Что касается албанских авторов из Косово и албанских историков из Албании, то главной своей задачей они видели создание полноценной истории Косово/Дардании. На это были направлены основные усилия специалистов края. Результатом их трудов стала публикация на английском языке сразу двух обобщающих работ по истории Косово: перевод пятитомника Юсуфа Буджови «Косово» и коллективный труд: «Косово: монографическое исследование»[1296], увидевшие свет в 2013 г.
Второй том трехтомного (в албаноязычной версии пятитомного) издания под кратким названием «Косово» за авторством Ю. Буджови, посвященный оттоманскому периоду косовской истории, содержит краткий раздел, посвященный сражению 1389 г. (названному битвой на Дарданском поле). Упоминается Балканский христианский альянс, состоявший из армий албанских правителей, румынского воеводы Мирчи Старого, сил рашкского князя Лазаря, хорватов и боснийцев. Главный герой битвы — приемный сын князя Лазаря, которого также казнили из мести после пленения, дважды герой (у славян и албанцев) Милеш Копили в албанской версии или Милош Обилич в сербской. Претензиям на его присоединение к сербскому героическому пантеону посвящены следующие полторы страницы, а описанию самой битвы — абзац, что весьма показательно[1297].
После 2013 г. практически вся научная дискуссия, посвященная косовскому мифу, уходит в сферу культурологии, истории искусств, политологии, политической антропологии и истории международных отношений. Заметное влияние антропологических изысканий И. Чоловича можно разглядеть в статье Мирьяны Боянич-Чиркович «Жертва и самопожертвование князя Лазаря в народной эпопее: христианский и языческий аспекты»[1298]. Необходимо выделить фундаментальную монографию антрополога Ивана Чоловича «Смерть на Косовом поле: история косовского мифа», в которой автор самым подробным образом разбирает то, как создавался миф, начиная от церковной канонизации до использования его современными политиками. В исследовании затрагиваются практически все основные сюжеты мифа: само сражение, албаносербские противоречия, национальность Обилича и т. д.[1299]
Название сражения традиционно является важным оценочным маркером этого исторического события (в качестве сравнения можно привести хрестоматийное Ледовое побоище, которое также называют битвой на Чудском озере), и даже географическая маркировка придает важную смысловую нагрузку той или иной битве (здесь нам кажется вполне уместным примером Бородинское сражение, во французской историографии получившее название «Московское»). Наименование Косовской битвы напрямую связано с периодически возникающей в албанском политическом и научном дискурсе идеей отказаться от «чуждого» наименования региона. В рамках данной концепции предлагается называть регион Дарданией, а Косовскую битву, соответственно, Дарданской. Отметим, что при этом сражение 1448 г. упоминается как Второе дарданское сражение. Косовская битва 1389 г. в массовом сознании сербов воспринимается как единственное сражение с таким названием или значительно реже упоминается как Видовданская битва — в случае акцентирования внимания на датировке сражения и выстраивания концепции 28 июня как ключевой даты для истории сербского народа.
Сербский миф не упоминает или мало упоминает другие этносы. Согласно данной концепции, все или практически все участники сражения с христианской стороны — сербы или, в крайнем случае, славяне (фигурируют хорваты и боснийцы). Абсолютно все главные герои косовского цикла — сербы. Более того, даже все предатели — сербы. Другим этносам, в частности боснийцам, отводится роль трусов, которые никак не оказали влияния на развитие сражения в целом и судьбу Сербии и Балкан. Милош Обилич — главный герой битвы, зачастую вытесняющий князя Лазаря, серб, от которого ведут свой род многие сербские семейства в современной Боснии, Хорватии и Черногории.
Албанский миф акцентирует свое внимание именно на многообразии и разнородности участников сражения, максимально расширяя круг участников, в первую очередь за счет албанцев. Косовские историки пишут о косовских же албанцах. Отказ от их упоминания сербами трактуется как отказ признания албанского присутствия в Косово того периода. Албанские части наиболее дисциплинированные, князь Лазарь — компромиссная фигура, упоминается широкий список албанских деятелей, участвующих в битве. Милеш Копили, главный герой битвы, в албанской версии — этнический албанец и персонаж албанского эпоса. Представляется интересным факт, что с албанской стороны нет никаких попыток его присоединения к национальному пантеону. Для сербов Милош Обилич (Кобилич) — один из ключевых персонажей пантеона.
С албанской точки зрения, сам факт преувеличения значения Косовской битвы 1389 г. — попытка фальсификации истории, а Косовская битва 1389 г. не играла важной роли, поскольку никак не изменила ситуацию на Балканах. Гораздо большее значение имели последующие столкновения, в которых сербские войска сражались на стороне турок, в то время как защитники европейско-христианских ценностей — албанцы — сражались против. Особенно часто в рамках развития этой концепции упоминается битва 1448 г. Представляется, что не в последнюю очередь используется память этой битвы в связи с ее хронологическим совпадением с эпохой Скандербега.
Празднование сербами годовщины сражения осуждается значительной частью албанского общества. В последнее время это выражается в попытках организации рядом общественных деятелей празднований победы османского воинства, что в целом не находит положительного отклика ни среди большинства представителей научной элиты, ни среди большинства политиков, особенно в последнее время, ввиду непростых отношений между Турцией и ЕС.
Русинский медиевализм в контексте национального строительства
Границы распространения в Восточной Европе восходящей к Средневековью русинской идентичности, как и ее этнокультурное и этнополитическое наполнения, претерпевшие серьезные изменения в XIX–XX вв., даже сегодня остаются предметом дискуссий, порою весьма политизированных. В настоящей работе термин «русины» используется в одном из существующих сегодня значений — как синоним понятия «карпатские русины», традиционно употребляемого в историографии для обозначения восточнославянских жителей Венгерского королевства, то есть территории так называемой Угорской Руси, входящей ныне в состав Украины (Подкарпатская Русь), Словакии (Прешовский край, или Пряшевщина) и Румынии (Марамуреш), а также составляющих с угорскими русинами единую этнокультурную общность русинов-лемков, населяющих прикарпатские территории Польши (Лемковщина)[1300].
Происхождение русинской идентичности, несомненно, связано с историческим наследием средневековых политических образований Восточной Европы, таких как Киевская Русь и Галицко-Волынская держава (с 1434 г. Русское воеводство (польск. Województwo ruskie) в составе Польского королевства), причем в разных контекстах и в разные эпохи это название могло наполняться разным смыслом в зависимости от того, преобладали ли в нем политические, конфессиональные или собственно этнические коннотации. Так или иначе, но распространение русинской идентичности на запад, в лежавшие за пределами названных политических организмов области Венгерского и Польского королевств объясняется переселениями на эти территории восточнославянского православного населения с востока Европы, прежде всего, с территории Галичины. Эти миграции были связаны в первую очередь с поощрявшейся венгерскими и польскими монархами, а впоследствии и локальными магнатами так называемой «колонизацией на валашском праве» малонаселенных лесистых пространств по обеим сторонам Карпат, развернувшейся в XIV в. и продолжавшейся в течение нескольких последующих веков. В результате этих миграций, в ходе которых носители русинской идентичности теснейшим образом взаимодействовали и нередко смешивались с единоверными им влахами, русинская идентичность распространилась на православных колонистов, постепенно заселивших пограничные территории Венгерского и Польского королевств[1301].
Включение карпатских русинов в процессы национального строительства произошло значительно позднее, чем это было у соседних с ними славянских народов, а сам процесс национального строительства так и не привел к появлению стабильной этно-национальной идеологии. Причин тому несколько и все они носят объективный характер. Почти исключительно крестьянский характер русинских сообществ вкупе со слабым распространением грамотности и удаленностью от важнейших очагов культурной (а значит, и национальной) жизни восточных славян в Австро-Венгрии и России предопределили крайне медленную модернизацию русинского социума, что значительно растянуло во времени так называемую фазу А (если следовать известной периодизации нациестроительства, предложенной М. Хрохом) в формировании русинского национализма. Затем процесс более или менее добровольного национального самоопределения, сопряженный с конкурированием трех основных национальных проектов (русинским интеллектуалам предстояло решить, станут ли их соплеменники русскими, украинцами или отдельным восточнославянским народом), протекавший в условиях вхождения населенных карпатскими русинами земель в состав Австро-Венгрии и Чехословакии[1302], был искусственно прерван включением основной части русинской территории — Подкарпатской Руси в состав СССР, где условия для нациестроительства снизу попросту отсутствовали.
На основе лежавших в основе советской национальной политики принципов, предполагавших идентификацию народа через язык крестьянской массы, а также соображений политической целесообразности все русины были идентифицированы как украинцы, а сама территория Подкарпатской Руси включена в состав УССР