From his complete inattention to the tidings, you would think that moody Ahab had not heard his menial.
Он не обращает на слова слуги ни малейшего внимания, можно подумать, что он их не слыхал.
But presently, catching hold of the mizen shrouds, he swings himself to the deck, and in an even, unexhilarated voice, saying,
Однако немного погодя он поднимается, ухватившись за ванты бизани, повиснув на них, перебрасывает свое тело на палубу и, ровным, невыразительным голосом проговорив:
"Dinner, Mr. Starbuck," disappears into the cabin.
"Обедать, мистер Старбек", - скрывается в капитанской каюте.
When the last echo of his sultan's step has died away, and Starbuck, the first Emir, has every reason to suppose that he is seated, then Starbuck rouses from his quietude, takes a few turns along the planks, and, after a grave peep into the binnacle, says, with some touch of pleasantness,
Когда замирает последнее эхо его султанских шагов и Старбек, первый эмир, может с полным основанием предположить, что капитан уселся за стол, тогда и Старбек, очнувшись от бездействия, несколько раз обходит палубу, с важным видом заглянув по пути в нактоуз, а потом, не без любезности проговорив:
"Dinner, Mr. Stubb," and descends the scuttle.
"Обедать, мистер Стабб", - спускается в каюту.
The second Emir lounges about the rigging awhile, and then slightly shaking the main brace, to see whether it will be all right with that important rope, he likewise takes up the old burden, and with a rapid
Второй эмир некоторое время медлит у снастей, а затем, слегка подергав грота-брас и убедившись, что эта важная снасть не подкачает, тоже подчиняется древнему обычаю и, скороговоркой бросив:
"Dinner, Mr. Flask," follows after his predecessors.
"Обедать, мистер Фласк", - спускается вслед за своими предшественниками.
But the third Emir, now seeing himself all alone on the quarter-deck, seems to feel relieved from some curious restraint; for, tipping all sorts of knowing winks in all sorts of directions, and kicking off his shoes, he strikes into a sharp but noiseless squall of a hornpipe right over the Grand Turk's head; and then, by a dexterous sleight, pitching his cap up into the mizentop for a shelf, he goes down rollicking so far at least as he remains visible from the deck, reversing all other processions, by bringing up the rear with music.
Но третий эмир, оставшись теперь на шканцах в полном одиночестве, чувствует, видимо, большое облегчение, словно избавившись от какой-то обузы; хитро подмигивая направо и налево, он скидывает башмаки и пускается плясать огневую, но бесшумную джигу прямо над головой Великого Турка, а потом, необычайно ловким взмахом руки запустив шапку на верхушку бизани, где она и повисла чин чином, как на вешалке, направляется к люку с веселыми ужимками - покуда его видно с палубы, - и замыкает с музыкой всю процессию, сводя тем самым на нет всякую торжественность.
But ere stepping into the cabin doorway below, he pauses, ships a new face altogether, and, then, independent, hilarious little Flask enters King Ahab's presence, in the character of Abjectus, or the Slave.
Однако внизу, перед тем как ступить через порог капитанской каюты, он останавливается, и вот, словно по волшебству подменив свою физиономию, независимый, веселый коротышка Фласк является пред очи Короля Ахава в роли Жалкого Раба.
It is not the least among the strange things bred by the intense artificialness of sea-usages, that while in the open air of the deck some officers will, upon provocation, bear themselves boldly and defyingly enough towards their commander; yet, ten to one, let those very officers the next moment go down to their customary dinner in that same commander's cabin, and straightway their inoffensive, not to say deprecatory and humble air towards him, as he sits at the head of the table; this is marvellous, sometimes most comical.
В ряду всевозможных странностей, порожденных крайней искусственностью корабельного этикета, видное место принадлежит тому обстоятельству, что некоторые судовые командиры, на палубе способные в острые моменты держать себя по отношению к старшему с необходимой независимостью и смелостью, в девяти случаях из десяти спустившись через секунду к обеду в капитанскую каюту, в тот же миг приобретают какую-то смиренную, а подчас даже и заискивающую, униженную манеру в обращении с тем же самым капитаном, который восседает теперь во главе стола; удивительно, право, а иной раз так просто смешно.
Wherefore this difference?
Откуда такая разница в поведении?
A problem?
Неразрешимая загадка?
Perhaps not.
Не думаю.
To have been Belshazzar, King of Babylon; and to have been Belshazzar, not haughtily but courteously, therein certainly must have been some touch of mundane grandeur.
Роль Валтасара, царя вавилонского, и притом Валтасара не надменного, а любезного, содержит в себе, без сомнения, некоторую долю мирского величия.
But he who in the rightly regal and intelligent spirit presides over his own private dinner-table of invited guests, that man's unchallenged power and dominion of individual influence for the time; that man's royalty of state transcends Belshazzar's, for Belshazzar was not the greatest.
Но тот, кто, исполненный истинно монаршего разумного духа, сидит с гостями во главе своего собственного обеденного стола, такой человек неоспоримой силой и властью личного влияния и всей царственностью положения намного превосходит Валтасара, ибо не Валтасар -величайший из людей.
Who has but once dined his friends, has tasted what it is to be Caesar.
Кто хоть однажды угощал у себя обедом, тот испытал, что значит быть Цезарем.
It is a witchery of social czarship which there is no withstanding.
Такова уж волшебная сила монарха в обществе, и против нее не устоишь.
Now, if to this consideration you superadd the official supremacy of a ship-master, then, by inference, you will derive the cause of that peculiarity of sea-life just mentioned.
Ну, а если помимо всего к ней еще прибавить ту верховную власть, какой по закону облечен капитан корабля, то несложно будет путем умозаключений найти причину того своеобразного корабельного обычая, о котором говорилось выше.
Over his ivory-inlaid table, Ahab presided like a mute, maned sea-lion on the white coral beach, surrounded by his warlike but still deferential cubs.
Ахав восседал во главе своего инкрустированного китовой костью стола, подобный безмолвному, густогривому морскому льву на белом коралловом берегу в окружении свирепых, но почтительных львят.
In his own proper turn, each officer waited to be served.
Каждый в соответствии с рангом ожидал своей порции.
They were as little children before Ahab; and yet, in Ahab, there seemed not to lurk the smallest social arrogance.
Они сидели перед Ахавом словно малые дети, хотя видно было, что сам Ахав ни в малейшей мере не кичится своим главенствующим положением.
With one mind, their intent eyes all fastened upon the old man's knife, as he carved the chief dish before him.
Как только старик взялся за нож, чтобы разрезать стоявшее перед ним жаркое, все три пары глаз в полном единодушии напряженно уставились на него.
I do not suppose that for the world they would have profaned that moment with the slightest observation, even upon so neutral a topic as the weather.
Ни за какие блага в мире ни один из них не решился бы, наверное, нарушить святость этого мгновения малейшим замечанием, даже на такую нейтральную тему, как погода.
No!
Какое там!
And when reaching out his knife and fork, between which the slice of beef was locked, Ahab thereby motioned Starbuck's plate towards him, the mate received his meat as though receiving alms; and cut it tenderly; and a little started if, perchance, the knife grazed against the plate; and chewed it noiselessly; and swallowed it, not without circumspection.
Когда же Ахав, протянув нож и вилку, между которыми был зажат кусок жаркого, дал тем самым знак Старбеку пододвинуть вперед тарелку, старший помощник принял свою порцию мяса так, словно то была милостыня, и, разрезая его деликатно, вздрогнул слегка - уж не скрипнул ли он, упаси бог, ножом по тарелке, - и жевал его беззвучно, и глотал не без оглядки.
For, like the Coronation banquet at Frankfort, where the German Emperor profoundly dines with the seven Imperial Electors, so these cabin meals were somehow solemn meals, eaten in awful silence; and yet at table old Ahab forbade not conversation; only he himself was dumb.
Ибо подобно банкетам во Франкфурте по случаю коронаций, на которых германский император глубокомысленно обедает в обществе семи имперских электоров, эти обеды в капитанской каюте тоже были торжественными трапезами и проходили в полном и величественном молчании; а ведь Ахав не запрещал разговаривать за столом, он только сам оставался нем.
What a relief it was to choking Stubb, when a rat made a sudden racket in the hold below.
И Стабб начинал давиться, покуда возня крыс в трюме не спасала его, нарушая на мгновение гнетущую тишину.
And poor little Flask, he was the youngest son, and little boy of this weary family party.
А бедный коротышка Фласк, он изображал собою как бы младшего сына, маленького мальчика на томительном семейном пиршестве.