*
«Моби Дик» — самое знаменитое и, по мнению многих, самое совершенное произведение Германа Мелвилла (Herman Melville). Роман был впервые опубликован в Соединенных Штатах под заголовком «Моби Дик, или Кит» («Moby Dick, or the Whale») в 1851 году, и в том же году вышло английское издание (в трех томах). Предыдущие книги — «Тайпи» (1846), «Ому» (1847) — уже принесли Мелвиллу литературную известность, но роман «Моби Дик» не был понят и принят современниками главным образом из-за своей романтической сложности и многоплановости.
В тогдашней печати появилось несколько более или менее осудительных отзывов — и книга канула в забвение, чтобы возродиться для славы только в следующем столетии. Г. Мелвилл становится признанным классиком американской литературы лишь после первой мировой войны.
Переведенный в течение первой половины XX века едва ли не на все языки мира, «Моби Дик» издан впервые на русском языке в настоящем переводе в 1961 году.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Мотив пророчества в романе Германа Мелвилла «Моби Дик»
[…] В романе «Моби Дик» пророчества можно условно разделить на четыре группы: — собственно предсказания; — символическая интерпретация мотива пророчества; — пророческие элементы; — лжепророчества. Несомненно, что пророки Ветхого Завета с их блестящими мечтами о будущем и бурным красноречием оказали немалое влияние на творчество Мевилла. Писатель считал, что библейские пророки способны пролить на темные уголки души куда больше света, чем известные юристы Эдуард Кок и Уильям Блэкстон» [Мелвилл 1988:338]. “Coke and Blackstone hardly shed so much light into obscure spiritual places as the Hebrew prophets” [Melville 1979: 37] По мнению американского ученого Н.Райт, предсказатели в романе «соответствуют различным стадиям в развитии библейского прорицательства». [Wright 1940: 191]. Действительно, первыми упоминаются слова скво Тистиг, которая предвидела, что имя Ахава окажется пророческим, имея в виду страшную участь его библейского тезки [Мелвилл 1988:128]. Простое по форме и доступное предсказание вызывает ассоциацию с незамысловатыми прорицаниями Провидицы из Эндора. Образ еще одного пророка — Илии — заимствован из 1 Книги Царств. В Библии Илия Фесвитянин обвинял Ахава в пренебрежении правами народа и склонности к чужеземным культам. Однако ни предсказанный голод и засуха, ни чудеса и знамения, подтверждающие могущество и всесилие Бога, ни угроза разрушительных нашествий сирийцев — ничто не в силах заставить покаяться упрямого правителя. В контексте романа «Моби Дик» ветхозаветный персонаж приобретает новую своеобразную окраску — странное, полубезумное существо, чьи невнятные пророчества имеют еще более таинственный и пугающий смысл. К числу пророков, несомненно, следует отнести также проповедь отца Мэппла. Среди критиков нет единой точки зрения на то, что представляет собой эта проповедь и для чего она введена писателем в роман. Н.Райт, например, считает, что рассказанная отцом Мэпплом история об Ионе не соотносится непосредственно с библейской. По ее мнению, проповедник видоизменил версию об Ионе по образцу ветхозаветного пророка Иеремии [Wright 1940: 191–192]. Другой исследователь Лоуренс Томпсон убежден, что выбор именно этого библейского образа для проповеди не случаен. Мелвилл позволяет отцу Мэпплу изобразить христианскую доктрину покаяния на примере Ионы, упрямого, непокорного, бросающего вызов Богу пророка, который смирился только после наказания[Thompson 1966:155]. Представляется, что проповедь отца Мэппла является ярким образцом идейно-художественной двойственности. В ней органично сочетается конкретно-историческое с универсальным общечеловеческим. С одной стороны, Мелвилл осовременил историю Ионы с учетом морской специфики своего времени, с другой — сохранил, но несколько модифицировал основную идею, идущую от Библии, — проблему возмездия за грехи. Созданная в таком ключе проповедь превращается в сгусток содержательности, в образ — символ и знаменует собой следующий этап в развитии мотива прорицательства. Пророческий эффект в «Моби Дике» достигается через сопоставление этой проповеди с судьбой Ахава. Гордый отказ одержимого мелвилловского капитана покаяться сделал финальную катастрофу не случайностью, а чем-то почти закономерным, обещанным еще в начале романа. Еще одной весьма сложной трансформацией библейского образа является безумный Гавриил. Его видения, в силу их символичности, апокалиптического характера, напоминают предсказания пророка Даниила. Гавриилу Моби Дик казался воплощением бога шейкеров, и он «осыпал святотатственных врагов своего божества предсказаниями скорой и ужасной гибели» [Мелвилл 1987: 354]. “ Hurling forth prophecies of speedy doom to the sacrilegious assailants of his dignity “ [Melville 1979: 307]. Исследование мотива пророчества было бы неполным без учета пророческих элементов романа, которые также соотносятся с библейскими. В Библии время от времени взору избранных или целого народа Бог являл себя в различных объектах — в облаке, грозовой туче, в пламени горящего тернового куста. Безусловно, такие моменты в тексте Священного Писания являются кульминационными. Сама возможность лицезреть Всевышнего заставляет грешников признать поражение и покаяться. «Я слышал о Тебе слухом уха, — говорит ветхозаветный Иов, — Теперь же мои глаза видят Тебя, Поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» [Иов, 42: 5–6]. Но не таков Ахав. Ему, не дрогнувшему перед страшными речами пророков, Господь предоставил еще одну, последнюю возможность спастись, покорившись его власти. Взору объятой ужасом команды открылось величественное зрелище: «Все ноки реев были увенчаны бледными огнями, а три высокие мачты, на верхушках которых над трезубцами громоотводов стояло по три белых пламенных языка, беззвучно горели в насыщенном воздухе, словно три гигантские восковые свечи перед алтарем»[Мелвилл 1987: 534]. All the yard-arms were tipped with a pallid fire? And touched at each tri-pointed lightning-rod-end with three tapering white flames each of the three tall masts was silently burning in that sulphurous air like three gigantic wax tapers before an altar [Melville 1979: 475]. «Возвышенная троица трехзубого огня» выступает в романе как символ триединого христианского Бога. Идея использования данного символа была подсказана Мелвиллу Библией, в которой одним из воплощений Святого Духа всегда считался огонь. Так, апостолам Нового Завета «…явились разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святого».[Деян., 2:3]. То же предстало в романе взору потрясенной команды — ровное, бледное, раздвоенное пламя дрожало на стальном острие гарпуна. «Бог, сам Бог против тебя, старик, отступись!» — со страхом и мольбой заклинает капитана Старбек [Мелвилл 1987: 537]. God, God is against thee, old man, forbear [Melville 1979: 478]
(Прим. компилятора)
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Помню, как я впервые увидел альбатроса. Это было в водах Антарктики во время долгого, свирепого шторма. Отстояв вахту внизу, я поднялся на одетую тучами палубу и здесь на крышке люка увидел царственное пернатое существо, белое, как снег, с крючковатым клювом совершенной римской формы. Время от времени оно выгибало свои огромные крылья архангела, словно для того, чтобы заключить в объятья святой ковчег. Тело его чудесным образом трепетало и содрогалось. Птица была невредима, но она издавала короткие крики, подобно призраку короля, охваченного сверхъестественной скорбью. А в глазах ее, ничего не выражавших и странных, я видел, чудилось мне, тайну власти над самим богом. И я склонился, как Авраам пред ангелами(331), — так бело было это белое существо, так широк был размах его крыльев, что тогда, в этих водах вечного изгнания, я вдруг утратил жалкую, унизительную память о цивилизациях и городах. Долго любовался я этим пернатым чудом. И как бы я мог передать те мысли, что проносились тогда у меня в голове? Наконец я очнулся и спросил у одного матроса, что это за птица. «Гоуни», — ответил он мне. Гоуни! Я никогда прежде не слышал такого имени: возможно ли, чтобы люди на берегу не знали о существовании этого сказочного создания? Невероятно! И только потом я узнал, что так моряки иногда называют альбатросов. Так что мистический трепет, который я испытал, впервые увидев на палубе альбатроса, ни в какой мере не связан со страстными стихами Кольриджа. Ибо я и стихов этих тогда еще не читал, да и не знал, что передо мной альбатрос. Но косвенно мой рассказ лишь умножает славу поэта и его творения.
Я утверждаю, что все мистическое очарование этой птицы порождено чудесной ее белизной, и в доказательство приведу так называемых «серых альбатросов» — результат какой-то терминологической путаницы; этих птиц я встречал довольно часто, но никогда не испытывал при виде их тех ощущений, какие вызвал во мне наш антарктический гость.
Но как, однако, было поймано это сказочное существо? Поклянитесь сохранить тайну, и я скажу вам: при помощи предательского крючка и лески удалось изловить эту птицу, когда она плыла, покачиваясь, по волнам. Впоследствии капитан сделал ее почтальоном: он привязал к ее шее кожаную полоску, на которой значилось название судна и его местонахождение, и отпустил птицу на волю. Но я-то знаю, что кожаная полоска, предназначенная для человека, была доставлена прямо на небеса, куда вознеслась белая птица навстречу призывно распростершим крыла восторженным херувимам. (Прим. автора)