long night-watches in the remotest waters, and beneath constellations never seen here at the north, been led to think untraditionally and independently; receiving all nature's sweet or savage impressions fresh from her own virgin voluntary and confiding breast, and thereby chiefly, but with some help from accidental advantages, to learn a bold and nervous lofty language-that man makes one in a whole nation's census-a mighty pageant creature, formed for noble tragedies. | И когда эти черты соединяются в человеке большой природной силы, чей мозг объемист, а сердце весомо, в человеке, которого безмолвие и уединение долгих ночных вахт в далеких морях под яркими, неведомыми здесь, на Севере, созвездиями научили мыслить независимо, свободно, воспринимая все сладостные и жестокие впечатления прямо из девственной груди самой природы, доверчивой и открытой, и так познавать - не без случайной помощи порою - смелый и взволнованный, возвышенный язык, вот тогда появляется человек, один из целого народа, благородное, блистательное создание, предназначенное для подмостков великих трагедий. |
| Nor will it at all detract from him, dramatically regarded, if either by birth or other circumstances, he have what seems a half wilful overruling morbidness at the bottom of his nature. | И с точки зрения сценической, достоинства его вовсе не умаляются, если в глубине его души, от рождения ли или же в силу обстоятельств, заложена, хотя бы из упрямства, некая всеподавляющая болезненность. |
| For all men tragically great are made so through a certain morbidness. | Ибо все трагически великие люди становятся таковыми в силу своей затаенной болезненности. |
| Be sure of this, O young ambition, all mortal greatness is but disease. | Помни об этом, о юное тщеславие: всякое смертное величие есть только болезнь. |
| But, as yet we have not to do with such an one, but with quite another; and still a man, who, if indeed peculiar, it only results again from another phase of the Quaker, modified by individual circumstances. | Но мы покуда еще имеем дело не с таким, а совсем с иным человеком, который, однако, тоже представляет собой определенный тип квакера, возникший под воздействием особых условий. |
| Like Captain Peleg, Captain Bildad was a well-to-do, retired whaleman. | Как и капитан Фалек, капитан Вилдад был состоятелен и уже ушел от дел. |
| But unlike Captain Peleg-who cared not a rush for what are called serious things, and indeed deemed those self-same serious things the veriest of all trifles-Captain Bildad had not only been originally educated according to the strictest sect of Nantucket Quakerism, but all his subsequent ocean life, and the sight of many unclad, lovely island creatures, round the Horn-all that had not moved this native born Quaker one single jot, had not so much as altered one angle of his vest. | Однако в отличие от капитана Фалека, который нимало не интересовался так называемыми серьезными вещами, полагая эти самые серьезные вещи сущими пустяками, капитан Вилдад не только получил образование в духе самого строгого нантакетского квакерства, но и, несмотря на свою последующую моряцкую жизнь и даже созерцание восхитительных нагих островитянок по ту сторону мыса Горн, ни на йоту не поступился своей квакерской натурой, не пожертвовал ни единым крючком на своем квакерском жилете. |
| Still, for all this immutableness, was there some lack of common consistency about worthy Captain Peleg. | И все же при такой стойкости почтенному капитану Вилдаду явно не хватало элементарной последовательности. |
| Though refusing, from conscientious scruples, to bear arms against land invaders, yet himself had illimitably invaded the Atlantic and Pacific; and though a sworn foe to human bloodshed, yet had he in his straight-bodied coat, spilled tuns upon tuns of leviathan gore. | Отказываясь по соображениям морально-религиозным защищаться с оружием в руках от наземных набегов, сам он тем не менее совершал бессчетные набеги на Атлантику и Тихий океан и, будучи заклятым врагом кровопролития, пролил, однако, не снимая своего тесного сюртука, целые тонны левиафановой крови. |
| How now in the contemplative evening of his days, the pious Bildad reconciled these things in the reminiscence, I do not know; but it did not seem to concern him much, and very probably he had long since come to the sage and sensible conclusion that a man's religion is one thing, and this practical world quite another. | Как удавалось набожному Вилдаду теперь, на задумчивом закате жизни, примирить противоречивые воспоминания своего прошлого, этого я не знаю, только все это его, видимо, не очень занимало, ибо он, вероятно, уже давно пришел к весьма глубокомысленному и разумному выводу, что религия - это одно, а наш реальный мир - совсем другое. |
| This world pays dividends. | Реальный мир платит дивиденды. |
| Rising from a little cabin-boy in short clothes of the drabbest drab, to a harpooneer in a broad shad-bellied waistcoat; from that becoming boat-header, chief-mate, and captain, and finally a ship owner; Bildad, as I hinted before, had concluded his adventurous career by wholly retiring from active life at the goodly age of sixty, and dedicating his remaining days to the quiet receiving of his well-earned income. | Начав с жалкой роли мальчика-юнги в короткой убогой одежонке, он стал потом гарпунщиком в просторном квакерском жилете с круглым вырезом, затем командиром вельбота, старшим помощником, капитаном и, наконец, владельцем судна. Свою бурную карьеру Вилдад окончил, как я уже упомянул, в возрасте шестидесяти лет, полностью удалившись от деятельной жизни и посвятив остаток дней своих безмятежному накоплению заслуженных доходов. |
| Now, Bildad, I am sorry to say, had the reputation of being an incorrigible old hunks, and in his sea-going days, a bitter, hard task-master. | Но должен с огорчением заметить, что у Вилдада была слава неисправимого старого скупердяя, а на море он в свое время отличался суровым и жестоким обращением с подчиненными. |
| They told me in Nantucket, though it certainly seems a curious story, that when he sailed the old Categut whaleman, his crew, upon arriving home, were mostly all carried ashore to the hospital, sore exhausted and worn out. | Мне рассказывали в Нантакете - хоть это, конечно, весьма странная история, - что, когда он приходил в порт на своем старом "Каттегате", матросов прямо с борта увозили в больницу - так они были измождены и обессилены. |
| For a pious man, especially for a Quaker, he was certainly rather hard-hearted, to say the least. | Для человека набожного, в особенности для квакера, у него безусловно было, выражаясь мягко, довольно бесчувственное сердце. |
| He never used to swear, though, at his men, they said; but somehow he got an inordinate quantity of cruel, unmitigated hard work out of them. | Г оворят, правда, что он никогда не бранился, но тем не менее он всегда ухитрялся вытягивать из людей все жилы, безжалостно принуждая их к непомерно тяжелой, непосильной работе. |
| When Bildad was a chief-mate, to have his drab-coloured eye intently looking at you, made you feel completely nervous, till you could clutch something-a hammer or a marling-spike, and go to work like mad, at something or other, never mind what. | Еще когда Вилдад плавал старшим помощником, достаточно было его пристальному, мутному глазу уставиться на человека, и тем уже овладевало беспокойство, так что он наконец хватался за что попало - будь то молоток или свайка - и начинал работать как одержимый, только бы не оставаться без дела. |
| Indolence and idleness perished before him. | Лень и праздность испепелялись под его взором. |
| His own person was the exact embodiment of his utilitarian character. | Его бережливая натура явственно отразилась и на его внешности. |
| On his long, gaunt body, he carried no spare flesh, no superfluous beard, his chin having a soft, economical nap to it, like the worn nap of his broad-brimmed hat. | На худом долговязом теле не было ни малейших излишков мяса и никаких избытков бороды на подбородке, где торчал только мягкий, экономичный ворс, напоминающий ворс его широкополой шляпы. |
| Such, then, was the person that I saw seated on the transom when I followed Captain Peleg down into the cabin. | Таков был тот, кто сидел на транце в каюте, куда я вошел следом за капитаном Фалеком. |
| The space between the decks was small; and there, bolt-upright, sat old Bildad, who always sat so, and never leaned, and this to save his coat tails. | Расстояние между палубами было невелико, и в этом тесном пространстве прямой, как палка, сидел старый Вилдад - он всегда сидел прямо, чтобы не мять фалды сюртука. |
| His broad-brim was placed beside him; his legs were stiffly crossed; his drab vesture was buttoned up to his chin; and spectacles on nose, he seemed absorbed in reading from a ponderous volume. | Широкополая шляпа лежала подле. Он сидел в своем доверху застегнутом темно-коричневом облачении, скрестив сухие, как палки, ноги и водрузив на нос очки, поглощенный чтением какой-то чрезвычайно толстой книги. |
| "Bildad," cried Captain Peleg, "at it again, Bildad, eh? | - Вилдад! - воскликнул капитан Фалек. - Ты опять за свое? |