В самом недалеком будущем я нарисую вам, насколько это возможно сделать без помощи полотна, достоверный портрет кита, каким он в действительности представляется глазам китобоя, когда собственной своей тушей он оказывается пришвартованным к борту судна, так что по нему даже ходить можно. В связи с этим целесообразно будет предварительно обратиться к тем на редкость фантастическим образам китов, которые еще и по сей день успешно взывают к доверчивости обывателя на суше. Наступило время просветить мир на этот счет, доказав полную ошибочность подобных представлений.
Весьма вероятно, что первоначальным источником этих образных заблуждений были древние индусские, египетские и греческие скульпторы. С тех изобретательных, но не очень гонявшихся за точностью времен, когда на мраморных панелях храмов, на пьедесталах статуй и на щитах, медальонах, кубках и монетах дельфин изображался закованным, наподобие Саладина(204), в латы и в шлеме, вроде святого Георгия, с тех самых пор эти вольности изобильно допускаются не только в обывательском представлении о китах, но подчас даже и в научном.
Несомненно одно: наиболее древний из существующих портретов, хоть в какой-то мере напоминающий кита, находится в знаменитой пагоде-пещере Элефанты(205) в Индии. Брамины утверждают, что бессчетные статуи, заключенные в этой древней пагоде, наперед символизируют собой все занятия, все ремесла, все мыслимые профессии человека за столетия до того, как они действительно появились на земле. Не удивительно поэтому, что и наш благородный китобойный промысел был там предугадан. Индуистского кита, о котором идет у нас речь, можно видеть там на отдельном участке стены, где воспроизводится сцена воплощения Вишну в образе левиафана, ученое имя которого Матсья-Аватар. Однако, несмотря на то что изваяние представляет собой наполовину человека, а наполовину кита, так что от последнего там имеется только хвост, все-таки даже и этот небольшой его отрезок изображен совершенно неправильно. Он, скорее, похож на сужающийся хвост анаконды, чем на широкие лопасти величественных китовых плавников.
Но пройдитесь по старинным галереям и поглядите на портрет этой рыбы, принадлежащий кисти великого христианского живописца; последний достиг не большего, чем допотопные индуисты. Я говорю о картине Гвидо(206), на которой Персей спасает Андромеду от морского чудовища, или кита. Где, интересно, взял Гвидо образец для подобного немыслимого создания? Да и Хогарт(207), живописуя ту же сцену в своем «Нисхождении Персея», оказался ничуть не лучше. Грандиозная туша Хогартова чудища с осадкой едва ли в один дюйм покачивается целиком на поверхности моря. На спине у нее нечто вроде слоновьего седла с балдахином, а широко разинутая клыкастая пасть, куда катятся морские валы, с успехом могла бы сойти за Ворота Предателей, которые ведут от Темзы в Тауэр. Имеются также киты на заставках старого шотландца Сиббальда(208) и потом кит Ионы, каким он изображался на гравюрах и эстампах в старинных изданиях Библии и в древних азбуках. Но что уж тут о них говорить! Или вот киты переплетчиков, словно виноградная лоза обвивающие стержень корабельного якоря, — их позолоченные изображения украшают обложки и титулы многих книг, как старых, так и новых, — это существа весьма живописные, но полностью вымышленные, позаимствованные, надо думать, с изображений на античных вазах. Хотя они повсеместно считаются дельфинами, я тем не менее объявляю эту переплетную рыбу попыткой изобразить кита, ибо так было задумано первоначально, когда только начинали пользоваться этим значком. Его ввел в употребление один старый итальянский книгоиздатель где-то веке в пятнадцатом, в период возрождения учености, а в ту эпоху, да и до сравнительно недавнего времени, считалось, что дельфин — это вид левиафана.
На виньетках и прочих орнаментах в некоторых старинных книгах можно иногда найти очень забавные попытки изобразить китов, из чьих неисчерпаемых черепов струями бьют всевозможные фонтаны, гейзеры, ключи, целые источники Саратоги и Баден-Бадена(209). Забавных китов можно видеть также на титульном листе первого издания «Развития учености»(210).
Теперь, оставив любительские опыты, обратимся к тем портретам левиафана, которые претендуют на достоверность и научность и принадлежат кисти людей знающих. В старинном сборнике Гарриса(211) имеется несколько изображений кита, взятых из одной голландской книги путешествий, изданной в 1671 году и озаглавленной: «Плаванье к Шпицбергену за китами на корабле «Иона-в-Китовом-Чреве»; шкипер Петер Петерсон, из Фрисландии». На одной из этих гравюр киты представлены в виде огромных бревенчатых плотов, плавающих между айсбергами, и по их живым спинам бегают белые медведи. На другой гравюре допущена чудовищная ошибка — кит изображен с вертикальной лопастью хвоста.
Или вот существует такой солидный том in Quarto, написанный неким Колнеттом, капитаном первого ранга британского флота, и озаглавленный: «Плаванье за мыс Горн к Южным морям с целью расширить области промысла на спермацетовых китов». В этой книге имеется зарисовка, долженствующая являть собой «Изображение физетера, или спермацетового кита, снятое в масштабе с кита, убитого у берегов Мексики в августе 1793 года и поднятого на палубу». Я не сомневаюсь, что капитан, приказав снять это правдивое изображение, заботился о достоверности всего труда. Но только, позволю себе заметить к примеру, глаз у этого кита такой, что если приставить его в соответствии с приложенным масштабом к взрослому кашалоту, окажется, что у него вместо глаза — сводчатое окно в пять футов длиной. Ах, мой доблестный капитан, почему ты не сделал так, чтобы из этого глаза выглядывал Иона?
И даже самые добросовестные компиляции по естественной истории, составленные для просвещения нежной юности, не свободны от не менее ужасных ошибок. Взять хотя бы известную книгу Голдсмита(212) «Одушевленная природа». В сокращенном лондонском издании 1807 года имеются иллюстрации, изображающие якобы «кита» и «нарвала». Мне не хотелось бы показаться грубым, но этот непрезентабельный кит сильно смахивает на свинью с обрубленными ножками, а что касается нарвала, то беглого взгляда на него довольно, чтобы вызвать изумление: как можно в наш просвещенный девятнадцатый век перед грамотными школьниками выдавать за подлинного подобного гиппогрифа?
Далее; в 1825 году великий натуралист Бернар Жермен граф де Ласепед опубликовал ученый труд по систематике китов, с иллюстрациями, изображающими отдельных представителей различных левиафановых видов. Все они совершенно неправильны, а что касается изображения гренландского кита, Mysticetus’а (то есть, попросту говоря, настоящего кита), то даже Скорсби, человек многоопытный в обращении с этим видом, отрицает существование в природе его прототипа.
Но венец всей этой путаницы принадлежит ученейшему Фредерику Кювье, брату знаменитого барона. В 1836 году он опубликовал свою «Естественную историю китов», в которой приводится нечто, долженствующее, по его словам, быть изображением кашалота. Тому, кто вздумает показать такой рисунок любому из жителей Нантакета, не мешает заранее обеспечить себе поспешное отступление с этого острова. Кашалот Фредерика Кювье — это не кашалот, а попросту тыква. Конечно, автор был лишен преимущества личного участия в китобойном плавании (такие, как он, редко обладают помянутым преимуществом), но все-таки, откуда он взял этот рисунок, хотелось бы мне знать? Быть может, он почерпнул его оттуда же, откуда позаимствовал своих доподлинных выродков его предшественник в той же области — Демаре(213)? Я имею в виду китайские рисунки. Ну, а что за веселые ребята — китайские рисовальщики, на этот счет нас может просветить великое множество удивительнейших чашек и блюдец.
А что можно сказать о китах с вывесок, которых мы видим на улицах над лавками торговцев ворванью? Обычно они представляют собой китовых Ричардов Третьих(214), отличающихся верблюжьими горбами и дикой свирепостью; пожирая на завтрак по три-четыре матросских расстегая (по три-четыре вельбота, набитых моряками), эти уродливые туши барахтаются в море крови и синей краски.
Но все столь многочисленные неправильности в изображении кита в конечном счете вовсе не так уж и удивительны. Посудите сами. Зарисовки по большей части делались с прибитых к берегу дохлых китов, и они примерно так же достоверны, как достоверно воспроизводит рисунок потерпевшего крушение корабля со взломанной палубой благородный облик этого гордого создания во всем великолепии его корпуса и рангоута. Слонам вот случалось выстаивать, позируя для своих поясных портретов, а живые левиафаны еще никогда не служили натурщиками для собственных изображений. Живого кита во всем его величии и во всей его мощи можно увидеть только в море, в бездонной пучине: его огромная плавучая туша в мгновение ока исчезает из виду, подобно быстроходному линейному кораблю; и никакому смертному не под силу поднять его из водной стихии, не повредив при этом на нем величественных холмов и возвышенностей. И, не говоря уже о весьма значительной разнице в контурах между молодым китом-сосунком и взрослым Платоновым левиафаном, даже если кита-сосунка удастся втащить на палубу, его сверхъестественную змеевидную, гибкую, зыбкую форму сам черт не в состоянии уловить.