За два года до этого я, помнится, сидел здесь ночью, на ярко освещенной, совершенно безлюдной рыночной площади, под пальмами, на обочине пыльной дороги. Мы пили местный Flag Spéciale. Один из моих спутников Рольф немного сетовал на свою судьбу. Он чувствовал, что не вполне правильно распорядился своими профессиональными способностями и потерял свободу выбора. Что он был должен, что мог он сделать лучше, чем его отец и дед, и главное – как? Думаю, он завидовал моему положению, а я – его. Из этой обоюдной зависти родилась многолетняя дружба. Собственно, это я собрал ту группу. Тогда нас было пятеро в Атласских горах. Штефан и Бернгард особенно интересовались минеральными месторождениями в Марокко. Иоахим был нашим шофером, а заодно и автомехаником. Он отвечал за «форд-транзит», машину со сдвоенными шинами, последнее обстоятельство оказалось не слишком удачным выбором, потому что между ними постоянно набивались мелкие камешки. Но в остальном это был отличный вместительный автомобиль. Рольф тогда интересовался гониатитами Талифалта, вымершими головоногими моллюсками из подкласса аммонитов, ранними предками осьминогов с раковиной, как у улиток.
Итак, был май 1978 года, нас было четверо. Группу возглавил Александр фон Шуппе, старейший немецкий исследователь кораллов; на его лекцию меня однажды водил отец. Но, ради всего святого – что мог искать в пустыне специалист по кораллам? Он искал риф, окаменелость. Она залегает в среднем девоне, на границе с верхним девоном, а точнее говоря, в живетском ярусе. Этот ярус образовался в период между 388 и 383 млн лет назад. Природа создала его за миллионы лет из поднятия геологической формации Хамар-Лагдад. Тридцатиметровые конусы стоят друг за другом и свидетельствуют о некогда богатом геологическом и биологическом разнообразии морского дна. Наша задача состояла в том, чтобы описать строение этих роскошных конусов и выявить как можно больше различных видов ископаемых кораллов. С научной точки зрения это было весьма интересно, потому что похожие девонские рифы до тех пор обнаруживались только далеко на севере, например в Рейнских сланцевых горах, а вокруг них простирался громадный океан – Палеотетис. Сегодня здесь стоит немыслимая жара – 40° в тени. Только фата-моргане под силу явить на этом месте морской риф. В этом море не копошатся трилобиты, зато на земле полно скорпионов.
Прошло много лет после моей первой встречи с Шуппе, но его грацский диалект сохранился. Позднее, будучи студентом, я посещал его палеонтологические курсы в Мюнстере; эти занятия больше смахивали на индивидуальное обучение, потому что интересовались этими семинарами максимум два студента. Изучение кораллов – настоящая находка. Публика слышит и читает о кораллах исключительно редко; такое, например, было в 1966 году. В статье, опубликованной НАСА, Джон Уэллс указал на то, что в девоне Земля вращалась быстрее, чем сегодня, а в сутках предположительно было всего 22 часа. Уэллс смог доказать это по крошечным, различимым только под микроскопом, расстояниям между суточными кольцами девонских кораллов. Подобно тому как в древесных стволах откладываются годичные кольца, так и у кораллов происходит отложение солей кальция, но ежесуточно. При подсчете суточных колец за один год получается число, превосходящее 365. Как показало это исследование, оно составляет в течение года от 385 до 410, то есть в среднем 400. Эти данные можно объяснить только укороченной продолжительностью суток, которое имело место в связи с ускоренным вращением Земли вокруг своей оси. Это открытие, возможно, показывает, как значительно повлияли приливные силы на замедление вращения Земли в течение миллионов лет.
Студентов геолого-палеонтологического факультета учили именно этому: точно наблюдать и описывать. На это мы не жалели времени. Да, нас к этому приучили. Каждое наблюдение, каким бы незначительным оно ни казалось на первый взгляд, надо было записать, а необычные структуры зарисовать. Так мы и работали. Помимо меня, на этот геолого-палеонтологический курс часто ходил один мой сокурсник Штефан. Он был сыном психиатра из соседнего городка Эйкельборна. С детства он интересовался минералами, а я окаменелостями, и мы хорошо друг друга дополняли. Уже в школе у нас были частые экскурсии в Мюнстерланд. С началом учебы мы предприняли несколько поездок в Марокко на поиски минералов и окаменелостей. Помимо интереса к неорганическим горным породам, Штефан питал склонность к растениям и травам. В его «жуке» можно было то и дело увидеть горшки с петрушкой, базиликом и тимьяном, и я молчу о его травяной плантации в студенческом общежитии. Я не мог разделять его воодушевления в уходе и выращивании растений, скорее мне это казалось чудачеством, но для него это имело особое значение. С ним можно было плодотворно спорить о чем угодно, и благодаря ему я многому научился в наших многочисленных поездках в Северную Африку на каникулах.
Благодаря этим поездкам я неплохо знал Южное Марокко и не в последнюю очередь благодаря этому знанию получил от ННО приглашение принять участие в экспедиции Александра фон Шуппе в Тафилалт. Вероятно, какую-то роль в формировании группы сыграл Хельмут Хельдер. Профессор Хельдер был в то время заведующим кафедрой палеонтологии в Мюнстере; у Хельдера я был на подхвате, как ассистент. Тогда, в семидесятые, заведующий кафедрой имел личного водителя, как и директор Института Макса Планка. В половине десятого утра он выезжал из института на Гивенбеккер-Вег в лекционный зал Музея на Пфердегассе. Там он в последний раз подбирал нужные диапозитивы для показа, а заодно давал мне полезные житейские советы. «Герр Гу-у-унга-аа», – громоподобно произносил он мощным баритоном на своем швабском наречии, отчетливо разделяя неспешный речевой поток запятыми, двоеточиями и восклицательными знаками. «Герр Гу-у-унга-аа, – говорил он, – вы должны знать, что хорошая лекция не обязательно должна быть понятной. Люди должны заинтересоваться тем, о чем никогда в жизни не слышали. Непонимание свое слушатели должны воспринимать как шанс узнать что-то действительно новое». Точка. Передача знания и образование проявлялись у него в редком единстве. Когда мы со Штефаном, уже будучи студентами, предложили институту купить у нас коллекции привезенных из Марокко окаменелостей, именно Хельдер выступил посредником. Вырученные средства мы смогли потратить на новые путешествия в другие районы Марокко.
Кроме того, Хельмут Хельдер был специалистом по аммонитам юрского периода. Но абсолютным апофеозом его курса было другое; он считал, что семинаров по научной истории вида недостаточно, и устраивал после них обсуждения в узком кругу, угощая гостей спекуляциусами в форме аммониева рога, которые пекла его жена Эрна; мы с удовольствием поглощали печенье и слушали стихи сочинения Хельдера. Китч? Академический романтизм? Ни в коем случае! Увлекательно, забавно, поучительно и глубокомысленно.
И вот теперь я стал участником проекта ННО, отчасти благодаря хорошему знанию района Хамар-Лагдад. В один прекрасный день мы оказались невдалеке от тех мест. Фокус на исследовании местности и бдительность по отношению к скорпионам – этих паукообразных часто раздражало наше присутствие – помешали мне вовремя заметить, как усилился ветер, а солнце затянуло пеленой. Только тогда мы увидели, что над горизонтом поднимаются темно-желтые облака и на глазах стремительно сгущаются в плотные завихрения. Клубок вскрылся. Мы быстро упаковали собранные находки, попрыгали в черно-красный полноприводный джип и ринулись в сторону Эрфуда. Этот оазис расположен всего в 20 км от Хамар-Лагдада. Сначала видимость была сносной, и я мог еще ориентироваться на местности. Но чем сильнее становилась пыльная буря, тем менее уверенно я себя чувствовал. Дорог там великое множество, и ведут они в самые разнообразные направления. Куда нам ехать сейчас – направо или налево? Мы свернули вправо, но щебеночная дорога через пару сотен метров привела нас в никуда. Вернулись к развилке. Но теперь случилась новая беда – наш джип застрял в вади, с жалобным скрежетом усевшись днищем на каменный выступ. Колеса бешено вращались, но машина не двигалась с места. Мы серьезно влипли. Испортилась не только машина, но и наше настроение. «Всем выйти из джипа! – крикнул я. – Будем толкать». Собранные нами находки сыграли роль балласта и помогли колесам встать на твердую почву. После недолгой остановки нам удалось освободить автомобиль и выбраться из занесенного песком вади, но теперь везде были пыль и мелкий песок – они скрипели на зубах, жгли глаза; пыль набивалась в нос. Мотор тоже работал с перебоями. Неудивительно: воздушный фильтр был забит. Где мы, черт возьми? За тучами песка и пыли не было видно солнца. Мы тащились с черепашьей скоростью, чтобы не потерять из виду дорогу. Вдруг впереди показался смутный силуэт, который при ближайшем рассмотрении оказался молоденьким пастухом с двумя козами и возник перед нашим джипом. Я остановил машину и на ломаном арабском спросил парня: «Это дорога на Эрфуд?» Он кивнул и показал рукой в направлении перпендикулярном тому, в котором мы ехали. Вероятно, мы незаметно для меня пересекли дорогу на Эрфуд и двинулись на запад. Если бы ехали так и дальше, то нам не встретилось бы ни одного оазиса.
Час спустя мы сидели в баре эрфудского отеля. Все, в том числе и я, чувствовали невероятное облегчение. Там мы узнали из рассказов о том, как трагически закончилась вылазка семерых немцев в ливийскую пустыню. 3 июня 1965 года они на трех машинах выехали из Каира в направлении оазиса Сива. Одна группа по дороге повернула назад, потому что участнику поездки стало дурно. Встреченный ими армейский патруль предостерег остальных от продолжения путешествия, так как им предстояло проехать знойную впадину Катара, к тому же летом. Однако оставшиеся пятеро путешественников не вняли мудрому совету. 15 июня 1965 года спустя 12 дней все они были найдены мертвыми. Машины почти полностью занесло песком. Люди покинули автомобили и, разделившись, пошли пешком искать помощи; в течение нескольких дней они погибли от жажды. Еще и сегодня люди часто недооценивают смертельную опасность пребывания в пустыне. Совсем недавно, в 2015 году, одна супружеская пара из Франции погибла во время однодневной прогулки по солончаковой пустыне в национальном парке Уайт-Сэндс в штате Нью-Мексико. Они отправились в путь в полдень, при температуре 38°, взяв с собой всего 1 литр питьевой воды. Два часа спустя они уже были мертвы; в живых остался только их девятилетний сын, которому родители отдали всю воду. Его нашли спасатели.