У скорпионов для защиты от испарения развилась толстая кутикула. У членистоногих, к которым относятся скорпионы, пауки, клещи, а также многие насекомые и ракообразные, эта кутикула состоит из хитина, а иногда и из структур, содержащих соли кальция, образуя прочную наружную структуру, называемую экзоскелетом. Экзоскелет не только представляет собой опору для тела, он также защищает наземных членистоногих от высыхания. Еще одним анатомическим приспособлением членистоногих, обитающих в жарких пустынях, стала относительно большая величина тела; таким образом становится оптимальным соотношение объема тела и его поверхности. Кроме того, сберегать воду членистоногим помогает и адаптивное поведение. Они способны глубоко зарываться в песок, что защищает их от воздействия испепеляющего солнечного излучения. Кроме того, это, по преимуществу, ночные животные, что превращает в нешуточное испытание для человека каждую ночевку в открытой пустыне.
Другие организмы, такие как моллюски, к которым относится и пустынная улитка, располагают собственными, поразительными адаптивными стратегиями. Они, например, могут достаточно продолжительное время переносить температуру тела выше 50 °C. Помимо этого, у них есть толстая белая шарообразная раковина, которая отражает до 95 % падающего на нее излучения. Шарообразная форма раковины уменьшает площадь ее поверхности, что приводит к снижению поглощения тепла из окружающей среды. У улитки есть и еще одно загадочное свойство, о чем свидетельствует интересный случай, произошедший в марте 1850 года в запасниках Британского музея в Лондоне. В 1846 году хранитель собрания улиток взял в руки один экземпляр и по долгу службы аккуратно записал на карточке каталога все таксономические данные о животном: место находки, царство (животные), тип (моллюски), класс (брюхоногие), семейство (хелициды), вид (улитка пустынная). Хранитель дал просохнуть черным чернилам, взял кисточку, окунул ее в клей, нанес его на картонную карточку и прижал раковину улитки к капельке клея. Дождавшись, когда раковина прочно приклеится к картону, он, опять-таки по инструкции, положил карточку с раковиной в коробку и поставил в шкаф, где стояли другие экземпляры коллекции. Прошло целых четыре года.
Однажды весной, в марте 1850 года, один из сотрудников музея заинтересовался именно этим экземпляром Eremina desertorum. Он спускается в подвал, аккуратно извлекает экземпляр из коробки, осторожно отделяет раковину от картонной карточки и промывает раковину теплой водой. Внезапно внутри раковины раздается какой-то шум, а пораженный и не верящий своим глазам сотрудник видит, как из раковины медленно появляется голова моллюска со всеми четырьмя глазами на стебельках разной длины. Пустынная улитка жива! От соприкосновения с жидкостью она очнулась от глубокого летаргического сна. Такое поведение, конечно, не исключение и характерно для многих улиток, обитающих в пустынных областях. Но какой долгий срок! При современном уровне развития техники эту улитку можно было отправить на Марс и вернуть обратно, снабдив ее минимальным запасом кислорода и оставив ей запасы воды и энергетических субстратов. Что нужно человеку для путешествия на Марс? Какие психологические, физиологические, медицинские проблемы ожидали бы его в пути? Сможем ли мы погрузиться в глубокий анабиоз, как пустынная улитка? И если да, то какое воздействие окажет эта летаргия на наш организм? Об этом мы поговорим в последней главе.
Надо сказать, что, несмотря на длительную летаргию, у той улитки отнюдь не пропал аппетит. Согласно рассказам свидетелей, она за несколько дней восстановила свои запасы жидкости, проявила недюжинный интерес к листьям салата и стала одним из самых популярных лондонских аттракционов. Через два года эта Eremina desertorum умерла, чем опечалила множество людей.
Не улитка, а целый гониатит, окаменевший слепок ископаемой улитки, лежит на моем письменном столе в Шарите – превосходный, самый крупный экземпляр из обнаруженных в 1976 году в Хамар-Лагдаде. На прощание нашей команде его подарили организаторы экспедиции. Что сталось с моими товарищами по этой экспедиции, с моими мюнстерскими учителями? Иоахим, наш неутомимый автомеханик в путешествии в Марокко, пережил мотоциклетную аварию и переехал с семьей в Великобританию; Бернгард стал минералогом и пропал из поля моего зрения; Штефан, мой школьный друг и однокурсник, любитель растений, стал палеоботаником. Он увлеченно занялся изучением плаунов нижнего девона и каменноугольного периода. Число ученых, занимающихся этой темой, сравнимо с числом ученых, исследующих обратную сторону Луны. Из Мюнстера он переехал в Берлин и устроился хранителем Берлинского музея естествознания. Профессор фон Шуппе умер в 2004 году, а профессор Хельдер – в 2014, в возрасте 99 лет. Рольф, с которым мы в Эрфуде спорили о жизни, только за две недели до смерти Хельдера смог исполнить его последнее желание. Рольф забрал его из Августинума в Штутгарте, и они вместе поехали в Хольцмаден. В музее Хольцмадена, сидя в кресле-каталке, он въехал в центральный зал морских лилий, где находится самая большая в мире окаменевшая колония морских лилий, воссозданная многолетним кропотливым трудом. Хельдер хотел еще раз повидать эту плавающую колонию, укрепленную на стволе ископаемого дерева. Тридцать лет назад Рольф решил заново обустроить и восстановить семейное наследие, музей древнего мира «Гауф», расширить его. С этой целью он ходил по рынку в Эрфуде, ругаясь с продавцами. Обязанность продолжить семейную традицию может временами быть тягостной – это понятно. Но неприятности окупились сторицей, у Рольфа получилось нечто поразительное: самый крупный частный естественно-научный музей Германии, 40 000 посетителей в год; к музею ведет особое ответвление автострады.
И еще одно замечание в конце главы: я знаю, дорогие читатели и многоуважаемые читательницы, что приготовил для вас поистине «трудный материал» на последних нескольких страницах. Но я считаю чрезвычайно важным, прежде чем приступать к изложению сущности климатических и вирусологических проблем человека, разобраться сначала со сложностями физиологии человеческого организма. Этой сложности мы обязаны нашей невероятной приспособляемостью. Высокочувствительное взаимодействие и согласованность наших телесных функций объясняется угрозами, которым мы подвергаемся со стороны мощных внешних воздействий. Все изменения – будь то воздействие температуры окружающей среды, контакт с неизвестным ядовитым веществом, встречи с новыми штаммами бактерий и вирусов – опасны для жизни, а не просто причиняют неприятности, как я убедился на собственном опыте, когда я, будучи абсолютно неподготовленным и без всякой полезной нужды, подверг себя (свой организм) воздействию совершенно мне (ему) незнакомой внешней среды. Об этом речь пойдет в следующей главе.
Синий лед Блауайса, или Когда горы зовутБлаго и вред горного воздуха
Помимо воды, важнейший эликсир жизни – кислород, и, пожалуй, он даже важнее. Но что, если воздух становится слишком разреженным? Для этого случая есть свои совершенно поразительные приспособительные механизмы – что доказывают люди, обладающие высокой приспособленностью к высокогорью: тибетцы, кечуа, аймара. Известно, что эти способности организма используются и в спорте высоких достижений. Но правда ли, что «высотные тренировки» подходят всем спортсменам – и пребывание в условиях высокогорья полезно для всех? К сожалению, ответ на эти вопросы, как это часто случается, не так прост и однозначен. Положительное влияние горного воздуха нивелируется рисками, которые нельзя недооценивать. Мы сейчас исследуем этот вопрос, а заодно я поделюсь своим личным опытом восхождения.
В сентябре 1973 года, через пару месяцев после окончания школы, я записался на курсы скалолазания при Немецком союзе альпинистов. За два года до этого я побывал в летнем лагере Немецкого молодежного союза натуралистов в Кольм-Зайгурне, что на горном массиве Зоннблик. Пребывание там пробудило во мне честолюбие. При взгляде снизу, с равнины, горы могут казаться не слишком высокими, ледники не слишком обширными, а экспедиция не слишком трудной – это ведь не Гималаи и не Анды. Но увлечение необычным – это лишь одна сторона медали, а непосредственное столкновение с непривычными требованиями часто показывает и другую ее сторону. Именно такой опыт я получил на курсах скалолазания Союза альпинистов. Хижина в Блауайсе («Синий лед»), где проводятся курсы, расположена на высоте 1651 м у нижней кромки ледника Блауайс в Хохкальтерском массиве и принадлежит Берхтесгаденской секции Союза альпинистов.
Обычно отправной точкой восхождения к хижине Блауайса длительностью три с половиной часа выступает стоянка Зееклаузе на Хинтерзее. Я тоже припарковал там мой «ситроен-2CV6». Стояло погожее, но бодрящее холодком утро, когда я взвалил на плечи 30-килограммовый рюкзак со спальным мешком, веревками и ледорубом. Да, я чувствовал себя хорошо подготовленным и был обуян жаждой деятельности, когда сделал первые шаги по широкой, отлично оборудованной лесной дороге на Шертенальм, а лямки рюкзака немилосердно врезались мне в плечи. В Шертенальме предполагался первый привал на пути вверх – так сказать, промежуточная остановка. Как утверждали в Союзе альпинистов, мы должны были достичь ее через полтора часа. Я бодро пускаюсь в путь, но уже через пару сотен метров начинаю жалеть, что не оставил все вещи в машине. Пульс лупит как бешеный, повышенное давление заставляет пульсировать сосуды на висках и на шее, а ведь у меня всегда были высшие оценки по физкультуре! И вот теперь я задыхаюсь на дороге, которая лишь слегка поднимается вверх. Меня бодро обгоняет супружеская пара – им никак не меньше сорока. Надо идти медленнее! Полтора часа. Исключено, я с этим ни за что не справлюсь. Главное – не останавливаться. Медленно продвигаться вперед! Пока еще прохладно, но я сильно потею, и рубашка прилипает к моей спине.
Наконец через два часа показывается Шертенальм. Там я имею возможность передохнуть, стягиваю горные сапоги и обнаруживаю на пятках водяные мозоли. Да, я по-другому представлял себе это приключение. Но делать нечего, половину пути ты уже преодолел, так что марш дальше. Вскоре после Альма дорога превращается в узкую крутую тропинку. Теперь пульс у меня становится по-настоящему частым, и у меня возникает чувство, будто мой рюкзак с каждым шагом все сильнее тянет меня назад. Утомительный переход до Шертенальма превратился теперь в настоящее восхождение. Появилась головная боль и головокружение, подступает неудержимая тошнота. Сначала мне удается подавить это ощущение, я пытаюсь отвлечься, думать о другом и смотреть вперед. После преодоления особенно крутого участка меня, нак