[113]. Так, ведущей отраслью хозяйства Шипуновского АИКа Рубцовского округа должно было стать производство пшеницы. На ее отходах следовало развивать птицеводство. В севообороты в качестве пропашной культуры вводилась соя. Отходы ее переработки, сеяные травы, окультуренные сенокосы и естественные выпасы создают кормовую базу для разведения крупного рогатого скота мясного направления. Менее продуктивные пастбища предназначались для овцеводства. Общая площадь земельных угодий комбината составляла 800 тыс. га. Организационно АИК состоял из базового зерносовхоза, 7 крупных колхозов, птицеводческого и овцеводческого хозяйств. На центральной усадьбе совхоза, расположенной на железнодорожной станции, находились большое мельпредприятие, зернохранилище, маслоперерабатывающий (соевый) завод, холодильник, электростанция и ремонтный завод (отдельные мастерские строились и в колхозах).
Объединение колхозов, совхозов и перерабатывающих предприятий в единые производственные комплексы рассматривалось как гарантия существенного наращивания валового и товарного производства сельскохозяйственной продукции. В Генеральном плане намечалось к концу 1930-х гг. – началу 1940-х гг. увеличить посевные площади в 3,9 раза, посевы пшеницы – в 2,4, льна – в 6,4, поголовье крупного рогатого скота – в 3,3, коров – в 3,5, овец – в 2,3, свиней – в 4,1 раза, валовое производство зерновых – в 3,5 раза, молока в 8 раз, животного масла в 15 раз[114].
Следует особо подчеркнуть, что вышеуказанный проект не предполагал построения экономики мобилизационного типа, а нацеливался на формирование социалистического планового хозяйства. Однако столь грандиозным планам не суждено было сбыться. Форсированная коллективизация поставила сельское хозяйство региона на грань катастрофы.
В условиях повышения плановых темпов коллективизации местные власти усилили нажим на деревню. На 20 января 1930 г. в Сибирском крае в колхозах числилось 11 % крестьянских хозяйств, на 10 февраля – 32, на 10 марта – 53 %. В отдельных округах уровень коллективизации значительно превосходил средние показатели: в Ойротии он составил 86 %, в Барабинском округе – 76, Бийском – 72 %[115].
Форсировались не только темпы колхозного строительства, но и степень «обобществления» крестьянского имущества. «Высшей» формой коллективного хозяйства провозглашались коммуны. В коммуны крестьяне должны были сдавать все средства производства и труда, вплоть до домашней птицы. К апрелю 1930 г. они составляли 43 % колхозов Сибирского края, охватывая около половины вошедших в колхозы крестьянских дворов. В некоторых округах их удельный вес существенно превосходил среднерегиональный уровень: в Кузнецком – 80 %, Тюменском – 76, Каменском – 70 %. На максимальное «обобществление» крестьянского имущества ориентировали не только коммуны, но и сельхозартели. Создавались колхозы-гиганты, в которые входили десятки селений, разбросанных на огромной территории, с количеством дворов, исчисляемых тысячами[116].
Составной частью коллективизации и одним из основных средств ее осуществления была насильственная экспроприация хозяйств, отнесенных к кулацким, – раскулачивание. Впервые курс на «ликвидацию кулачества как класса» был обоснован И. В. Сталиным в докладе на конференции аграрников-марксистов 27 декабря 1929 г., а затем как партийная директива закреплен в постановлении ЦК ВКП (б) от 5 января 1930 г. Развернутая программа по осуществлению раскулачивания содержалась в секретном постановлении ЦК от 30 января 1930 г. На его основе ЦИК и СНК СССР 1 февраля приняли публичное постановление «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством»[117]. Кулаки подразделялись на 3 категории. К 1-й отнесли «контрреволюционный кулацкий актив». Они подлежали «немедленной ликвидации» – аресту, а их семьи – выселению в отдаленные районы. Категория 2-я – «наиболее богатые кулаки, бывшие помещики и полупомещики, местные кулацкие авторитеты и весь кулацкий кадр, из которого формируется кулацкий актив, кулацкий антисоветский актив церковников и сектантов» – вместе с семьями выселялась в отдаленные северные районы СССР. Кулаков 3-й категории, признанных «лояльными по отношению к советской власти», первоначально предполагалось расселять в пределах своих административных районов на специально отведенных землях. Вне зависимости от категории, принадлежавшие кулацким хозяйствам средства производства (земля, скот, сельхозинвентарь), жилье, запасы продовольствия безвозмездно конфисковывались и передавались в неделимые фонды колхозов в качестве вступительных взносов бедняков и батраков. Доля крестьянских хозяйств, подлежавших раскулачиванию, определялась для Сибири в 4–5 %.
Массовая операция по насильственной административной экспроприации хозяйств, отнесенных к кулацким, и их депортации за пределы постоянного места жительства началась в феврале 1930 г. К лету в Сибирском крае репрессировали 10,5 тыс. кулаков 1-й категории. 16 тыс. семей 2-й категории (82,9 тыс. чел.) выселили в отдаленные необжитые и малообжитые районы. Расселение кулаков 3-й категории предполагалось завершить до 1 апреля, но провели его лишь в немногих районах (1,5 тыс. семей), а с началом весеннего сева отложили. В Сибирском крае из официально выявленных на весну 1930 г. 76,3 тыс. кулацких хозяйств раскулачили 55,2 тыс. (72,4 %), в т. ч. по постановлению ЦИК и СНК СССР от 1 февраля 1930 г. – 26,2 тыс. (44 % от общего числа раскулаченных). Остальные были раскулачены по другим причинам и в значительной части до принятия этого постановления, в т. ч. 14,7 тыс. хозяйств – при пятикратном обложении за невыполнение твердых заданий по хлебозаготовкам; 10,6 тыс. – по различным судебным решениям[118].
Широкое применение репрессий против крестьян, злоупотребления властью накалили социально-политическую обстановку в деревне. Деревню охватила «эпидемия» забоя скота. Крестьяне резали его, чтобы не сдавать в колхозы. Усилилось бегство из деревни. Нарастание протеста крестьянства, общее падение сельскохозяйственного производства вынудили руководство страны скорректировать свою политику по отношению к деревне. Насильственные методы коллективизации, вина за которые возлагалась на местных функционеров, были официально дезавуированы в известной статье И. В. Сталина «Головокружение от успехов» и постановлении ЦК ВКП (б) от 10 марта 1930 г.[119]. Публичное осуждение «перегибов» местных властей вызвало массовый отток крестьян из колхозов. Процент коллективизации к лету 1930 г. снизился по Сибирскому краю до 20 %[120].
Однако отступление режима носило тактический характер. Декабрьский (1930 г.) пленум ЦК ВКП(б) поставил задачу возобновления массовой коллективизации. В Сибири и на Дальнем Востоке в течение 1931 г. надлежало вовлечь в колхозы не менее 50 % крестьянских хозяйств[121]. Несмотря на то, что к лету 1930 г. в деревне не осталось не только кулацких, но даже сколько-нибудь зажиточных хозяйств, руководители советского государства пребывали в уверенности, что сельская буржуазия и политически, и экономически еще далеко не разгромлена. В связи с этим политика «ликвидации кулачества как класса» продолжилась. Раскулачиванию и депортации подлежали все бывшие (в т. ч. бежавшие в город) или вновь выявленные кулаки. К кулакам могли отнести и политически неблагонадежных с точки зрения властей крестьян.
В мае 1931 г. с санкции Политбюро ЦК КПСС в регионе началась самая массовая депортация крестьян. В принятом 27 апреля 1931 г. постановлении Запсибкрайкома «О ликвидации кулачества как класса», ставилась задача подвергнуть экспроприации и выселению «все твердо установленные кулацкие хозяйства, а также кулаков-одиночек из сельской и городской местности края, а также кулаков, проникших в колхозы, совхозы и др. предприятия и учреждения». В мае 1931 г. в крае выселили около 44 тыс. семей (182,3 тыс. чел).[122]
Ограничение землепользования, политическое и административное давление, постоянная угроза экспроприации вынуждали крестьян-единоличников либо вступать в колхозы, либо бежать из деревни. Задания Центра по темпам коллективизации были перевыполнены. На 1 января 1931 г. в колхозах Западно-Сибирского края состояло 22,5 % крестьянских дворов, Восточно-Сибирского края – 20,2, на 1 марта – соответственно 28,5 и 27,3 %, на 1 июля – 52,5 и 46,8 %, на 1 сентября – 56,3 и 52,1 %. К концу 1931 г. уровень коллективизации в Западно-Сибирском крае составлял 61 %, в Восточно-Сибирском крае – 56 %[123].
В начале лета на долю единоличных хозяйств в Западно-Сибирском крае приходилось 24,5 % посевных площадей, 49 % лошадей, 43 % крупного рогатого скота (КРС), 36 % овец и коз, в ВосточноСибирском крае 32,6, 50, 45 и 39 % соответственно. В течение последующих лет их удельный вес в аграрной экономике региона продолжал снижаться. На 1 июля 1932 г. в Западно-Сибирском крае в хозяйствах, официально отнесенных к единоличным, содержалось 14,7 % КРС, 19,5 % коров, 12,4 % овец, 14,6 % свиней. По данным налогового учета им принадлежало немногим более четверти рабочих лошадей. Доля единоличного посева в общей посевной площади составляла 8,1 %.[124]
Таким образом, уже во второй половине 1931 г. аграрная экономика Сибири и России в целом перестала быть крестьянской, а крестьянское хозяйство – ее базовой производственной ячейкой. Однако иных поставленных в Генеральном плане целей достичь не удалось. Более того, социалистическая реконструкция деревни, осуществляемая в форме ее форсированной коллективизации, не привела к росту